Невозвращение

Утром Неро чувствует себя как-то неуютно. Он отчего-то не решается смотреть Данте в глаза, он хмурый, и ему не по себе, будто произошло что-то, о чём он не хочет говорить. Левая рука сжимает чёрную кружку с надписью «Playboy» и зайцем в бабочке, мысли сталкиваются друг о друга, обрывочные, нечёткие, словно Неро нарочно не хочет цепляться ни за одну из них, будто избегает их. И они звенят в голове, переливаясь надоедливыми осколками, отдаваясь в висках и делая голову какой-то тяжёлой, а солнечный свет – угнетающим и давящим. Данте курит, стряхивает пепел в ту самую хрустальную тяжёлую пепельницу, которую не мешало бы помыть: выемки для сигарет на гранях уже чёрно-серые от въевшегося в них застарелого пепла. Неро кажется, что вчера всё пошло не так, что он сказал больше, чем собирался. Что они оба сказали друг другу больше, чем собирались. И ему странно от того, что у Данте была какая-то причина проболтаться. Почему-то Неро до сих пор уверен, что Данте ничего не делает без причины. Даже если она не так очевидна для остальных. – В чём дело, пацан? – смотрит на него Данте немного удивлённо. Неро вздыхает немного раздражённо: – «Земную жизнь пройдя наполовину, я очутился в сумрачном лесу», – зачем-то зло и с иронией цитирует он. Данте понимающе кивает, откусывая от бутерброда: – «Утратив правый путь во тьме долины. Каким он был?» – «О, как произнесу»… – усмехается Неро невесело в ответ. Данте смеётся, качая головой, и отворачивается, чтобы забрать свою чашку кофе из кофейной машины. – Неро, иногда ты меня удивляешь! – всё смеётся Данте. – Вообще, ты постоянно удивляешь меня, но, цитируя Алигьери… – Что, я умнее, чем кажусь? – ядовито спрашивает Неро. – Да нет, ты как раз настолько умный, насколько и кажешься, – пожимает плечами Данте, когда на лице остаётся только намёк на улыбку. – О, эта ирония, Данте, Охотник на Демонов! – криво усмехается Неро в ответ. Данте снова начинает смеяться, а потом оборачивается к нему: – Неро, ты… – он смеётся, прикрывая рот ладонью, чтобы крошки не сыпались. – Иногда мне кажется, что ты – твоя самая большая проблема. В твои годы я вёл себя немного иначе. – Да? И как же? Не спал с другими охотниками на демонов? У тебя не было мужчин? Ты ведь не получал от них цветы? Не заставлял их признаваться в том, в чём они не хотели признаваться, а, возможно, хотели оставить только для себя?! Неро говорит всё это и не знает, зачем. Он не собирался злиться, не собирался снова выворачивать душу наизнанку. Он слышит себя, словно со стороны. Данте в ответ пожимает плечами, делает знак рукой, говорящий о том, что стоит подождать, пока он прожуёт, а потом говорит: – Ну, бывало. Разок. И цветы я тогда получил. Только при других обстоятельствах. Поверь, ты не хочешь знать, при каких, – он ухмыляется. – Но да, мне не признавались в любви, поскольку любви в том самом прекрасном смысле, ну, знаешь, той, о которой пишут пальцем на залитых дождём окнах, которая, говорят, так окрыляет, что начинаешь писать ужасные стихи и всё такое, не было. – Вообще никогда? – негромко спрашивает Неро. Злость исчезла так же быстро, как и возникла. Она просто растворилась в утреннем, режущем глаза свете. Неро чувствует себя неловко теперь. – Ну, пацан… – Данте пожимает плечами. – Стихи я пока так и не написал. Из сочувствия к Шекспиру, наверное. Неро чувствует, как злые обрывки пустых и острых мыслей перестают тревожить его, и головная боль отпускает. В груди становится легче. – Я тоже… Тоже нихрена не умею писать чёртовы стихи, – признаётся Неро, кашлянув. – Но вообще мне пофиг на Шекспира. Данте садится напротив него в звенящую тишину надоедливого долгого утра, смотрит на него, и на губах его играет едва заметная усмешка. Эта вполне правильная, немного задумчивая усмешка в стиле Данте, но тогда почему Неро вдруг кажется, что в ней скользит какая-то приглушённая грусть, несвойственная Данте? Даже не грусть, нет. Этому и слова не подберёшь. Это какая-то почти незаметная светлая печаль. Такая же светлая, как и его глаза и волосы. Как и он сам. Когда он научился так хорошо чувствовать его? Ведь Неро даже не собирался… И Неро не отводит глаза, только взгляд совсем не такой светлый. «Что ещё ты не говоришь мне, а?», со вздохом думает Неро. Но Данте подмигивает ему и поднимается, потягиваясь. – Просидим дома или всё-таки прошвырнёмся? – Мне всё равно, – пожимает плечами Неро. – Пацан, ты такой хреновый по утрам! – Не замечал… – Тогда возьми на заметку и больше не порть мне настроение, договорились? Мне это важно, пацан… – С каких пор? – Ммм… С некоторых пор. Да, с некоторых пор это стало важным для меня. – Окей, учту. И даже постараюсь сделать всё, что в моих силах, – обещает Неро, и Данте благосклонно кивает и делает большой глоток кофе из своей кружки. И Неро в который раз убеждается в том, что что-то происходит. И осознаёт, что даже рад теперь, сказав Данте вчера то, что собирался оставить только для себя. Неро переводит взгляд на правую руку и сгибает-разгибает пальцы. Но рука всё так же тайно мерцает от кончиков пальцев до плеча, словно в глубинах её равнодушно тлеет холодная жизнь какого-то чужого дьявола.