Прикосновение теней

Я люблю ночь, всегда любила. Ночь — то самое время, когда большинство людей засыпает, и их напряженные мысли успокаиваются и превращаются в тихий шум на заднем плане. Несмотря на то, что я и не читаю мысли как обыкновенный телепат, я чувствую их раздражающий зуд. Похоже на комариный укус — почесать нельзя, но так хочется. Даже если на улице ураган или дождь со снегом, что в Чикаго случается чаще, чем следовало бы, я выхожу на крышу небоскреба и сижу там, глядя сверху вниз на сияющие огни ночного города. С этого насеста широкие полосы автострад выглядят светящимися лентами, по которым ползают редкие муравьи-машинки. Но на такую высоту, где кости скрипят порой от пронизывающего ветра, я поднялась не из-за красивого вида. Здесь даже те немногие, кто бодрствует в ночное время, не могут меня достать своими мелочными заботами. Порой я думаю, что лучше бы я читала мысли. Так по крайней мере я бы знала, что все эти шепотки в моей голове — действительно другие люди, вторгающиеся куда дальше, чем просто в личное пространство. Или это я вторгаюсь в их жизнь? Однако я не читаю мысли. Вместо этого я будто слышу тысячи тихих голосов, которые сливаются в непрекращающийся гул, то усиливающийся, то затихающий. Однажды я слышала, как поет большой сводный хор — происходящее в моей голове походило на это. Только если хор пел одну песню за раз, то я слышала сотни и сотни различных песен, каждая из которых состояла из своих голосов. Это были не мысли в привычном их понимании, скорее образы, идеи, чувства и переживания. Какофония свела бы меня с ума, если бы бабушка не научила меня закрываться от этого. Так что пока я ни к кому не прикасалась, я была в безопасности. И все остальные тоже. Медленно, слой за слоем, я опустила ментальные щиты, в моем воображении походившие на высокие кирпичные стены. Едва они пали, в сознание хлынул бурлящий поток чужих эмоций и мыслей. И все равно он был куда меньше и слабее, чем в дневное время. Громче всего звучал голос Романа, который ждал меня этажом ниже. Как всегда, при мысли о Романе, меня кольнуло чувство вины. Несмотря на то, что при нашей первой встрече его помыслы были, скажем, далеки от чистых и возвышенных, я чувствовала себя виноватой. Отстранившись от Романа, я обратила свой парапсихический взор на город и увидела его совсем иначе. Это было странно, как если бы на обычное зрение наслоился фильтр, который показывал усиление и ослабление мысленных потоков. Для меня это представлялось как спектр цветов: там, где скапливалось большее количество людей, активно занимавшихся своими ночными делишками, сияло красное марево. Изредка попадались бледно-зеленые точки — дремлющие, которые еще не уснули. Но основная часть города была покрыта темно-темно синим, настолько темным, что он казался черным. Спящие. Еще одним цветом, который выделялся на общем фоне города, были многочисленные представители сверхъестественной части населения Чикаго. К сожалению, ночь была не только моим временем тишины. Ночью на улицы города выходили те, кто не мог сделать этого днем. Вампиры. Их мысли, их голоса звучали низкими, протяжными струнами. Если я могла попробовать вампиров на вкус, я бы сказала, что они были старым, выдержанным коньяком. Крепким, сразу бьющим в голову. Мне нравились голоса вампиров. Старые думали медленно и степенно, без современной суеты. Другое дело оборотни, слушать которых было сложнее всего — от них сразу же начинала болеть голова. А уж трогать одного из них я бы не стала и под страхом смерти. С другой стороны, трогать вампиров я бы тоже не стала: в их жизни, или, точнее, не-жизни, происходило столько всего, что воспоминания, полные насилия и жестокости, могли затянуть меня слишком глубоко, сделать меня беззащитной. Ветер усиливался, где-то на самом краю сознания я чувствовала, что замерзаю, но когда мои щиты сняты, а ментальные щупальца раскинуты во все стороны, я не чувствую холода. Голой кожей ступней я ощущала щербистый бетон, которым была покрыта поверхность крыши. От него шел сырой холод, но и это было несущественно. Потом я пожалею, но здоровье меня еще ни разу не подводило, будто природа вместе с этим даром дала мне сильнейший иммунитет. Внезапно что-то отвлекло меня от дрейфа на просторах чужих голосов. Я не понимала, что это, на карте города все было спокойно. Потом я догадалась посмотреть ближе и