«В 1284 году в день Иоанна и Павла, что было в 26-й день месяца июня, одетый в пёструю одежду флейтист вывел из города сто и тридцать рождённых в Гамельне детей на Коппен близ Кальварии, где они и пропали». Историческая хроника г. Гамельн, 1375 г. «Сто лет тому назад пропали наши дети». Там же, 1384 г. Веселый певец — Иногда и детишек ловит, Укрощая самых вредных, Когда поёт золотые сказки… И если мальчишки еще упрямы, И если девчонки еще насторожены, Я лишь проведу по струнам, И все пойдут за мною следом! Гёте «Der Rattenfenger»
— Спасибо большое! — преувеличенно бодрый голос Азаки, без умолку трещащей всю дорогу, раздражал. Я терпела, молча уставившись на пейзаж за окном, и, когда машина, наконец, остановилась у красных ворот Тории, я выдохнула с облегчением. — Что вы! Не стоит, я вам помогу! — старичок-водитель резво бросился ко мне, когда я попыталась вытащить сумку из багажника, и сам принялся вынимать наши вещи из своей старенькой машины. — Я хоть и не католик, но помочь таким милым сестрам я почитаю за свой долг. — Мы не монашки, — буркнула я. Азака, сверкнув на меня глазами, потеснила в сторону от водителя и замахала руками, будто отгоняя от него не то глупость, которую я по ее мнению сморозила, не то нечистую силу, за которую она меня почитала. — Нет-нет, вы почти правы! — смех ее мне показался еще более натянутым, чем раньше. — Мы послушницы! Мы пока не готовы совсем уйти из мира, но хотим помочь в делах милосердия. Здешний настоятель… Я не хотела ее слушать, поэтому, подхватив свою сумку, зашагала вперед к воротам. В том, чтобы разыгрывать эту комедию перед стариком-водителем случайной попутки не было ни малейшего смысла, но Азака, похоже, считала, что узнала от него много «ценной» информации. Она подражала брату, и это меня особенно раздражало. О том, что приют располагался в стенах бывшего католического монастыря, который в свою очередь унаследовал здания еще более раннего периода, то ли буддийского, то ли синтоистского храма, можно было бы узнать в Интернете, как и то, что приют начал свою работу совсем недавно, но процветал и уже успел прославиться своими, как там сказала Азака? — «делами милосердия». Бóльшая часть беспризорной швали Мифуне и всех окрестных мест вдруг перевоспиталась и теперь пребывала здесь, сытая и умытая, как корзинка спелых яблок. Газетчики и добропорядочные граждане, разумеется, были готовы расцеловать герра пастора Рудольфа фон Раттенфэнгера и выдать ему медаль за заслуги перед отечеством и Господом Богом, лишь бы не видеть внутреннюю гнильцу этих яблочек, прекрасно понимая, что она остается в них и вырастет как раковая опухоль, сколько их не отмывай. Едва ли Аозаки интересовала их судьба, в этом она была солидарна с газетчиками и добропорядочными гражданами, но то, как они массово, словно крысы с тонущего корабля, покидали город, вызвало ее любопытство. Токо не верила в чудеса проповеди и молитвы, наставляющей на путь истинный, она полагала, что дело не обошлось без магии, а магия, как известно, всегда преследует какую-то цель. Именно это и предстояло выяснить мне и Азаке, пробравшись в приют в качестве доброволиц — сестер милосердия. Ну да, что может быть милосерднее смерти? Мне было безразлично куда Токо меня направит — в монастырь, в глушь или на северный полюс, я хотела убраться из города, улицы которого населяло слишком много призраков. Бесконечная лестница уходила в гору все выше и выше, приветствуя на каждой сотой ступеньке красными воротами-тории, и даже не думала заканчиваться. Я остановилась и обернулась, ожидая, пока