Я не плачу

             – Я никогда тебе этого не говорил. Потому что всегда считал, что это всё женские глупости и ерунда, но... – он замолчал, а я затаила дыхание. – Я люблю тебя так, что у меня от твоего голоса искры из глаз сыплются, сердце заходится. Вчера... Я понял, что сделаю ради тебя всё, что угодно. Убью, украду, взорву всё к чертовой матери...       Ах, как красиво, ёлки зелёные. Чего только не наговоришь, если чувствуешь себя виноватым, правда?       Муж обхватил мой затылок и запустил пальцы в мои волосы, и удивительно, но от его осторожных движений раскалённая спица, которая сверлила мою несчастную черепушку, исчезла.       – Иногда мне кажется, я без тебя дышать не могу. Мы знакомы три года, и за всё это время я не посмотрел ни на одну женщину...       Я протестующе замычала ему в грудь и попыталась мотнуть головой.       – Не веришь? Не мотай башкой, думаешь, я не догадываюсь, как она у тебя болит?       – Ты всё врёшь. Врёшь! Я сама видела! – хрипота неожиданно ушла из моего голоса, я почти визжала. Противно визжала, если честно, поэтому – а не потому, что мне хотелось слушать мужа дальше! – я замолчала.       – Видела, да. Я от этого твоего просмотра чуть не поседел вчера. А ведь мне ещё нет и тридцати.       Ванечка мой явно пытался свернуть с темы, самим же избранной, но – и это чувствовалось – ужасно для него неудобной. Чтобы не сбивать его – конечно, только ради этого, а не от того, что мне было невероятно хорошо в его объятьях – я притихла, прижавшись к мужниной груди щекой. «Ведь он пообещал, что выскажет мне это только раз. Надо потерпеть. А потом развод!» – уговаривала я себя... но кого хотела таким образом обмануть, а?       Муж некоторое время молчал. Я ждала, понимая, что ему разговор этот давался также тяжело, как и мне.       – Я три года не смотрел ни на одну женщину, эээ... Так сказать, не примерял никого для секса. Я никого не хотел, кроме тебя. Признать такое любому мужику, веришь, это как ... Как... – он запнулся, подыскивая сравнение, – как расписаться в собственной никчёмности. Как будто не мужик ты вовсе.       Теперь вздохнула я. Всё понятно, три года мучился этой своей никчёмностью, а вчера решил больше не мучиться.       – Я прямо слышу, как в твоей похмельной головёнке мысли шевелятся, – Ваня невесело хохотнул. – Точнее, одна мысль... Верно? Терпел, мол, терпел и не вытерпел?       Я в ответ сердито засопела. Я не пьянствовала вчера, я... лечение принимала! Грамм триста исключительной французской анестезии. И про мысли... Муж не прав – после того, как он лапой своей мою голову к себе прижал, мысли в ней шевелиться отказывались, сволочи.       – Так вот. Ничего не изменилось, Светка. Ты это знаешь, правда? Я бы не стал врать тебе. Я бы мог. Заморочить голову, уговорить, убедить, заболтать... Но не буду.       Ага, а чем вы, Иван Алексеевич, сейчас занимаетесь?       – Ирина твоя проспится, яд свой переварит и всё тебе расскажет. О своей вчерашней тяге к приключениям исключительно в горизонтальной плоскости. Ей, прости меня, вчера любые штаны бы подошли, но подвернулся я. Называется, выбрал место потише, чтобы Палычу позвонить... Это смешно...       Смешно мне не было ни вчера, ни сегодня, да и он сейчас вовсе не веселился.       – ...Но не привык я бабу бить только за то, что она на шею ко мне бросается. Хотя, думаю теперь, что зря не привык. Если б с тобой вчера что-нибудь случилось... Как представлю тебя, дуру этакую, одну на улице ночью! – Он прижал меня к себе теснее, я пискнула, но решила потерпеть. –Сломанными когтями она бы не отделалась.       