поняла, что громкость Романа убавилась в несколько раз, будто кто-то выключил его, как выключают телевизор. И я знала кто. Только один человек мог вырубить Романа так быстро, что его мысленный фон не успел измениться. Мне даже не пришлось вслушиваться в его звучание. Я вздохнула и снова натянула щиты. Они встали на место с неохотой, но все же встали, сократив шум до минимума. Только я все равно знала, что это была не настоящая тишина, когда собственные мысли становятся настолько громкими, что удивляешься, как тебя другие люди не слышат. А когда знаешь, что что-то нереально, то заставить себя в это поверить еще сложнее. Роман оказался на том же самом месте, где я его оставила, с одним только отличием — он полулежал в кресле без сознания. Напротив сидел тот, кто отправил его в путешествие по бессознательным далям, мой давний знакомый — Эдуард. Если не знать и не слышать то, что поют мне о нем голоса, то вряд ли можно подумать, что Эдуарда называют «Cмертью». Он был типичным представителем породы БАСП*: белокурые волосы, отпущенные настолько, что на концах они завивались в небольшие кудряшки, голубые глаза младенца, светлая кожа. Роста он был не настолько высокого, чтобы казаться устрашающим, в конце концов, я видала мужчин и повыше, которым невинный вид было принять легче легкого. Но стоило посмотреть Эдуарду в глаза, когда он не играл на публику, то сразу становилось ясно, что слово «невинный» рядом с Эдуардом не то что не стояло, а находилось в другом словаре. Эдуард зарабатывал на жизнь тем, что охотился на монстров, и чем страшнее был монстр, тем больший азарт испытывал Эдуард. Его голоса звучали как тревожный набат. И не зря. В прошлый раз, когда Эдуард вот так вот явился ко мне домой, он едва не убил меня. Это случилось ненамеренно, но все же случилось. — Зря ты вырубил Романа, — сказала я, останавливаясь возле последнего. — У него потом будет дико болеть голова. — Альтернативой было бы его убить, но он мне нравится в качестве твоего щеночка, — прохладно произнес Эдуард. Под его внимательным и равнодушным взглядом я почувствовала себя неуютно. Однажды я оказалась внутри его головы, и это было… ужасно. Но вместе с тем я начала понимать его куда лучше, даже слишком хорошо. Эдуард не одобрял подобного, никогда не поощрял и не желал. Поэтому мы оба притворялись: я — что не знаю о нем ничего, он — что никогда меня не касался. — Чем я обязана твоему визиту? — спросила я, присаживаясь на подлокотник кресла, не дотрагиваясь тела Романа. Я чувствовала, как к нему постепенно возвращается сознание, и первым делом он бросится проверять меня, а потом уничтожать угрозу. А так я могла его сдержать. Эдуард внезапно опустил глаза. В его случае это означало замешательство, а видеть идеальную машину для убийств в замешательстве мне хотелось меньше всего. — Что случилось, Эдуард? — спросила я встревоженно. Его эмоциональный фон всколыхнулся недовольством, но потом снова утих, будто ничего и не было. Совершенный самоконтроль. — Мне нужна твоя помощь, — произнес Эдуард ровным голосом. Я не совсем понимала, как я могу помочь наемному убийце, самому опасному не только в США, но вообще в мире. Была бы я каким-нибудь мастером клинков или невероятно крутым стрелком, то вид помощи был очевиден. Но я даже из ружья не умела стрелять, а ножи использовала только на кухне. Об этом я ему и сказала. — Я пришел просить тебя об услуге. Так, это уже ближе к делу. — Какой? — спросила я. Еще несколько минут, и весьма недовольный щеночек придет в себя, а мне не хотелось, чтобы Эдуард его убивал. Я положила руку в плотной кожаной перчатке рядом с ногой Романа. Я не хотела его касаться без надобности, но Роман, пожалуй, был единственным человеком во всем мире, которого я могла коснуться без риска оставить того в состоянии овоща. — Дело, над которым я сейчас работаю, довольно запутанное, — начал Эдуард издалека, что было для него нехарактерно. А вот напускать туману и говорить загадками — вполне. — И у нас есть несколько подозреваемых. Но мы никак не можем определить, под кого из них начать копать. — Почему? — Если мы начнем разрабатывать одного из них, и он окажется не тем, кого мы ищем, то нужный нам человек предупредит хозяина и начнется резня. — Я не буду никого трогать, — предупредила я Эдуарда, глядя на Романа. Тот завозился и приоткрыл глаза. — Все хорошо, — пробормотала