запыхавшаяся Азака с чемоданом втрое больше моей сумки догонит меня. — На кой черт ты взяла столько вещей, если мы все равно будем ходить только в этом? Я указала пальцем на нашу с ней одежду — черные платья а ля монашки с юбкой до середины голени и узкими рукавами до запястий, добытые Аозаки якобы для прикрытия. Но лично мне казалось, что тайная любительница косплея просто решила над нами поиздеваться. — А затем, что когда тебе что-то понадобится, оно найдется в МОЕМ багаже, — отрезала Азака, и я не стала ей возражать, хотя очень сомневалась, что мне когда-либо что-либо может понадобиться в ее чемодане. Все, что мне нужно, у меня было с собой. И даже чуть больше. Это «чуть больше», о котором я, честно говоря, совершенно позабыла, вдруг зашуршало в моей сумке, издавая жалобный писк. — Да достань ты уже бедняжку! — возмутилась Азака, хотя я делала это уже и без ее напоминаний. — Она у тебя там угорела уже, наверное. Вот и зачем было тащить сюда Чернышку? Оставила бы ее Аозаки или своему телохранителю, будто бы они не смогли бы ее кормить. В Рэйене запрещено держать животных, здесь наверняка то же самое, иначе воспитанники бы понатащили кого попало к себе в комнаты. — Мяу, — пожаловалась мне Помеха, когда я вытащила ее из сумки и аккуратно прижала к себе. Она тут же замурчала. Слишком уязвима, слишком доверчива — как мог он оставить ее со мной? — Я не доверяю другим мои личные вещи, — буркнула я, немного слукавив. Акитаке я доверяла полностью, просто я привязалась к этой черной малявке и не хотела ее никому оставлять. Не слушая больше Азаку, я пошла дальше, оставив ее плестись со своим чемоданом следом. Она, конечно, была права насчет Помехи, не стоило брать ее с собой и подвергать бессмысленной опасности. У последних больших ворот, ведущих непосредственно в Приют, я остановилась и спрятала котёнка обратно в сумку. Всё здесь дышало… праведным гневом. Пожар красных клёнов и ясность ворот-тории, к которым сиротливо жался брошенный синтоистский храм, были укрощены новыми европейскими постройками. Высокая колокольня пронзала небо. Собор, величественный и суровый, назидательно сверкал витражами-окнами на старые языческие постройки и попирал их своей монументальностью. — Когда придем, сделай выражение лица подобрее. Мы все же, вроде как, волонтеры, — сказала Азака и, вскинув голову, прошагала мимо меня в ворота. Я только усмехнулась: святая простота. В этот час во дворе приюта было малолюдно. Несколько подростков сидели на ступенях колокольни, с притворной ленцой наблюдая за двумя младшими тщедушными воспитанниками, метущими двор пластиковыми метелками. — Ребята, к кому из взрослых можно обратиться? — окликнула их Азака. Подростки кинули на нас незаинтересованный взгляд, перекинулись парой слов и загоготали. По расслабленной позе парниши, сидевшего на верхней ступеньке, и заискивающим смешкам его приятелей, можно было догадаться, кто считает себя тут главным. Дети с метелками продолжали гонять пыль и палую листву по каменным плитам, не поднимая головы. — Эй, скажите, где отец-настоятель? — крикнула Азака громче. Ее «доброе лицо» трещало по швам, обнажая настоящий нрав. Она бросила на меня растерянно-сердитый взгляд, но я не собиралась ей помогать. Сложив руки на груди, я пожала плечами, предоставляя ей возможность поучить меня добросердечию. Всё испортил мальчишеский голос: — Он в главном здании. У себя. Мелкий худой мальчонка лет девяти почти весь заклеенный пластырем, указал куда-то вглубь монастыря и подошел к нам, волоча за собой метелку почти с него