Страсть с привкусом крови 3

Нутро будто вывернули, пережевали и впихнули назад. Все настолько мерзко, тошнотворно и неузнаваемо. Железная боль просила проявить зародыши жалости к самой себе, но не так меня тренировала сильнейшая женщина Конохи. «Когда тебе паршиво, изолируй ощущения и, пока обдумываешь план, озадачь противника улыбкой». — Давно не виделись, — с отблеском ехидства сказал он, созерцая меня со сброшенной высоты. — Лет шесть как будет. — Ты решил устроить вечер выпускников, милый Саске? — Я выпрямилась, с усилиями изображая безболезненное состояние и довольно улыбнулась бело-кровавой улыбкой. Но если бы не было дерева для опоры, я развалилась бы на прохладной траве, с возможностью разве что встать на колени. — Саске, когда ты начнешь думать?! — крикнул возмущенный Итачи с пойманными зеркалами, что во время моего падения норовили разбиться. Черт, теперь они у него. Проклятый Саске! — Что-то ты не выглядишь слишком уверенным, — сделал он выводы из раскрасневшейся щеки брата и подбитой нижней губы. — Неужели она настолько сильна? — Вы в одиночку не ходите? — иронично перебила я, убирая назад взлохмаченные волосы. — Вечно неразлучные братья? Вымирающий клан никак не сдохнет. Даже с такого расстояния я заметила проблеск накаляющейся неудержимой злости в глазах Учихи, он явно не ожидал прямой наглости от глупой Сакуры, которую привык видеть. — Что? Именно из-за таких, как ты, наш род почти уничтожен. — Он спрыгнул с ветви и медленным шагом, зная, что никуда не скроюсь, направился ко мне. Ситуация для него слишком проста, чтобы использовать цикуеми, потому и не контролировала свой взор. В последний раз он выглядел довольно-таки ниже, теперь же по росту не уступал старшему брату. Выше, увереннее, серьезнее. Во взгляде пропали остатки ребячества, в лице — узнаваемые с детства легкие черты. Волосы более приглажены и длиннее, загорелая кожа, майка со знаком клана Учиха на груди, раскрытая красная куртка с закатанными рукавами, то ли тату, то ли рисунок на шее и медальон. — Многие в деревне считают организацию Акацки вымершим видом. Как же они будут разочарованы. Я мельком сфотографировала его глазами и поняла, что уколоть мне его удалось. — Твоя деревня — грязный скот, как и ты сама. Не рассчитывай и в этот раз получить милосердие. — Он выдернул из-за пояса катану, собираясь меня прикончить. О каком милосердии он говорит? По щелчку пальцев сюрикен-Лезвие сорвалось в нашу сторону. Саске пришлось пригнуться, прежде чем моя рука обхватила центральный ободок оружия. Мне нужна была дистанция, и я со стоном рванула в сторону, но Учиха, похоже, не собирался мирно смотреть на все мои попытки выжить. — … ная рука, — послышалось неполно название техники в шуме собственных шагов, что и заставило с опаской обернуться. Это что еще такое? Рука-Катон? Отпрыгнуть в сторону я уже не успела: огненная кисть схватила меня за голень, до слез в глазах прожигая икроножную мышцу. Черт возьми, я раньше получала ожоги, но ни один из них не был таким по-дьявольски мучительным. Сложилось такое впечатление, что он содрал с моей ноги кожу и по очереди отрезал связки ржавой консервной банкой. Крики, один за другим, вырывались из глотки, а барахтанья в опавших листьях его, похоже, вообще забавляли. Жутко было настолько, что хотелось отрезать ногу и зашвырнуть ее в довольную физиономию твари. Огонь отступил, а я так и продолжала лежать, ткнувшись носом в землю. Кончики травы щекотали ноздри, последовала волна жадного дыхания, жаркий пот в мгновение покрыл кожу. Рану даже страшно представить, но я обязана сражаться дальше: сократи он дистанцию между нами, я его не одолею. Хотя, про какое одоление шла