Fragile Immortality

1953 год, 14 ноября. Околоземная орбита. Колония "АРК" Профессор жадно осушил стакан с кофе. Так, словно это был последний глоток. Достал из кармана платок, вытер лысину. Отряхнул капельки воды с длинных усов. Приборы показывали, что все физиологические процессы в норме. – Надеюсь, что не как в прошлый раз, не придется кое-кого на улицу выводить за неимением места, – хохотнул стоящий за спиной парень. – Рэммонд, это шутка вышла из моды, – отмахнулся усатый мужчина. Встав, он стал разминать затекшие мышцы. – Вы хотите поговорить о моде в изолированном помещении в космосе? – снова хохотнул Рэммонд, аккуратно проведя ладонью по вспотевшему лбу. В помещении было довольно жарко, но это являлось необходимым условием. – Чарльз, это сейчас не относится к делу, – сухо ответил профессор, записывая в журнал цифры с табло. – Человеку нужно быть выше этого. – Джеральд, поймите же, не все так увлечены работой, как вы, поэтому мы и придумываем всякие... моды, турниры. Человек так устроен! Ему нужны развлечения! "Хлеба и зрелищ народу Рима!" – подняв кулак, сказал Рэммонд, явно воображая себя на площади еще не разрушенной готами столицы Священной Римской Империи. – В следующий раз попрошу быть моим ассистентом тишину. Тоже ничего не делает, но хотя бы молчит. – с таким же каменным лицом, не переставая записывать показания, сказал Джеральд Кинтобор. – Хорошо, намек понят, – Чарльз сел в кресло. Он взял кружку и хотел отхлебнуть, но она уже была пуста. – Чарльз, – опустив руки и посмотрев прямо в глаза молодому специалисту, сказал Кинтобор. – Идите по своим делам и не мозольте мне край глаза. Я засчитаю вам этот день. – Ух, ну... спасибо! – резко встав и замявшись, выпалил Рэммонд. – Только не забудьте завтра прийти в главный зал, а то совсем уже заработались. Джеральд остановился и с легким недоумением посмотрел на ассистента. – А что, завтра какой-то важный день? – Ну да, – не менее удивленно отозвался Чарльз. – Так ведь празднование двадцатилетия со дня основании колонии. И... вы там, вроде, должны заключительную речь произнести, – Чарльз юркнул из лаборатории и ушел. – Двадцать лет... Так быстро время пролетело... – Кинтобор отложил журнал и сел в кресло. В кружке пусто, но хотелось чем-то занять горло. Казалось, еще вчера он получает направление - встать во главе исследовательской группы по влиянию космоса на человека. Будто сегодня утром он находился в трех помещениях, по размеру не больших, чем его собственная квартира. А сейчас... Вокруг него город. Со своими обычаями, нравами. Как давно он видел Землю?.. Наверное, до тех самых пор, как оборвалась единственная нить, связывающая его и планету... Тогда же, когда погибли его дети и их супруги, оставив его с маленькой светловолосой девочкой на руках. И с отпрыском, которому даже не успели дать имя... Джеральд грустно вздохнул. Все так быстро проходит... Но тут словно вихрь пронесся по комнате, и у него на коленях уже сидела Мария, его внучка. Джеральд улыбнулся. Все-таки она очень похожа на свою мать, почти две капли воды. Она что-то спросила, но он не расслышал, и девочка пронеслась к приборам, уставившись на самое громоздкое из всего, что находилось внутри. – Это и есть "инкубатор", да? Раньше ты его мне не показывал. А что там? – провела по шершавой поверхности большого "мешка" Мария, идя вдоль агрегата. – Думаю, тебе пока рано такое узнавать, – провел по лысине ладонью Джеральд. Действительно, пусть и девочка знает слишком много неположенного, это может ранить. Он решил сменить тему. – А какое платье наденешь на