размером. Яркие светло-каштановые волосы, отливавшие на солнце светлой медью, явно привлекали лишнее внимание. Кроме того, в нем было что-то знакомое, но что именно — я пока не могла уловить. — Я провожу вас, — он взялся было за ручку чемодана, но Азака его опередила, озарив меня победной улыбкой. — Он тяжелый, не надо. Мальчик покладисто кивнул и отошел, втянув голову в плечи. — Ну веди, — сказала я. Стая с галерки затихла, наблюдая за происходящим, второй мальчик с метлой почти растворился в тени, готовясь к бегству. Кажется, заговорив с нами, этот рыжий навлек на себя большую беду. Уставившись под ноги, мальчик двинулся мимо колокольни. — Тяф-тяф, Томо, — ожидаемо раздался голос с галерки. Когда мы обернулись, вожак дернул за воображаемый поводок на шее и скорчил рожу, как будто затягивает на горле удавку. Послание было прозрачным. Томо еще больше ссутулился и ускорил было шаг, а я вдруг поняла, кого он мне напоминает. — Погоди, — сказала я и, взбежав по ступеням к вожаку, потянула его за ухо вверх. Так кажется, добрые сестры налаживают дисциплину в коллективе. Парень завыл, брыкаясь, но хватка у меня была неслабая. Я заставила его встать на ноги. Ухо в моих пальцах горело огнем. Один из его приятелей попытался вмешаться, но я оттолкнула его, так что он рухнул обратно. — Рёги Шики и Кокуто Азака, новые сестры милосердия в этом богом забытой дыре, — сказала я в ухо главаря и отпустила. — Ёрошику онегайшимасу. — Не очень умно, — пробормотала Азака, когда я, сбежав со ступеней, снова присоединилась к ним. Кажется, она хотела что-то добавить, но только покачала головой, чем вызвала во мне новую волну раздражения. Зато мальчик, идущий впереди нас, почти не смотрел под ноги, и то и дело оборачивался, вытягивая шею, чтобы взглянуть на меня. В его взгляде было столько признательности, что мне стало не по себе. — Томое Эндзё. Ты похож на него, — сказала я и, подумав, добавила: — он был моим другом. Внутри главного здания было пафосно. Ковры на полу, широкие лестницы с балюстрадами, толстые стены и ничего, что напоминало бы о том, что мы в Японии. Холодный и надменный классицизм. Томо провел нас на второй этаж. В конце коридора, расцвеченного солнечными квадратами падавшего из окон света, располагалась приемная. Девушка с длинными волосами в скромном темно-синем платье, опираясь руками о стол, тяжело поднялась нам навстречу. — Пастор отсутствует. Чем я могу вам… Азака-сан? На бледном лице девушки расцвела радостная улыбка, которая тут же померкла стоило ей увидеть меня. — Рёги-сан, — добавила она, справившись с собой, и вежливо поклонилась. — Асагами Фуджино-сан, — проговорила я и кивнула. — Фуджино-сан? Как ты здесь оказалась? — бросив чемодан на пол, Азака шагнула к столу Асагами, сияя улыбкой, — Тоже добровольцем пошла? — Да, по просьбе пастора Раттенфэнгера, — потупив взгляд, ответила Асагами, проговорив труднопроизносимое имя без запинки и даже с заметным удовольствием. — А ребята тут не очень-то дружелюбные, — пожаловалась Азака, делая вид, что ничего примечательного в этой встрече нет, — но у тебя-то с ними наверняка проблем не возникает. — Они многого натерпелись, — тихий голосок Асагами журчал весенним ручейком, никак не выдавая в ней ту, кто «недружелюбных ребят» выкручивает, как белье, выжимая из них всё дерьмо вместе с костями и мясом. — Мы здесь, чтобы помочь им. И я думаю, что ты справишься лучше меня, Азака-сан, — она улыбнулась, — мне не хватает характера… — Извините, — одними губами прошептал сопровождавший нас мальчишка, так что я его едва услышала. Он