Невозвращение

Для Неро это что-то совершенно новое. И чем дольше это происходит, тем острее ощущается. Само слово «любовники» какое-то жуткое, связывающее чем-то иным, не тем, что подразумевает Неро. У Неро в голове иногда выстраиваются рваные тяжёлые мысли, чёрные крошечные буквы на выцветшем бежевом. Такие, похожие на вырезки из старых пожелтевших газет. «Любовник одного из», «замечен в порочной связи с», «по слухам, у него был любовник, который»… Это всё так неправильно и удручающе, и одновременно с этим – так завораживающе, что иногда всё кажется красивым вызовом. Только Неро до сих пор чётко не осознаёт, кому этот вызов адресован. Из-за того, что он всё никак не может уравновесить эти весы внутри себя, из-за того, что никак не может увидеть верную дорогу, из-за того, что он в определённую секунду готов кричать от счастья, а уже в следующую – стискивать кулаки от раздражения, Неро чувствует себя выхолощенным. Раньше ему казалось, что действовать – гораздо проще, чем думать. Просто выполнять приказы. Просто делать то, что должен… Но так неимоверно тяжело, если приказ не отдан, а сам ты понятия не имеешь, как вообще должен поступить. Когда он в постели с Данте, то мозг как-то отключается, всё плывёт в мутной цветной дымке, и тогда в этом тумане ему видится единственный верный путь. Просто сохранять всё как есть. Такие мысли всегда возникают тут и там, в этой дымке, будто крошечные, тёплые, яркие фонари. Но потом, когда наваждение спадает, когда Неро отпускает, он обнаруживает, что снова стоит у тупика, а тот единственный правильный путь давно растворился вместе с исчезнувшим туманом. Вместе с запретным удовольствием, вместе с тайными грешками… И тогда нападает эта усталость, измотанность… Тогда приходит эта болезненная тоска невозможности оставить всё как есть. И что-то щемит в груди. И говорить об этом нельзя. А может, можно, но Неро бы не стал. У него и так полно слабостей. Данте – одна из них, поэтому лучше промолчать, чем признаваться в очередной. Он знает, тайна эта навсегда ляжет камнем на его плечи. Это не то воспоминание, от которого можешь и хочешь избавиться. Это прекрасный опыт, который будет тянуть к земле постоянно, до конца дней, каждый раз, когда ему придётся смотреть в глаза Кирие… Тот секрет, который тяжело и сладко всегда носить с собой, который словно забивается осязаемо глубоко в грудную клетку и дышит твоими лёгкими, забирая твои выдохи. Это болезненный прекрасный секрет, который иногда жжётся, иногда тлеет, отдавая странной, почти неосязаемой, но ноющей болью где-то внутри всего твоего естества, похороненный под рёбрами навсегда и заживо, потому что такие воспоминания никогда не умирают. И Неро не знает, хорошо это или плохо? Это похоже на болезнь, которая разрушает медленно… И это – странно-сладкое разрушение. Неро слишком часто ловит себя на мысли, что всегда был к этому готов. Сегодня Данте целый день болтает по телефону с этой Леди, прохаживаясь из угла в угол по просторной конторе и заодно набивая на колене футбольный мяч или бросая дротики в дартс. Неро почему-то кажется, что Данте до чертиков нервничает, а электронный дартс снова и снова взрывается аплодисментами, электронно пиликает какие-то пару нот и говорит мужским голосом рефери: «И-и-и… В яблочко!» И всё равно не отпускает мысль, что Данте встревожен. Или разочарован? Даже если по кратким «Угу. Снова?», «В прошлый раз тоже сорвалось», «Неважно, тогда возьмёмся за план Б», «Я знаю, что ты делаешь всё возможное» или «Как рука? Лёд приложи», «Да, я почти всегда у себя» составить картину происходящего как-то всё так же сложновато. Потом он кивает, бросает в трубку: «Понял. До скорого", и отключает телефон. В очередной раз Данте, отбросив телефон на бильярдный стол, замирает, раздумывая над чем-то и закусив нижнюю губу, прокручивая дротик с красными перьями в пальцах. Потом Неро ловит на себе его задумчивый взгляд потемневших глаз, который тут же проясняется и становится привычным взглядом Данте. Того Данте, который знает ответы на все вопросы и идёт по жизни