речь? После внесения нового валета в игру, случилась автоматическая перетасовка целей, где я должна уничтожить зеркала и спастись самой. Ведь уйти целой с таким важным багажом они вряд ли разрешат. — Отключи ее, и уходим, — распорядился Итачи, обнимая, небось, добытые мною зеркала. — Нет, — выдохнула я в мелкие камешки, нащупывая сюрикен. — Не дамся. Встать на ноги, еще и за короткое время, стоило мне усилий больше, чем весь ранее проведенный бой. Поврежденная голень превратилась в сплошную струну боли, нужно было время для излечения. Но откуда его было взять? Саске стоял поодаль и, судя по приготовленному оружию, намеревался окрасить листву подо мной в красные разводы. Окунув Крылатое Лезвие в созданную еще с Итачи грязь, я одной рукой сложила печати. В голове блуждала лишь одна мысль: «Прошу, получись. Умоляю, получись!» — Смоляной дождь! — крикнула я со всей той яростью, что во мне создало это чудовище с катаной, и пустила сюрикен в воздух. Нестандартный писк вращения тяжелел — грязь густела смолой. Итачи, как умнейший из них двоих, скоро убрался в сторону, а Саске, похоже, хотел дальше позабавиться, доказав мне, что я ни на что не способна. Когда звук сюрикена приобрел ту музыку, которая выражала готовность смоляного вещества, я громко хлопнула в ладоши, бросив напоследок: — Подавись, гадина. Лезвие, как по команде, начало разбрызгивать холодную смолу, размером с ладонь, кляксами. Я же в то время легла на землю и, не упуская момента, принялась за ускоренное лечение ожога, не забывая о существовании второго противника. Краснота раны приемлемо угасла, я даже успела заняться теми незначительными участками кожи, где прикасались птицы Итачи. Тягучие густые кляксы вцепились в грудь, руки, глаза, но не Саске, а его Сусано, и этот факт поставил штамп проигрыша на моих попытках спасения как себя самой, так и Конохи. Осталась одна идея и соответственное количество чакры для нее. Сквозь Сусано к Учихе не подберешься, тогда единственный шанс — вытолкнуть его за пределы идеальной защиты. Удар в землю, и капли пота облегченно соскочили с кончика носа и подбородка. Это однозначно была моя последняя техника. — Дзюцу земляного кулака. Почва подо мной вмиг дала трещины, и силовая волна дугой перенаправилась на Саске, ударяя его из незащищенной зоны — земли. Черный и озелененный травой кулак вытолкнул его из Сусано, где тут же подлетел мой сюрикен с действующей техникой. Хорошо владея катаной, он смог ловко отбить само оружие, но не смоляные капли. Главной точкой атаки являлись его глаза, и они получились идеально обезврежены покровом густого черного раствора, который, благодаря своему составу, имеет привычку быстро затвердевать. — Черт, — услышала я его ругательство, когда подбежала для обычного силового удара, но его катана вновь искусно вспорхнула в воздух и угрожающе направилась ко мне. — Думаешь, я тебя не вижу? Я смогла увернуться вбок от лезвия, как тут же пришлось высоко подпрыгнуть, так как он атаковал снова. Металл крепко вонзился в кору дерева позади меня, и, используя его, как удобную почву, для прыжка, я направила свое колено в скулу этой самодовольной физиономии. Позволив лишь дотронуться кожи, меня вдруг подхватили под то же колено и в некрасивой позе грубо бросили на землю. — О, Ками, — сдавленно вырвалось у меня: навалившийся сверху Саске выбил весь воздух из легких. — Ты все еще думаешь, что я могу быть мягким и добродушным? Что сохраню тебе жизнь? — Его лицо так близко, похоже, глаза ему необходимы исключительно для техник. — О чем ты говоришь? Ты даже в сексе не можешь быть мягок, — бросив взгляд на залитую смолу под бровями и приоткрытые губы, неудачно уколола я. — Это