топтался чуть позади меня и не сводил взгляда с моей сумки, которая, надо отдать ей должное, действительно шевелилась и тихо попискивала. Встретившись с ним глазами, я едва заметно кивнула. — Шики, — Азака повернулась ко мне, повышая голос и бросая на меня один из своих красноречивых взглядов, — увидела объявление в университете, и я подумала, что это неплохая возможность послужить миру. Найдется для нас место и работа? — Я очень рада, что вы здесь, Азака-сан, Реги-сан, — Асагами снова поклонилась, — Дети все прибывают — со всех концов Японии, а иногда и мира. Нам понадобится любая помощь. Если вы не устали с дороги, я могу показать вам приют. Полностью справившись с удивлением и другими неуместными чувствами, Асагами Фуджино приятно улыбалась, переводя вопросительный взгляд с Азаки на меня. — Я устала, — отрезала я. — Если комната готова, я предпочту отдохнуть. Асагами кивнула. — Комната готова, я уверена. Здесь всё содержится в идеальном порядке, — чуть заметно хромая, она подошла к одному из шкафов и открыла дверцу. Что было внутри, с моего места видно не было. — А я, пожалуй, посмотрю приют, — сказала Азака громко и, как обычно, тоном, не терпящим возражений, но, вспомнив про чемодан, она вдруг смягчилась, — Шики, раз ты идешь в нашу комнату, не могла бы ты… — Нет, — так же приторно улыбнулась я, — твой чемодан я не потащу. — Корпус 1, комната 408, — Асагами положила ключ на край стола, будто боялась прикоснуться ко мне даже случайно. Я взяла его и сжала в кулаке. Запертые двери призваны давать чувство безопасности владельцу, но какой в них смысл, если ключи принадлежит кому угодно, но только не тебе. На мгновение мы встретились с Асагами взглядом, и моя сумка вдруг громко мяукнула. На лице Фуджино появилось изумление, я растерялась, а Азака и Томо вдруг заговорили разом: — Ладно-ладно, сама дотащу! — Я покажу, куда идти, я знаю! — голос рыжего мальчонки прозвучал неожиданно звонко и даже как-то отчаянно. Он бросился к брошенному на пороге чемодану и взялся за ручку. — Здесь же колесики есть, не тяжело, я довезу! — Хорошо, если сможешь утащить его, буду тебе очень обязана, Томо, — улыбнулась ему Азака и, бросив на меня сердитый взгляд, снова посмотрела на мальчика, которому не терпелось уйти. — Это твое имя? — Томокадзе, — покачал головой мелкий. — Ёшида Томокадзе, — и поклонился, словно прилежный ученик на уроке. Я прошла мимо них в коридор — Помехе наскучили разговоры и расшаркивания, она отчаянно рвалась на волю. Вскоре позади раздался глухой шум утопающих в ковре колесиков и тихое сопение — мой провожатый силился меня догнать, волоча чемодан почти с него ростом. Я пропустила его вперед, все-таки это он мне указывал дорогу. Мальчишка взглянул на меня исподлобья, потом — с сомнением — на сумку и горестно вздохнул. Я приподняла бровь, но решила не спрашивать. Что-то мне подсказывало, что скоро он сам сообщит мне причину своих страданий. Так происходит почти всегда. Мы углубились в западное крыло того же здания, где, похоже, располагались комнаты сотрудников приюта. Главное здание оказалось куда больше, чем казалось на улице, и изгибалось дополнительными корпусами и флигелями. Я посмотрела на бирку, прикрепленную к ключу с номером комнаты: 1-408. Интересно, где живут Асагами и сам пастор? — А кто у вас в сумке? — не выдержал мальчик. — Помеха. Его глаза чуть округлились, но он, похоже, понял, о ком идет речь. Чуть помедлив, он остановился, и переведя дыхание чуть слышно сказал, будто боясь, что его услышат: — Смотрите, чтобы не попался на глаза Кого. Они убивают