уверенно и спокойно. Данте дарит ему краткую усмешку, такую краткую, что Неро могло бы и показаться, и подмигивает, а затем рывком швыряет дротик в дартс – как всегда, выбивает максимум – и, переждав привычные аплодисменты со стены, говорит: – Я за пиццей. Неро следит глазами, как Данте быстро забирает свой плащ, брошенный на стул, подхватывает меч. – С Мятежником? – приподнимает бровь Неро, сидящий на столе и попивающий свой кофе с молоком. – Я буду выбивать скидку. Тебе… Тебе неострую? – Точно. – И… Вроде, без паприки, так? – Да. Данте выдыхает, осмотрев контору. – Пацан, если позвонят по делу, то ответь. Но пусть сначала скажут пароль, – отдаёт распоряжение Данте. – В смысле… Если не трудно. – Не трудно… – негромко отвечает Неро. – А какой пароль? Данте неопределённо разводит руками, уходя. – Там… В выдвижных ящиках… Он где-то должен быть… Найди. Данте уже почти у двери, когда он разворачивается, быстро подходит к Неро и внезапно как-то неловко целует в губы. Потом треплет по волосам, отстраняется и быстро выходит, громко захлопнув двери. Ни звука мотоцикла, ни авто не слышно, когда он уходит. Неро ощущает ту самую щемящую боль где-то глубоко в грудной клетке. Причин нет, просто он чувствует, что Данте в отчаянии. И ещё по венам вместе с кровью скользит какой-то холодок и отдаётся мурашками по позвоночнику. Неприятное ощущение смутного страха с эхом паники. Тогда Неро осознаёт, что малодушно сомневается в том, хочет ли он знать настоящие масштабы происходящего. Самое тяжкое было в том, что Данте нервничал. Это может означать только одно – что-то пошло не так. И закрадывается подозрение, что исправить это становится невозможно. Неро только вздыхает и устало трёт переносицу. В выдвижных ящиках рабочего стола Данте можно отыскать всё что угодно, но только не пароль. Зато среди какого-то хлама вроде неоплаченных счетов, запасных экипировочных перчаток, связок ключей, упаковок мятных жвачек и пустых пачек от сигарет есть ещё фотография в рамке за стеклом. Снимок женщины, вылитой Триш. Те же соломенные длинные волосы и светлые глаза. Только улыбка помягче и одежда поскромнее, но в остальном – вылитая Триш. Неро, нахмурившись, смотрит на знакомое-незнакомое лицо и пытается придумать этому объяснение. Неро становится не по себе. Ему кажется, что он вмешивается во что-то очень личное. В то, что Данте, наверное, особо оберегает. Но, поручив Неро найти пароль, он должен был рассчитывать и на то, что найти что-то интересное помимо пароля тоже стало возможно. Пароль оказался записан на простом клочке бумаги. Размашистым почерком. Как можно хранить такую важную вещь на обрывке бумаги, мать её?! Но в итоге он находит и думает, что о фотографии всё равно выспросит Данте. Если будет подходящий момент. Данте, чья щека измазана чёрно-красной кровью, возвращается пару часов спустя, ставит на стол пластиковый белый пакет с колой, обязательным сливовым вином в круглой замысловатой фляге-бутылке и какой-то китайской едой – во всяком случае, именно так при этом пахнет из пенопластовых лотков – кивает Неро и отправляется наверх, по пути потрепав приятеля по волосам. А потом они лениво ужинают в гостиной у телевизора, не заботясь о тарелках. Печёная лапша с курицей и ростками бамбука. Не то чтобы Неро не любил китайскую кухню, но пицца или хот-дог были бы предпочтительнее. – Все пиццерии в городе закрыты, Данте? – интересуется Неро, хмыкая и перебирая вилкой еду в лоточке – он выбрал вилку, а не палочки для еды, поскольку не умел ими пользоваться, а заодно вручил вилку и Данте. – М? – оборачивается Данте, поднося очередную порцию еды ко рту. – А, нет. Я просто… Я забыл о еде, и эта забегаловка была ближе всех, – он качает головой, словно думая о чём-то совершенно ином, – Ммм… Извини? «Он извиняется за такую хрень?!» – Что происходит, Данте? – вздыхает Неро. – Ты держишь меня за идиота. Я устал! Просто скажи, что происходит! – Я думаю, уже совсем скоро мы узнаем, – обещает Данте, отправляя в рот ожидающую на вилке порцию лапши. Неро только выдыхает раздражённо.