Смотри в глаза

Дверь распахнулась одновременно с криком: — Что на завтрак?! Я незаметно убавил громкость в плеере, когда Паша зашел в комнату. Он встал рядом и упер руки в боки — так всегда делал, когда начинал злиться. Встал не с той ноги? Переживал из-за денег, как обычно? Да вот фиг — оба варианта сразу. И каждый день, каждый день. Его настроение было неизменным, как и моё — хоть и вынужденно. Я жил у него уже два месяца: из Сланцев в Питер каждый день мотаться было нереально — четыре часа в одну сторону, на съём комнаты денег не хватало. Первый курс я еще надеялся на обещанное нормальное место в общежитии и ютился третьим лишним на раскладушке в восьмиметровой комнате, рассчитанной на двоих. Но, похоже, надеяться на нормальное койко-место я мог долго. А жить и учиться в подобных условиях было просто невозможно. В итоге брат сжалился надо мной и, несмотря на то, что недолюбливал мою мать, принял почти как родного. Ну, как почти… Мне приходилось следовать негласным правилам: быть в точно таком же угрюмом расположении духа, как у него, и ещё соблюдать тишину и порядок в квартире. Сюда приплюсовывалась готовка и прочие бытовые моменты, так что можно было смело назвать меня домохозяйкой. Довольно быстро я привык к этой роли и почти перестал разговаривать с Пашей — надобности не было. За исключением вот таких моментов. — Яичница. — Надоела яичница. Можно что-нибудь другое? — он подошел ближе и, положив руку на стол, забарабанил пальцами. — Что ты хочешь? Я поднял голову, уставившись ему в переносицу, снял наушники и попытался улыбнуться, но что-то в нём меня напрягло. Что-то было странное, далёкое, отнюдь не братское, заставившее меня съёжиться. — Кофейку хоть сделай, — вдруг мягко сказал он и мотнул головой в сторону кухни. — Ладно, конечно. Он ждал, пока я поднимусь, я чувствовал, что он не хочет уходить первым. Он хотел идти сзади, чтобы наблюдать за мной — за тем, как я двигаюсь нерешительно под его пристальным взглядом, как у меня всё из рук валится, когда он подходит ближе, чем на метр. Он делал это специально — ему нравилась моя реакция, а меня убивало то, что между нами не было тех братских чувств, которые есть в любой нормальной семье, пусть мы и были сводными. Не было дружеских шуток, близости, не было понимания; только неоднозначные намёки с его стороны, и я — делающий вид, что не понимаю их. Радовало то, что дальше взглядов дело не заходило, иначе пришлось бы мне жить на улице. Может, он догадывался о моей ориентации? Я не знал, но тщательным образом скрывал её. Внутри ещё теплилась надежда на то, что когда-нибудь брат сможет относиться ко мне, как к обычному нормальному человеку. Но когда это будет и будет ли? Залил в турку воду, поставил на огонь и засыпал кофе. Кружку достал Пашину, сахар, хлеб с сыром — чтобы бутерброды сделать. Всё это время он внимательно следил за моими действиями, а я мечтал сквозь землю провалиться. — Чё ты всё время щуришься? — спросил он, закинув ногу на ногу, и закурил прямо в кухне. — Зрение, что ли, плохое? Ты близорукий? — Не знаю, — я пожал плечами. Болел я крайне редко, а по специалистам ходить не было нужды — меня и так всё устраивало. — Меня нормально видишь? Чётко? — Чётко, — я мельком глянул на него. — А вон тот дом? Он поднялся, подошел к окну и указал на дом, находящийся на противоположной стороне улицы. Обычная девятиэтажка, серая с жёлтыми вкраплениями. Окна, балконы — всё, как обычно. Внизу располагались какие-то магазины, даже вроде аптека была. — Вижу, — отошёл от плиты и выглянул на улицу. — Всё нормально вижу. Что он привязался ко мне? — А что на той вывеске написано? На жёлтой синими буквами. — Эм-м… Продукты? — Рюмочная, — он удовлетворённо хмыкнул и сел обратно. — Надо тебе очки купить. Блядь, кофе закипел! Ты чего не смотришь, идиот?! — Чёрт! Подорвался к плите, выключил, вытер тряпкой вонючую лужу, а кофе пришлось варить заново. Паша, психанув и сказав, что у меня руки растут из жопы, принялся собираться на работу. Заглянув в кухню, кинул на стол пятихатку на продукты, и дал указания на день. — Уберешься, пыль не забудь протереть только. Приготовишь пожрать и давай без макарон, ладно? Заебали они. И рубашку мне погладь, у меня сегодня вечером встреча с друзьями, я должен выглядеть хорошо. К обеду я сделал всё, что мог, и, пользуясь свободным от учебы днём, нагрянул в поликлинику; там же спустя полчаса торчания в очереди проклял это убогое мрачное место. — К кому талон? — рявкнула пухлая усатая тётка, из меня вырвался нервный смешок. — К окулисту на сегодня можно? Она уставилась в монитор, потыкала мышкой и отрицательно покачала головой: — Только нулевые. — Давайте. Три человека в очереди и двое таких же как я. Ожидание заняло два с половиной часа, а когда я попал в кабинет и спустя тридцать минут вышел из него, у меня на руках был рецепт на очки. На