замечание для меня или для тебя самой, Сакура? — после произношения моего имени он отчетливо облизнулся. — Мне казалось, что как раз отсутствие мягкости тебя заводит больше всего. Разве тебе не нравится, когда тебя силой ставят в позу, наматывают в кулак волосы, скорее кусают, чем целуют и жестко берут твое тело? Разве ты не желаешь, чтобы тебя одновременно натянули двое? Ощущать себя покоренной, обезволенной, полностью желанной… полностью заполненной и удовлетворенной? — с каждой фразой его таз проделывал движения полового слияния, что настроило меня на колею глубокого и жаркого забвения. — Разве не так? Дьявол! Его слова были излишне откровенны и остры, как та катана. Они касались запрещенных воспоминаний и закрытых под замок ощущений. Да, я признаю, что возникало пару ситуаций нашего интимного трио, а вы оба оказались лучшими искусителями и непревзойденными любовниками, но за эти шесть лет изменились как мои взгляды, так и отношение к вам. — А если и так, тебя не смущает делиться с братцем своей партнершей по сексу? — Бессмысленно развивать во мне ревность. Ты уже давно должна была понять, что такое свойство, как принципиальность, мне чуждо и незнакомо. — Бедный Саске. Вначале донашивал одежду за своим старшим братом, а теперь и в постели приходится ложиться на помятое местечко. — Это твои последние слова, сучка, — зло процедил он, обхватив мою голову, дабы скрутить мне шею, но тут же остановился, когда к его толстой шее я приставила холодные остряки моих наручий. — Достаточно ли ты уверен в своей скорости, чтобы ставить жизнь на кон? Мы словно по команде замерли, создавая паузу. Любое содрогание мышц послужило бы сигналом для мгновенного действия и дальнейшей смерти кого-то из нас. — Рано или поздно я все равно сверну эту хрупкую шейку, — уверенно прошептал он, медленно протянув по ней подушечкой большого пальца. Возмущение переполнило внутреннюю чашу, и, сорвав его медальон, который то и дело прикасался металлом к моему подбородку, я одним рывком перевернула тело на спину и тут же отпрянула. Мерзкий предатель все же успел достать мой живот подошвой сапога, что заставило полететь к основе дерева позади. Чуть правее, и распорола бы себе шею все еще торчащей из дерева катаной. — Чем этот символ велик, раз красуется на груди «великого» Саске? — с сарказмом спросила я о медальоне, лишь чтобы поднять его на ноги. Ловушка готова. — Это знак будущей страны, которая заслужит всемирное признание своей силой и независимостью. Но ты не доживешь до этого времени. — Понятия не имею, о чем поет твой клюв. Но раз безделушка тебе так дорога, так и быть, я втопчу ее в твою могилу. Я рванула на себя плетеные нити выпущенного вначале боя незаметного паука, прижимая тело Саске к стволу дерева и создавая прочное кольцо, завязала узел. Прикованный Учиха был неимоверно взбешен, и сей факт вызывал предвкушение. Как правило, паутина легко замечалась, особенно Учиха, но она ничем не отличалась от изделий обычных пауков, потому никто из них не придал ей значение. Только прочностью она внушительно отличалась из-за необычной структуры — Алмазная Нить — как мы с Цунаде ее прозвали. Сконцентрировав чакру на ступнях, я прошлась по коре чуть наклоненного ствола и присела над Саске, детально оглядывая замазанное, напряженное и безудержное лицо. Черт, это невероятно. — Как же вы похожи, — вырвалось из меня. — Особым умом ты никогда не отличалась, — искривленным ртом проговорил он, пытаясь вырваться. — Сколько бы не барахталась мушка, из паутины ей все равно не выбраться, — насмехалась я, внутри осознавая, что мне придется его убить. — У козочки прорезались рожки? — Будь осторожен, ведь именно на них