завтрашнее мероприятие? Мария остановилась, уставившись в потолок. – Ох, даже и не знаю... Наверное, что нибудь с длинными манжетами, бантами, накрахмаленными воротничками... – хихикнула она. – Или вырядиться как Сельма, – она вдруг сгорбилась и заговорила с хрипотцой. – "Я старенькая ведьма, слушайте меня, ик! А то я на вас порчу наведу! Ух, молодежь!", – заливаясь, захохотала Мария, держась за живот. Джеральд тоже улыбнулся, потому что образ был передан один в один, но все же потом сказал довольно строгим голосом: – Мария, не осуждай других людей. Они свое прожили, мало ли, что может у них быть за душой. Девочка остановилась и подбежала к профессору, обняв его. – Ну, дедушка, я ведь не со зла это говорю! Ладно, я побежала! – и таким же вихрем она унеслась из лаборатории. Кинтобор вдруг нахмурился, и, вызвав по интеркому дежурного, попросил взойти на вахту другого участника проекта "Тень", Уилла Хаукинса. А ему нужно идти в другой блок. Ради будущего Марии, и не только, он должен перешагнуть через свои принципы. Ему нужно продолжить сооружение "Пушки Затмения". 15 Ноября. Зал был полон, как никогда. Молодые люди, только начинающие свой путь в мире большой науки, и те, кто уже получил свое место в истории. Высокий потолок в желтом огне, трибуна, возвышающаяся над залом, специальный экран, чтобы все находящиеся могли видеть оратора. Если не знать, что за стеной вакуум космоса, происходящее вокруг можно было принять за шумную вечеринку для избранных в конце девятнадцатого века - настолько старомодно выглядели платья и фраки. Правила строго этикета соблюдались даже здесь, в эпицентре научного труда, далекого от понимания обывателей. Здесь, в кругу уточненных людей, "инакомыслящих", стоял самый настоящий гул. Так велико было значение этого вечера для каждого из них. Кинтобор сидел в первом ряду. Что самое интересное, его имя было у всех на устах. Молодняк даже считал его чуть ли не отцом-основателем АРК'а. Своими открытиями даже затмил создателя, Глэма Патриксона. Жаль, что тот так и не увидел рассвет своего детища. Мария перелистывала небольшой журнальчик. На каждой странице - фотография выдающегося ученого, и его главные заслуги перед всей планетой. С прошлого раза книжка потолстела почти в два раза. Это не могло не радовать. Мероприятие уже началось, но он не видел Констанцию Крастман, основательницу детского блока, и её подопечных. В ней, наверное, уместилось все добродушие мира. Внучка захлопнула книжку и устало положила голову на стол. – Это ещё долго будет? – проговорила она, не отрываясь от плоскости стола. – Эх, нет, дорогая. – он потер усы, разглаживая их. – И не лежи так. Ты ведь хорошая девочка, веди себя прилично. – Как скажете, сэр, – девочка распрямила воротник и одернула закатившийся рукав. Она обернулась, и её лицо тут же озарилось счастьем. – Эйб! – почти крикнула Мария, но тут же осеклась. Кинтобор оглянулся и улыбнулся сам. Это шла Констанция. Сегодня в бежевом платье и шляпке прямиком из времен власти Бурбонов. За руку с ней шли ребята - те, кто имел ту или иную генетическую аномалию. Да, не лучшая идея отрывать деток от родной планеты, но профессор понимал, что лучше им быть здесь, чем там, внизу, в каком-нибудь детдоме. – Здравствуй, Джеральд, – женщина рассадила детей и уселась напротив Кинтобора. Эйб Тауэр сел рядом с Марией. Они стали мило общаться о чем-то своем. Её мама была бы счастлива, увидев это. Паренек с гетерохромными глазами не был "наделен" какой либо аномалией. Он здесь лишь потому, что его погибший отец был другом семьи Констанции, и женщина