животных. Надо полагать, именно поэтому ему и доставалось. Слишком вежливый, слишком добродушный, слишком много говорит. «Тяф-тяф, Томо», — вспомнилось мне поддразнивание на улице. Убивают животных, значит? — Ничего, — успокоила его я, — если кто-то тронет ее хоть пальцем, будет иметь дело со мной. И очень скоро желающих поубавится. Открыв ключом нужную мне комнату, я пропустила пацана вперед и, войдя следом, прикрыла за собой дверь. — Кто такой Кóго? Я бросила сумку на одну из кроватей и чиркнула замком-молнией. Помеха, вырвавшись на свободу, принялась озираться и гарцевать по кровати, стараясь держаться ближе ко мне и норовя уткнуться мордой в мои ладони. — Красивая… а почему Помеха? — Потому что мешает мне спать. Я села на кровать, поглаживая запрыгнувшую на колени кошку, и подняла взгляд на Томо. Мальчик замешкался, оглянулся на прикрытую дверь и сказал: — Кóго — это один из старших ребят, он появился тут одним из первых, говорят. Все его слушаются. Я оглядела комнату: две кровати, стол у окна, шкаф, дверь в туалет. Оставалось надеяться, что там найдется и душ. Мальчик стоял напротив меня, переминаясь с ноги на ногу, и разглядывал, теперь уже не стесняясь. Возможно, за закрытой дверью он чувствовал себя увереннее, а, может, просто потому, что я сама к нему обращалась и что-то спрашивала. Чего-чего а ложной скромности и стеснительности я за ним не заметила. Так же как запуганности и забитости — иначе он не стал бы нам помогать во дворе, на виду у всех. Или же он был не так прост, как хотел казаться, и хотел заручиться поддержкой сестер. Помеха осмелев, наконец, перестала жаться ко мне и принялась обследовать территорию. Мальчик следил за ней восторженным взглядом. — Представляешь, Помеха, тут убивают животных. Какое бескультурье, — я почесала кошку за ушком. — А что они делают с теми, кто рассказывает «сестрам» их секреты, Ёшида-кун? Мальчик напрягся и посмотрел на меня. — «Учат» — так они говорят. А на самом деле просто бьют и издеваются. Ну и пускай! Вы не знаете, что они могут сделать с… — он кивнул на Помеху и сжал кулаки. — с ней. Они уже убили котёнка Аясе, а он совсем ничего не сделал, он был совсем маленький. Я просто хочу защитить… — Для начала нужно научиться защищать себя, — прервала я его тираду, — Только так ты сможешь защитить кого-то еще. Иначе ты подставишь под удар и себя, и тех, кто тебе дорог. Я встала и подошла к окну. Окно выходило на задний двор, а в отдалении виднелось еще одно двухэтажное здание. — Я умею за себя постоять, — запальчиво сказал мальчик и покорябал пластырь на предплечье. — Даже если поколотят, на мне быстро заживает. Это — не страшно. Он вдруг затих, поэтому я взглянула на него: — А что страшно? Мальчик замялся, присел на корточки перед Помехой и протянул к ней руку. Кошка понюхала его пальцы и потерлась о них носом. На лице Томо расплылась счастливая улыбка. — Что страшно, Томо? — повторила я свой вопрос. Улыбка померкла. Он сел на пол, играя и поглаживая кошку, которая увалилась на спину, пытаясь поймать его руку всеми четырьмя лапами. Помеха не очень жаловала незнакомцев, но этому ребенку доверилась. — «Яма», — наконец сказал он, — туда отводят непослушных детей. Даже Кого ее боится. — Где находится эта «яма»? И что там делают с непослушными детьми? Томо передернул острыми плечами и ссутулился, снова закрываясь в своей раковине. — Ты знаешь кого-то, кто там был? — Томо посмотрел на меня с тоской и помотал головой. Кажется, эта тема вызывала у него сильный страх. Он прижал Помеху к себе, словно защищаясь ею от моих