я насажу твои шарингановские глазки, — сарказм так и плескался. — Сакура, я тебя уничтожу, — уверенно проговорил он, зловеще улыбнувшись. — Но, вначале, пожалуй, трахну. Он повернул голову так, что будь он зрячий, сейчас увидел бы не только сгусток настороженности в моих глазах, но и всю рассеянность. — Знаешь, Саске, — я перешла на шепот, приблизив губы к его уху, — я готова трахнуть твоего брата у тебя на глазах только ради того, чтобы увидеть всю ту зависть, ревность и презрение, что скрывается за такой мрачной, мерзкой и симпатичной оболочкой. Мой язык сладко облизнул его мягкие губы, а пальцы пощекотали кожу по линиям тату на шее. Тяжелый выдох из того самого сексуального рта тоже не остался без внимания. Разумеется, спать я ни с кем не собиралась, но, даже спустя столько времени, я знала, на какие точки стоит нажимать, чтобы вывести его из себя. — Не думай играть со мной, Сакура, — голос прозвучал без доли вспыльчивости, что выражало признание меня, как соперника. — А ты так и будешь стоять? В этот раз головы он не повернул, но кому был адресован вопрос, долго догадываться не пришлось. Вмиг окинув взглядом окружение, я нашла ту самую вторую фигуру. Он стоял и, улыбаясь, наблюдал за нами, будто застал двух нашкодивших школьников. Стоит заметить, что сегодня я уже второй раз уловила на нем это прекрасное выражение лица. — Не слишком ты выглядишь уверенным? Неужели она настолько сильна? — повторил он чужие слова, что заставило меня приподнять бровь. Они кололи друг друга… как типичные братья. — Итачи, я тебе потом выпишу, — сдержанно сжав губы, выпалил Саске. — Разорви эту нить, металл не берет. То есть он добрался до оружия и был бы уже свободен, если бы не прочная нить паука? Я не особо стала прислушиваться к семейным разговорам, глазами тем временем выискивая зеркала, ведь их последний хранитель появился без багажа. Видимо, Итачи в свое время не зря называли гением: он отчетливо проследил за моим взглядом и, когда я бросилась на поиски, снова выпустил Катон, а после усугубил его, подключив Аматерасу. Вот как бороться с черным пламенем — я понятия не имела. Знала лишь, что оно уничтожает абсолютно все. Кроме моего страха. В последний момент я успела спрятаться за огромной каменной глыбой, и, заметив, что пламя ухватилось за мои волосы и спину, атакующий решил уже с более тонким использованием перенаправить технику на Алмазную Нить. Сорвав с себя жилет, я бросила его гореть под камнем, а сама же добралась до сюрикена и, пропилив им железное покрытие, отрезала окончание своих (черт, как жалко же) шикарных волос. Пламя было ликвидировано, и надежда на спасение продвинулась на несколько ступеней выше. Вот тут я и увидела их. Прижатых к старому пню и даже не скрытых листвой или материалом природы. Могущественные иллюзионисты. Времени для раздумий не оставалось, подобрав отсоединенные от моей шевелюры пылающие волосы, я бросилась бежать, по пути выбрасывая их на зеркала. Стекло зашевелилось черным орнаментом. Мне не простят враги, не простят товарищи, не прощу сама себе. Ведь я уничтожала реликвию, артефакт, цель своей миссии. — Прости, Коноха. Прости, Цунаде. — Моя ошибка в том, что я тебя недооценивал. Я затормозила так, что из-под моих подошв поднялась пыль. Он стоял в трех шагах от меня, глаза были закрыты, из левого тянулись кровяные потоки — я читала об этом — цена Аматерасу. Резкий взмах век, красный блеск мангекю, и сознание уже прощалась с жизнью. Я зажмурила глаза, ибо знала, что не пощадят, да и не нужна была мне их жалкая пощада. Я воин и всегда готова достойно встретить смерть. Прости, Лист, я сделала все, что смогла. Надеюсь, ты позаботишься о Нем, Цунаде. Прошло