не могла остаться в стороне. Вот дочка миссис Крастман, Матильда. Вот уж где ребус зашифрован. Даже сложно описать, чем наградила её природа. А вот и... Ови. Ови Кинтобор. Тоже внук, только от сына. Пережить своих детей... Но профессор вовремя отогнал плохие мысли. Мальчик с рыжими волосами поправил большие очки, похожие на солнцезащитные. Он все время оглядывался и держался особняком ото всех остальных. Ну действительно, пережить такое в самом раннем детстве... Хорошо, что Мария не замкнулась в себе после произошедшего, а продолжает жить. Жаль, что из-за работы он не может проводить время со своими внуками... – Джеральд, этот фрак так идет тебе. Я даже и позабыла, как ты выглядишь без белого халата, – сказала Констанция. – Тоже самое могу сказать и о тебе, – сделал комплимент профессор. Вдруг дети прыснули, закрыв рты, чтобы не засмеяться, а женщина увела взгляд, улыбаясь. Даже Ови слегка поднял уголки рта. – Эм... Что я смешного сказал? – недоуменно переводил взор на них Джеральд. – Ну, как же, – наконец сказала Мария. – Она сказала, что фрак тебе идет, ты сказал: "тебе тоже". Девушки не носят фраки! – снова прыснула девочка. Джеральд пожал плечами. Н-да. Он сумел разгадать загадку порталов и энергетических колец, но обыденность все равно всегда находила чем озадачить. И ведь спросить стыдно. – Мария, ну кто же шутки объясняет, это же бесполезно, – наконец перестал хихикать Эйб. Тут вдруг весь зал зааплодировал, а главный разработчик программного обеспечения АРК, по совместительству ведущий мероприятия, кивнул в сторону Кинтобора. – Ну, ваш выход, Джеральд, удачи. – подбодрила Констанция, подмигнув. Поправив бабочку и глубоко вдохнув, профессор под общее ликование взошел на сцену и подошел к трибуне. На белой простыне позади него через проектор показывали лицо Джеральда. – Ну... Добрый вечер. – Кинтобору было не по себе. Он никогда не искал славы или признания. Всегда делал то, что нужно. Он видит каждого человека в зале, кроме последних рядов. И все они ждут... красивых слов. – Знаете, прошло уже двадцать лет... – в горле словно комок засел, Джеральд всячески пытался успокоить себя. Но, увидев, как Мария смотрит на него, восторгаясь, волнение будто само по себе исчезло. – Для кого-то это целая жизнь. А для меня... один день. – по залу прошелся одобрительный гул. – Это не так важно, как то... что мы - и есть будущее. За эти двадцать лет мы достигли колоссальных результатов. Мы совершили такой гигантский скачок в развитии, что он не сравним ни с каким временным периодом, мы... – вдруг Кинтобор осекся. В дверь буквально "вломился"... Хаукинс. Что-то недоброе. Он нёсся по всему залу, извиняясь и глупо улыбаясь на пальцы у виска. – Что мы... – плохие мысли вертелись в голове, да и помятая форма в жирных пятнах не внушала ничего хорошего. Наконец, под общее негодование, Уилл вскарабкался на сцену, и, едва проговаривая слова, выпалил: – Оно рождается! Джери, оно рождается!.. – К-как? – всполошился Кинтобор. – Мы ведь р-расчитали, все должно произойти только через десять дней... – Джеральд, часто дыша от напряжения, повернулся опять к микрофону: – Я п-прошу прощения, но меня зовет мой профессиональный долг!.. – на ходу расстегивая бабочку, чтобы было легче дышать, он вместе с Хаукинсом сошел со сцены и побежал к выходу. – Ты куда? – встала Мария, когда они прошмыгнули мимо стола. – Милая, посиди здесь, я уверена, что все нормально, – не успела договорить Констанция, как девочка, кинув ей: "Я к ним!", цокая обувью, понеслась за ними. – Дети, идите к себе в блок, а я догоню