я, улыбаясь ему. Роман смотрел на меня своими пустыми глазами, какие бывают у фарфоровых кукол, и приходил в себя. Его мозг включался медленно, как загружается старый компьютер. Я могла видеть, как одна за другой его мысли ворочаются в голове. Наконец, он вспомнил, что произошло до того, как его голова отправилась в вольное плавание, и Роман резко сел, уставившись на Эдуарда. — Успокой своего щеночка, Саша, — произнес Эдуард, скучающе. Я неодобрительно покосилась на него, но все-таки дотронулась кончиками пальцев до ноги Романа и тут же отдернула руку. Тот вздрогнул, как от электрического разряда, и через силу повернулся ко мне. — Роман, не мог бы ты сходить за кофе? — ласково попросила я, улыбаясь. Тело Романа отпустило напряжение, будто бы из шарика выпустили воздух. Видя эту абсолютную покорность там, где должна быть ярость зверя, я снова почувствовала себя виноватой. Не хотела я укрощать его, не так. Не произнося ни слова, Роман встал и тяжелой походкой направился в кухню. Несколько секунд спустя мы услышали, как он гремит посудой. — Хватит винить себя, — внезапно произнес Эдуард. Я посмотрела на него насупившись. — Я сломала его, Эдуард, — сказала я. – Там, где раньше была личность, со своими желаниями и мечтами, осталась пустая оболочка. Кого мне еще в этом винить? — Ты сделала то, что требовалось для спасения своей жизни. — Я могла бы сделать это и с тобой, знаешь ли, — сказала я тихо, наблюдая, как по лицу Эдуарда пробежала судорога. Если не знать, куда смотреть, то ее и не было бы видно. Но я знала, и не благодаря тому, что мы были друзьями, а потому что однажды едва не вычерпала его мозг метафизической ложкой. Правда, в отличие от случая с Романом, я смогла остановиться, не причинив Эдуарду непоправимого вреда. — Но ты остановилась, — произнес Эдуард, будто читая мои мысли. — Твой самоконтроль растет, что не может не радовать. — Но Роману от этого легче не станет, — я вздохнула, внезапно почувствовал дикую усталость. Возможно, она даже была моей. — Чего ты хочешь от меня, Эдуард? — Я хочу, чтобы ты пообщалась с теми людьми, пожала пару рук и сказала, кто из них наш парень. — И ты не боишься, что я могу их сломать? — Напряжения не будет, не будет давления. В спокойной обстановке, при полной безопасности ты сможешь незаметно проникнуть в их сознание. — Ты так говоришь, будто точно уверен в моих силах. — Так и есть, — Эдуард улыбнулся, но до его глаз улыбка не дошла. Улыбка была похожа на электрическую лампочку: такая же яркая и холодная. Из всего того, что я знала о Смерти, можно было сделать вывод, что он редко просил об услугах, а если и просил, то всегда платил по счетам. Внезапно до меня долетел обрывок чьей-то мысли, и по ее звуку я поняла, что это был Роман. Он слышал все, о чем говорил Эдуард, и та часть его, что я худо бедно восстановила, после того, как полностью сломала его сознание, испытывала сильнейшее желание поехать. Но он мне об этом не сказал бы даже под страхом смерти. Роман засиделся дома, его натура, которую переделать мне не удалось, лишь укротить, нуждалась в том, чтобы снова чувствовать себя на острие ножа. — Это будет опасно? — тихо спросила я, разглядывая Эдуарда. Тот в свою очередь разглядывал меня. Было бы забавно поиграть в гляделки, но я заранее знала, кто победит, и это точно буду не я. — Я позабочусь о твоей безопасности. К тому же ты можешь взять с собой щеночка. — Хватит так его называть! — я произнесла это так же тихо, но с большей силой в голосе. — Он не щенок, он человек. — Но бегает за тобой именно как маленький щеночек. Роману была нужна эта поездка. Да и вогнать Эдуарда в долг звучало очень заманчиво. С той только оговоркой, что я чувствовала себя в куда большем долгу перед ним за то, что тот оставил меня в живых после… инцидента. — Мне нужно будет всего лишь походить среди потенциальных плохих парней, определить кто из них тебе нужен, а после я могу убираться домой, я правильно понимаю? Эдуард кивнул, слегка улыбаясь, и на этот раз улыбка добралась до глаз. — Тогда, я думаю, мы сможем тебе помочь, — вздохнула я, слушая, как голоса протестующе шепчут предостережения. — Когда наш рейс? — О, тебе понравится, — Эдуард встал, я тоже. — За тобой прислали частный самолет. Частный самолет? Во что я ввязалась? ____________________ *БАСП — белый англосаксонский протестант; аналогичен понятию «100% американец».