вопросов. Я хмыкнула и снова повернулась к окну. — Что там? — я указала пальцем на здание за окном. — И, кстати, какой тут распорядок? Как часто у тебя есть свободное время? Томо послушно встал и подошел к окну. — Лазарет. А вон там — храм, там службы утренние и вечерние проходят. Тут много зданий, во многие нам нельзя заходить. Наши комнаты в другом крыле, столовая — вон там, — он указал на пристройку более современного вида. — Свободное время есть после четырех часов дня, утром в шесть молитва, потом завтрак, уроки, общественные работы и дежурство, вечером служба, потом ужин и после девяти отбой… Выходить из комнат после отбоя и убегать в лес нам запрещено. Часы на письменном столе показывали 16:35. Из общественных мероприятий еще посещение церкви и столовой. — Во сколько начинается вечерняя служба? Ее проводит сам пастор Как-его-там? — В шесть вечера. Ужин в семь, — сказал Томо. — Отец-настоятель Раттенфэнгер, — он запнулся на имени пастора и поморщился. — Да, он всегда сам ведет службу. Я взглянула на Помеху, которая, почувствовав себя покинутой, рысцой подбежала к нам и принялась тереться о ноги мальчика. — Как насчет сестер? Часто вас наказывают? — Не очень. Сестры молодые, они добрые, а вот сестра Гретхен, — еле выговорил сложное имя Томо, — очень строгая и придирчивая. Если решит, что ты непослушный, то все, постоянно доставать будет… — Асагами Фуджино давно здесь? — Я здесь месяц, когда я приехал, она уже была здесь, — он помялся и неловко пожал плечами, — По-моему ей нравится отец-настоятель, она всегда слушает его так… — он не смог подобрать слово и наглядно изобразил блаженное лицо Асагами, прижав к груди сжатые кулачки. У него вышло очень похоже, и я рассмеялась. Это место могло бы сойти за обычный сиротский приют, с его драмами и детскими страшилками, если бы тут не было меня и Асагами Фуджино. Мальчик не сказал мне ничего действительно важного, но я знала, что детские кошмары ничуть не менее реальны, чем любые другие. Драма в том, что никто не придает им значения. Я осмотрела Томо с головы до ног, обдумывая действительно ли он стоит моего доверия. С Эндзё у него оказалось не так уж много общего, зато чувствовались все зачатки Акитаки. Даже если не я, то моя кошка могла на него рассчитывать, а она явно была к нему расположена. — Я хочу, чтобы ты присматривал за Помехой, при условии, что не навлечешь на нее беду. Справишься? — что-то мне подсказывало, что парнишка умеет сливаться со стенами, если надо, иначе не выжил бы в этом стерильном гадюшнике. — Ничего сложного: покормить, поиграть, убрать туалет. Со мной будет жить Азака, — я указала на чемодан, — она шумная, но в целом ничего. Ей можно доверять. Мальчик с готовностью закивал. — Я знаю, как сделать лоток, Рёги-сан, у нас остался тазик из прачечной, мы рвали туда бумагу и… — он выглядел таким счастливым от моего предложения, что я больше не могла сомневаться в его искренности. Этот Томокадзе Ёшида сам походил на брошенного рыжего котенка. Если судить по манерам, он воспитывался в хорошей, возможно, даже любящей семье, но по какой-то причине оказался на улице. Пока его не приютил добрый пастор. Для брошенного он очень неплохо справлялся, чем заслуживал мое уважение. Я улыбнулась и неожиданно для самой себя потрепала его по волосам. Отчего-то этот жест отозвался внутри меня тоской. Не время для новых привязанностей, Шики. — Называй меня ШИКИ, — я скинула сумку на пол и растянулась на кровати, подложив под голову руки. — Проваливай, Томо. Жду тебя после ужина. Я закрыла глаза._Варя Добросёлова