Марию. Будьте внимательны! – она пошла между столами, пытаясь нагнать девочку. – Есть! – сказала вдогонку Матильда, как самая старшая. – Итак... – заговорщически произнесла она, – куда на этот раз полезем? ... Джеральд и Хаукинс буквально взлетели в лабораторию. Приборы верещали всеми возможными способами о том, что в инкубаторе что-то происходит. На лету откидывая пиджак и надевая халат с перчатками, Джеральд начал давать команды. – Уилл, что с температурой раствора? – Норма. – он оглядывался на "родильный мешок", плод явно пытался выбраться, но не знал, где выход. – Давление на верхнем и нижнем сфинктере? Выходное кольцо? – нервозно говорил Джеральд, старательно записывая данные и поглядывая на табло со сроком. Ещё десять дней... Где они ошиблись?.. – Норма. Верхний сфинктер тянет. Нижний сфинктер готов! Кольцо готово! – опустил вниз два рубильника Уилл. – Давай же, монстр, появляйся быстрее... Долгое томительно ожидание. Все указывало на то, что плод вот-вот готов выйти, но его что-то останавливает. Уилл напряженно застыл над рубильниками, готовый в любой момент открыть выходное кольцо и поймать плод. Но ничего не происходило. Уже пошла вторая минута. Визуально-звуковые оповещения уже въелись в мозг противным комком. Мешок вибрировал, чувствовалось, что плод пытается что-то сделать, но не выходит. Верхний сфинктер выталкивает его наружу, но в нижнем ничего. Что-то не то... – Пуповина... – вдруг промолвил Джеральд. – Пуповина! – вдруг закричал он. – Она слишком короткая! – Чёрт! – огрызнулся Уилл. – Мы столько этого ждали, а теперь... Все опять насмарку. – глубоко выдохнув, он направился к своему креслу. – Эй, ты чего хочешь?! – Кесарево! Вот что! – он схватил скальпель из приборного стола. – Мы разрежем верхнюю оболочку, и прорвем стенку матки инкубатора! – выпалил профессор. – Ты с ума сошел?! Это оборудование стоит дороже всех земель банановых республик! Джери! – Нет! Если мы оставим плод умирать, это будет убийство! – он уже вспарывал верхнюю оболочку, пока Уилл стоял в растерянности. Швы разошлись, мягкая упругая "имитация живого тела" упала на пол, а Джеральд сделал небольшой разрез. Тут же потекли вниз околоплодные воды. Но внутри уже ничего не шевелилось. Без тени отвращения Кинтобор нащупал и сам плод, и пуповину. Её длина была меньше положенной чуть ли не в десять раз. И... кровоизлияние. Верхний сфинктер так сильно тянул плод, что надорвал пуповину. Вот почему ребенок так реагировал. Первородный инстинкт самосохранения... Он аккуратно отделил пуповину. Но, видимо, уже слишком поздно. Он вынул плод наружу, Уилл тут же постелил на стол все стерильное. Плацента изнутри наполнилась кровью ребенка. Хаукинс разочарованно глядел на потуги профессора. Сам Джеральд же с усердием и непоколебимостью, которой позавидовал бы любой полководец, вскрыл плаценту, отрезал остатки пуповины, и уже получившийся биомусор кинул в заранее приготовленную урну. Уилл с отвращением смотрел на этот комок голой кожи, в крови, стекающейся по всему туловищу. – Мы потеряли его, Джери. – тяжело вздохнул Хаукинс, потирая лоб. – И инкубатор испортили... – Дедушка?.. – в пылу никто из них и не заметил, что все это время в двери стояла Мария. – О Боже, отвернись, не смотри! – Джеральд кинулся к ней, как вдруг Уилл вскрикнул от удивления. – Оно... живое! Оно живое! Оно движется! – оттолкнув Марию в объятия прибежавшей Констанции, Джеральд подбежал к столу. Существо отплевывалось кровью, грубо тянуло носом воздух, махало руками. Из пупка продолжала идти кровь. – Он борется за жизнь! Он борется за жизнь!..