обратном пути заскочил в магазин. И дома приготовил ужин: зажарил куриные крылья в остром соусе и сделал овощной салат. Если так будет продолжаться дальше, можно будет вести кулинарный блог любителей-приживалок. Осталось научиться вышивать крестиком и штопать носки, может, тогда Паша будет доволен. Но ни ужин, ни чистая квартира, ни чертовы отглаженные носки не смогли поднять Паше настроения. Припёрся он в половине двенадцатого, расстроенный, пьяный и злой. Не взглянув на меня, прошел в кухню и там распечатал бутылку водки, налил сразу и одним махом опрокинул в себя полстакана. — Всё, Дюх, пиздец мне, — он смотрел в окно, но в отражении я видел его бегающий неуверенный взгляд. Ощущение было, что он придумывал, что сказать мне. — Через неделю меня грохнут, — тихо проговорил он. — И тебя тоже — как родственника. Всех порежут, думаю, и мать твою в деревне найдут. — Что?! Я вскочил с табурета. Что он нёс? Нажрался и решил избавиться от меня просто — вот как это выглядело. Неужто не хватало смелости в глаза сказать — вали отсюда на хуй, ты мне мешаешь?! Но нет, Паша не был трусом, по крайней мере мне так казалось. — Что значит порежут? Он повернулся ко мне, вздохнул тяжело и виновато опустил глаза. — Говори, не молчи! — не удержавшись, повысил голос, только он даже и не заметил этого. В другой ситуации уже пизды бы дал за такой тон. — Проиграл я, — он сел за стол и налил себе еще. — Деньги огромные просрал. Сказали, что через неделю долг надо вернуть, иначе всё. Иначе пиздец, — последнее он произнёс едва слышно. — Сколько? — спросил так, будто имел возможность помочь ему как-то. — Три лимона, — он положил голову на стол и помотал ею, всхлипнув пару раз, пока я охуевал от названной цифры. — Я бы квартиру продал, но по закону половина жены бывшей, она на продажу разрешение в жизни не даст, из вредности своей сучьей бабской. Только рада будет, если меня замочат… А я даже не знал, что он женат был, вот тебе и братские отношения… Он еще что-то говорил про бывшую, поливал её грязью, но я уже не вслушивался, оглушенный суммой. Три миллиона — мне такие деньги не снились. За неделю их не достать, и кредит не дадут на такую сумму: на Пашке и так за машину висит, а мне, безработному студенту, даже шанса нет получить. Только и смог сказать: — Бля… — Есть правда один варик, но, — он выпрямился и стиснул зубы. — Но не… не смогу я. Дня не продержусь. Не умею ж я нихуя! — Что-что? Ну? — Сказал этот мудила, что либо бабло вернуть, либо на три месяца к нему в прислуги, — он махнул рукой. — Ладно, подумаю завтра. Что ты там про врача начал говорить? Что со зрением? — участливо поинтересовался он, но мне было уже не до этого. — Да ничего… — Говори давай. Очки купить надо? — где ты был раньше, мой заботливый старший брат. Похуй что сводный. — У меня еще пара косарей остались, ща… И что теперь? Нужно как-то выкручиваться из этой ситуации. Если маму… Стоило только представить, как врываются к ней, как бьют по лицу, на колени ставят, а потом стреляют в голову, и я покрылся холодным потом. Я должен был что-то сделать, помочь как-то матери и брату. Он сказал про прислугу? Ну так я умею, всё умею — маме с детства помогал, потом вообще на себя почти все хозяйство взял, чтобы она после работы отдохнуть могла. Буду полы и сортиры драить, это ж всего на три месяца. Зато жизнь останется, а я — ой, как жить хотел. Не был я к смерти готов, вот вообще никак. — Я могу, — сказал уверенно и чётко. — Я всё по дому умею, даже жрать готовить! — Кстати, отличная курица, — подхватил Паша, облизывая пальцы, испачканные в соусе. Затем он вылупил глаза, будто не сразу услышал меня. — Что? Что ты сказал? — Я говорю, что могу быть прислугой. — Ты идиот? — заорал он. — Думаешь, я родного брата подставлю так? Там такой гондон с извращениями — простую уборку превратит в пытку! Почему он так просто мильон за месяц предложил, не въезжаешь?! Да чтобы поглумиться вволю. Сам заварил кашу, сам и разберусь! Усёк?! — Ты нихрена не можешь, только треплешься! — гаркнул, а он сжал кулаки и двинулся ко мне. — Не хочу ругаться, серьёзно. Мы с тобой и так, как чужие живем. Я помочь хочу и, кажется, я — единственный, кто сейчас может что-то сделать, Паш! Он закурил, раздумывая над моими словами, и вновь отвернулся к окну. Странно, но я даже не злился на него. Пусть я не так давно знал его, но был уверен, что его, наивного и в глубине души доброго, попросту облопошили. Может, я даже героем себя почувствовал, зная, что могу помочь. А там, глядишь, и отношения наши изменятся и вообще… Паша повернулся, затушил сигарету в пепельнице и виновато посмотрел на меня. — Прости, братуха, бля, прости… — Да ладно уже… Он протянул руки и прижал меня к себе, а потом сказал: — Щас я тебе адрес напишу этого мудилы, завтра он будет ждать. И деньги на очки дам, чё ты как лох будешь, если не видишь нихуя…