Гвардия Солнца

      Олаф проводил его до дверей Высокого Хротгара и без пререканий отправился обратно, в Айварстед. Возможно, помогло то, что официально норд был Драконоборцем – и хорошо вошел в роль «личного гвардейца Довакина». Альтмер даже поделился с ним этим очаровательным определением авторства Балгруфа, предлагая оценить каламбур, но Олаф лишь пожал плечами с полнейшим равнодушием.       Вообще, если Иланаро уже неплохо знал Рагаш и Белранда, не говоря уже об Анкано, которому он теоретически мог отдать приказ рассказать о себе вообще все, неважно, насколько тайное и личное, как-то представлял себе Сельвуру и даже Кассандру, внутренний мир Олафа был для него закрытой книгой. Олаф был хладнокровен, неразговорчив и исполнителен, что Иланаро понял о нем уже давно – но сверх того ничего.       В этот раз его не встретил Арнгейр (хотя двери были открыты) – и Иланаро был этому очень рад. Конфронтация с ним явно дошла до точки невозврата, когда Иланаро против его воли увел за собой двоих Седобородых, которых Арнгейр привык считать своими. Не заходя в свою комнату, альтмер пошел сразу к Эйнарту. Тот был рад его видеть, жестом попросил сесть рядом с собой и читать, что он пишет.       «Через три месяца срок моей учебы истекает, и я должен буду пройти обряд Двух Голосов – после него я смогу вслух говорить на тамриэлике снова, – написал он Иланаро. – Если вам нужно, Довакин, я попрошу Партурнакса позволить мне пройти этот обряд раньше, на днях. Я думаю, что уже вполне готов к нему».       – Если это вас не затруднит.       «Я буду только рад. Год полного молчания и почти тридцать – разговоров исключительно на драконьем…»       – О боги! Это тяжело…       «Я желал стать Седобородым искренне и не разочарован – именно я дождался пришествия Довакина, а это стоит и больших жертв, чем возвышенное уединение от всех бед мира… да еще и на всем готовом», – ткнув пальцем в последние слова, Эйнарт усмехнулся, показывая, что шутит.       – И все же я так признателен вам за вашу жертву и вашу помощь.       «Не стоит. Но я должен поговорить с вами о Борри, – тут старец мучительно скривился и тяжело вздохнул, – вы, полагаю, не знаете подоплеки. Он самый молодой из нас, не считая отступника Ульфрика, и Арнгейр для него… – перо зависло над бумагой, – не просто лидер, он его учитель, его наставник… Их отношения никогда не были безоблачны, так что не вините себя в их ссоре из-за вас… но за их конфликтами всегда была глубокая, возможно, болезненная привязанность друг к другу».       Иланаро кивнул. До этого он как-то не задумывался, что Седобородые, пусть они и посвятили свою жизнь искусству Голоса, все же оставались людьми и, живя десятилетиями бок о бок в добровольной изоляции, не могли остаться друг другу чужими, просто коллегами. До того, как ему понадобились союзники, он общался только с Арнгейром, остальные не то что не говорили, даже не писали ему чего-то длиннее пары строк, и он едва помнил их имена. Пообщаться с Довакином на личном уровне никто из них раньше не изъявлял желания, и Иланаро тоже не навязывался, уверенный, что это будет неуместно.       «Борри пришел в наш орден совсем юношей, тогда как я, к примеру, успел пожить мирской жизнью – я прошел первые испытания только в тридцать лет, овдовев. Моя супруга так и не смогла родить мне ребенка, и после ее смерти ничто больше не удерживало меня от стремления к Пути Голоса. Борри же пришел в орден шестнадцатилетним мальчишкой, Арнгейру тогда было под сорок. Как ни странно, как Седобородый Борри мой ровесник, я пришел в орден чуть раньше него, в тот же год или в предыдущий, уже не помню. Арнгейр еще не был тогда старшим, и его деятельная натура томилась от необходимости лишь учиться и созерцать. С позволения нашего тогдашнего лидера он взялся обучать Борри – так как наш старший уже был занят моим обучением».       – То есть, Арнгейр несколько десятков лет был его учителем, а потом я попросил Седобородых пойти со мной – и Борри выбрал меня? Но… вы говорили, они и раньше ссорились.       «Ох, Иланаро, дело не совсем в ссоре… это правда долгая и сложная история, которую мне пришлось бы излагать битый час, – Эйнарт неловко потер шею свободной рукой, – и я думаю, что не имею права рассказывать вам всю подноготную. Но вы должны знать одно – по сути, это Арнгейр виноват перед Борри, а не наоборот, и виноват не в одном, и то, что тот винит себя – лишь его… наивность, вполне простительная для человека, так и не жившего в миру, не узнавшего разумных и жизнь до того, как прийти к нам. Он ничего не должен Арнгейру, но думает, что должен почти все. Это очень… печальная история, на самом деле».       – Думаете, я чем-то могу помочь?       «Не знаю, но возможно. Отговорите его от мысли оставить орден, если у вас получится. Он никем не был, кроме как Седобородым, а человеку в шестьдесят два начинать новую жизнь так сложно, почти невозможно. У него нет ни семьи, ни собственности, ни друзей там, внизу. В чем-то он до сих пор шестнадцатилетний мальчик: правильный, наивный, восторженный. Все это я говорю вам конфиденциально, конечно, я уверен, вы, как эльф чести, не воспользуетесь во зло личными сведениями… я бы не стал делиться с вами, не вбей Борри себе в голову, что выбрав не его… не Арнгейра, а вас, он сжег все мосты. Я не могу его убедить; он уверен, что я лезу не в свое дело и отгораживается… а вы – авторитет в его глазах, святыня, полубог».       – Это лучше сделать мне одному или нам вместе?       Эйнарт, явно устав писать, указал пальцем в грудь альтмеру и извинительно улыбнулся.       – Хорошо, но в любом случае я попрошу вас обоих завтра подняться со мной к Партурнаксу – я должен вам показать кое-что, что я с любезного позволения главы Седобородых оставил ему на хранение. Это нужно для моей миссии, как и ваша помощь.       Эйнарт закивал, прижимая руку к сердцу – мол, конечно, с радостью.       Иланаро поблагодарил его еще раз и, выйдя из его покоев, присел на ближайшую скамью. Прежде чем идти к Борри, стоило подумать, что ему можно сказать. Иланаро совсем не знал этого человека, и информация от Эйнарта не очень помогла. У самого Иланаро не было в жизни именно Учителя с большой буквы, просто разные учителя, более или менее хорошие в своем деле, но вовсе не светочи истины в его глазах. Он даже родителям никогда не заглядывал в рот – уважал их, но если они и были для него когда-то непререкаемым авторитетом, то в столь глубоком детстве, о котором он уже ничего не помнил. Иланаро мог представить себя на месте Борри лишь абстрактно.       Как «святыня и полубог», возможно, он мог бы просто приказать младшему из Седобородых остаться. Но Эйнарт хотел от него не этого, он просил его поговорить с Борри по душам. Нелегкая задача в отношении почти незнакомого человека. Будет ли тот вообще отвечать на личные вопросы?       Борри при появлении Довакина встал. Выглядел он каким-то отстраненно-мрачным.       – Мне снова нужна ваша помощь, мастер Борри, – сказал Иланаро после приветствия.       Тот кивнул.       – Но сначала я хочу кое-что спросить у вас.       Тот снова кивнул, предложил Иланаро сесть – но не рядом с собой, а напротив, через стол, и достал свой блокнот.       – Арнгейр не вышел встретить меня сегодня. Вы и мастер Эйнарт тоже теперь в немилости у него?       Борри помрачнел еще больше и начал быстро, резко писать.       «Мастер Арнгейр вправе презирать меня за отступничество – даже если я совершил его для Довакина. Только благодаря ему я Седобородый – и все еще Седобородый. Меня не приняли бы в орден, если бы не его поручительство, и, если бы мастер Арнгейр не поддерживал меня в Год Молчания – я не выдержал бы испытания и был бы изгнан, как Ульфрик. Мне стыдно, что я раз за разом обманываю ожидания мастера Арнгейра. Я должен был уйти намного раньше. Пусть он великодушно удерживал меня каждый раз, мне следовало бы понять, что он лишь видит меня лучшим, чем я есть».       Перевернув блокнот, Седобородый пододвинул его Иланаро.       – Год Молчания? – спросил альтмер, прочитав. Он и так примерно понял, что это такое, но хотел, пока Борри пишет ответ, обдумать его исповедь.       Борри вкратце объяснил на следующем листке, что это второй этап обучения в ордене, самый короткий – но и самый тяжелый, когда послушнику не разрешается ни говорить на любом из языков смертных, ни Говорить на драконьем, год, когда голос становится Голосом, а послушник – полноправным Седобородым. Прочитав и это, Иланаро перелистнул блокнот обратно – и указал его владельцу на предыдущий текст.       – Почему вы так считаете? Почему уверены, что не стоите ничего сами по себе? Кто внушил вам это? – Иланаро подозревал, что с Арнгейра сталось бы исподволь убеждать в этом своего ученика, чтобы возвысить себя в его глазах и получить над ним власть. Он и с самим Иланаро пытался проделать что-то вроде, постоянно твердя ему, что тот неправильный Довакин, ошибка судьбы и все в таком духе. И Арнгейра просто выводило из себя, когда Иланаро не признавал его авторитета.       Борри вскинул было на него смятенные глаза, но потом упрямо покачал головой и не стал ничего писать.       – Я знаю, вы в ордене столько же, сколько мастер Эйнарт. Его срок… – он забыл название обряда, – завершения обучения наступает через три месяца, значит, ваш – тоже скоро?       Борри все же кивнул, закусив губу.       – Вы – Седобородый, мастер Борри, и по праву. И когда мне, Коронованному Бурей, понадобилась ваша помощь, вы сделали свой выбор. И, положа руку на сердце, разве вы сделали неправильный выбор?       Норд резко поднял голову.       – Посудите внимательно, беспристрастно. То, что вы поступились своими обетами ради меня – в глазах Арнгейра не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Он невзлюбил меня… за то, что я не норд, за то, что я не такой герой, каким он хотел бы видеть Довакина. Может, я и не лучший кандидат в спасители мироздания. Но он упускает из виду, что я единственный кандидат.       «Вы не знаете его. Не знаете меня, не знаете о нас ничего», – и младший Седобородый судорожным жестом отложил перо и блокнот, показывая, что не желает больше говорить. Торопливо встал со стула и отвернулся.       Не хватало еще перегнуть палку и потерять Борри как союзника тоже. Авторитета Иланаро, Довакин он или нет, явно не хватало, чтобы преодолеть привязанность, длящуюся десятки лет, всю сознательную жизнь этого человека. Что ж, пока лучше не форсировать.       – Хорошо, оставим это. Вернемся к делу: я прошу вас подняться со мной к Партурнаксу завтра, после рассвета. Вас и мастера Эйнарта.       Норд вздохнул – так тяжко, что Иланаро даже стало жаль его. Эйнарт поддержал Довакина без колебаний, с уверенностью в правильности своего решения, это далось ему если и не легко, то без мучений, а вот Борри переступил через себя, пошел против своего наставника, и боги знают, как тяжело ему было…       – Ваша помощь бесценна, мастер Борри, – проговорил Иланаро. – Поверьте, у меня очень мало союзников, помогающих мне не ради собственной выгоды и корыстных целей. Я вам очень благодарен.       Еще один вздох… рваный, почти всхлип. Несколько судорожных кивков.       – Спасибо, – Иланаро встал. – Увидимся завтра.       Может быть, и зря он послушал Эйнарта. Было бы проще.