Иван, кажется, заскрипел зубами, а я – ну кто бы мог подумать ещё пять минут назад! – моментально испугалась за Ирку.       – Это она тебя так? – я вспомнила пять глубоких царапины на его щеке и, высвободив руку, не глядя, провела ладонью по его лицу.       – Да.       – И ты не отвесил ей даже плюху? – с любопытством продолжала я выяснять картину вчерашнего события.       – Нет.       – Настоящие мужчины не бьют женщин, – выдала я банальность.       – Угу.       – Ты настоящий мужчина.       – Конечно.       – Хотя три года не смотришь на сексуальных женщин.       – Хмм.       – Поэтому ты считаешь себя не совсем настоящим мужчиной.       Муж замер.       – Но женщин всё равно не бьёшь! – триумфально завершила я.       Муж прокашлялся и выдавил из себя:       – Светка, ты издеваешься?       Я попыталась кивнуть и со всей возможной в этой ситуации важностью произнесла:       – Конечно. Настоящие женщины только тем и занимаются, что издеваются над ненастоящими мужчинами.       Муж ничего не ответил. Несколько минут мы лежали молча, не расцепляя объятий – теперь не только Ваня меня обнимал, но и я обвила руками его шею. И да, я конченная дура, но мне было хорошо и спокойно.       Через четверть часа муж как-то нервно проговорил:       – Так. Я не понял. Меня прощать собираются?       Я напустила возмущенного удивления в голос:       – Так всё-таки существует то, за что тебя нужно прощать?!       – Угу, – в голосе мужа послышалось облегчение. – Я обидел твою подружку.       – Переживу, – легкомысленно пообещала я. Не сообщать же ему, что этой подружки у меня больше нет.       Муж немножко отодвинулся и заглянул в мои глаза. Видимо, то, что он там увидел, его успокоило окончательно, потому что он полез ко мне целоваться. Ко мне! Целоваться! Это после вчерашней анестезии! Ни за что! Я ладонью прикрыла его настырные губы и задала вопрос, который мучил меня несколько лет. Простой вопрос, влюблённые задают его легко, и так же легко получают ответ. А вот я всегда боялась это сделать. Боялась вопроса, боялась его ответных слов.        Но сегодня страх меня покинул, и я загадала, если Иван сейчас сморозит что-нибудь о моих прекрасных ногах, чудесных волосах или бездонных очах... Или вдруг непонимающе переспросит, мол, о чём это я... То...То все были правы, а я в нём ошибалась. Я люблю его больше жизни, он самый лучший на свете, но я ошибалась.        – Почему тогда ты выбрал меня? Почему именно ме...       Он не дал мне договорить. Убрал мою ладошку от своего рта, наклонился близко-близко, и прошептал прямо в мои похмельные губы:       – Потому что когда твоя подруга сказала: «Сколько тут звёзд!», ты единственная во всём этом чёртовом клубе посмотрела на небо.              Знаете, я обычно легко и светло плачу, когда вижу фотографии с котятами, щенками и трогательными старушками, когда читаю в сентиментальных любовных романчиках сцены смерти главных героев. Но я не лью слёзы в те минуты, когда происходит что-то по-настоящему для меня важное. Я не плачу от счастья или боли. Я не рыдала на нашей с Иваном свадьбе и от известия, что восьмичасовая операция на сердце моей бабушки прошла успешно. Я не рыдала, когда от нас с мамой ушёл отец, когда умер любимый дедушка, когда я заполучила открытый перелом ноги... И вчера, когда меня, казалось, предал самый дорогой на всём белом свете человек, я тоже не рыдала. И сегодня я плакать не буду. Вот правда, даже когда через несколько секунд пойму, что мои израненные после бега босиком по асфальту пятки промыты, смазаны антисептиком и аккуратно перебинтованы, я тоже не зареву.              Вот видите, я не плачу.