то ли пару минут, то ли целые сутки, но ожидаемый конец, видимо, отменили. Я осторожно раскрыла глаза и посмотрела на Итачи, его взгляд с мангекю уходил подле меня, прямо на зеркала. Угасающий Аматерасу на них вогнал меня в полную растерянность и агонию. Он умел уничтожать эту тяжелую технику? Такое разве возможно? Остатком сил воли пришлось отогнать такую роскошь, как удивление и беспамятство. Я не могла позволить, чтобы техника защитной иллюзии досталась Акацки, я не могла позволить им снова встать на ноги. Настроившись уничтожить зеркала обычным физическим ударом, я смогла разве что дернуться на шаг, как меня тут же рванули назад за хвост. Я вскрикнула больше от неожиданности, чем от боли, и злостно посмотрела на Итачи, успевшего обмотать кисть и запястье руки моими волосами. — Далеко собралась? — В преисподнюю, сразу после вас, — на границе нервного срыва огрызнулась я, набросившись на Учиху, и, учитывая кровоточивость уже и правого глаза, уязвленное место не пришлось долго выискивать. Он был слишком занят тушением Аматерасу, чтобы полноценно вступить со мной в бой, и потому с небольшими препятствиями, царапая ему лицо, я добралась до одного из глаз и вдавила в него подушечку большого пальца. Разрываясь от ненависти, Итачи повалил меня на траву, вдавил тяжелое колено в грудную клетку и прочно зафиксировал запястья у земли. Одну руку я успела вырвать из оков и даже опять царапнула острый подбородок, как ее снова определили к первой. Я из последних сил дрыгала ногами и пыталась вырваться, ведь беспомощность — синоним проигрыша, но враг на этот раз серьезно решил покончить со мной. После того как не обнаружил кинжала в ножнах, он поднял над моим лицом камень диаметром с кунай. Картина послужила приговором, и я вмиг остудила пыл. Наблюдая за ним, у меня в голове не крутилась мысль «Ками, я умру» или «Я все же провалила миссию». Лучи и тени обеденного солнца на его лице создали собственную градацию и гармонию; порыв ветра взлохматил волосы; раздувающиеся ноздри и сжатые губы отображали неистовство; напряженные мышцы на шее и скулах выдавали нетерпение, и время будто остановилось, чтобы дать разглядеть великолепие нависшего и готового убить меня мужчины. — Смертоносный красавец, — одними губами прошептала я, тем самым прощаясь, и тут же стыдливо замолчала, заметив, как он прочитал это. — Не убивай ее, Итачи! Она моя! — крикнул Саске, сдирая остатки смолы и вытирая лицо. Изображение с ним я подцепила лишь одним глазом и, не теряя больше времени, сделала рывок к повернувшейся в три четверти голове Итачи и укусила его за ухо своим заточенным для дзюцу вызова клыком. Надорванный хрящик хрустнул во рту, а когда Учиха отпрянул, то и вовсе превратился в кусок отрезанной плоти. Схватившись за раненое ухо, мой враг ослабил хватку и привстал на коленях. Пользуясь моментом, я выбралась из-под него с ощущением, будто мне такое позволили. Не выпрямляясь во весь рост, я громко выдохнула и взглянула на того, кто минуту назад сидел сверху, вооружившись булыжником. Его ровные брови сошлись на глаза, выражающие ничто иное, как нетерпимость и жажду мести. Пусть моя усталость и выдавалась дикой дрожью в ногах, и имелось неутолимое желание упасть и заснуть недели на две, но я гордо подняла голову и на глазах Итачи прожевала кусочек хрящика с таким видом, будто у меня во рту лучшие лакомства феодала. А для полного эффекта, даже губы облизала с наслаждением, вытирая с них несколько капель крови. — С салатом было бы вкуснее, — как бы оценила я, лишь после понимая, насколько далеко зашла своей выходкой, когда окружение поплыло, и рассмотреть можно было лишь его глаза. Глаза с мангекю-шаринганом.