Holes

Хосоку бывает сложно держать себя в руках – громкий ржач изнутри рвется наружу в независимости от причины и настроения. Хосок иногда чувствует себя последней скотиной, смеясь в неуместных ситуациях. – Ты всегда такой жизнерадостный, будто у тебя никогда не бывает проблем, – Сокджин всегда сонный и вялый, и слова его звучат немного завистливо. Развеселить его может разве что предложение сходить в бар выпить пива – возраст уже тот. Юнги говорит, что Хосок – придурок, и морщится от его громкого смеха, садясь на бордюр и закуривая. Ему в глаза светит солнце, он жмурится, становясь похожим на кота – душу словами разодрать может так же легко, как кот когтями лицо. – Чо с тобой? Гормоны, нервы, передоз витамина Д, что ты ржешь как конь? Хосоку на самом деле нихуя не весело, но смех прорывается даже сквозь прокушенную губу. На противоположной стороне он видит, как выходит из своего учебного здания Намджун. Его сложно не заметить – высокий рост и выбеленная башка с черными отросшими корнями. Намджун сует сигарету в рот, сжимает ее между губ, а потом руками шарит по карманам худи и джинсов. – Ебанутый невротик, – добавляет Юнги, когда Хосок переходит на ультразвук, и вяло машет Намджуну, своему единственному – официально – другу. Намджун начинает крыть Юнги ругательствами еще на подходе к их компании – дружеские привилегии. Хосок чуть опять не начинает ржать, когда Юнги кривится – хоть кто-то затыкает этот сварливый рот. Намджун улыбается, и Хосок начинает светиться как лампочка, к которой подрубили ток – хорошо, что Сокджину похуй, а Юнги сидит к нему спиной и не видит. Если не всматриваться, Намджун обычный. Нет в нем ничего особенного – кроме тех же выбеленных волос с корнями и высокого роста, но Хосок знает, что Намджун – ебанный, мать его, гений в том, что касается музыки и слов. Хосок пялится пару секунд на его задницу и натягивает пониже толстовку, прежде чем догнать и поравняться. Когда Сокджин с Намджуном смеются над Юнги, он к ним присоединяется. На самом деле, Хосоку уже давно не было смешно – это все ебанные антидепрессанты, лежащие дома в ящике стола под стопкой тетрадей и дисков – чтобы никто не нашел. У Намджуна поклонников в разы больше, чем друзей. У Хосока – наоборот. Если бы еще половина из них не считала его ебанутым на голову. Хосок живет с Тэхёном – он тоже ебанутый, но вместе со всеми странностями и загонами, очень добрый. Хосок любит добрых людей, в отличие от Юнги, который считает, что доброта – для тех, кто больше ничего не может. Тэхёна даже хочется иногда защищать от несправедливости мира и всяких извращенцев. Вот только Тэхёну тоже нравится Намджун – он стонет его имя, закрывшись в ванной. Ебанные гипсокартонные панели. Хосок тянется за наушниками, включает плеер и старается не думать о том, как иногда Намджун смотрит на задницу Тэхёна. Инстинкты заходятся ревностью и животным желанием перегрызть кому-нибудь глотку. Но Тэхён же не виноват. И Намджун не виноват. И даже Хосок сам не виноват, что у него встает на Намджуна от одного его хриплого голоса. Юнги щелкает пальцами перед глазами, возвращая в реальность. Для человека, кто не считает Хосока другом, Юнги проводит с ним слишком много времени. – Перебили лампочке ток? Хосок снова по-дебильному улыбается и делает вид, что ничего не понимает. Юнги проницательный и опасный – благо, что треплется мало. Сохраняет жизненные ресурсы. Рядом с Намджуном находиться одновременно легко и сложно. Они одногодки, у них обоих дебильные шутки – иногда слишком тупые, иногда слишком пошлые. Но дело не в возрасте и не в чувстве юмора. Дело в доверии – Намджун приходит к Хосоку, когда не остается сил даже крыть матом мир. Хосок тащит у Намджуна из пачки одну сигарету после того, как Тэхён неловко ойкает, заходя в квартиру, и сбегает через пять минут. Намджун вокруг ничего не замечает – сидит, уткнувшись в заметки, пока Хосок с непривычки откашливается, выпуская дым из легких. Ему хочется удавиться от их извращенной близости. Он не знает, о чем пишет Намджун у себя в блокноте, и не делает попыток спросить или заглянуть. Душит любопытство на корню, прогоняя вон из души эгоистичные порывы, и не говорит Намджуну ни слова, пока тот сам не идет на контакт, начиная разминать затекшую шею Хосока. Отсутствие слов между ними горчит во рту и сушит язык. Хосок облизывает губы – сухие и горькие. Намджун тоже гребаный эгоист – или, может, просто не замечает. Ведь Хосок всегда энергичный и жизнерадостный, друзьям никогда не отказывает и всегда готов поддержать. Готов, конечно. И не откажет Намджуну никогда. И не спросит – почему именно я, Намджун? Они же друзья. Чимин перед всеми вертит задницей – не понять даже, перед кем именно. Ему нравится проводить время с хёнами и таскать за собой на правах старшего Тэхёна – хотя Тэхён скорее язык проглотит, чем назовет его хёном. Чимину нравится Намджун, и Юнги тоже нравится, и даже Хосок. – Хён, – Чимин ярко улыбается, а Юнги притворяется, что у него слезятся глаза. Видите, какая искренняя – ярче, чем у Хосока раз в тысячу, потому что настоящая. – Возьмете нас с Тэхёном с собой? Чимин просто хочет первый раз напиться – сам он алкоголь без ухищрений еще купить не может. Юнги стонет, представляя размер дерьма, которое их в перспективе ждет, Сокджин ласково улыбается детской наивности и невинности, а Тэхён за спиной Чимина переминается с ноги на ногу. Хочется, но страшно. Хосок в компании Намджуна напивался тысячу и один раз и максимум, что себе позволял – несколько минут пьяной тушкой повисеть на его спине. А теперь Хосоку пить нельзя – непредсказуемый для организма эффект, и он больше притворяется – ржет за двоих, а к Намджуну на трезвую голову лезть даже не пытается. Чонгук кажется не по годам умным, хоть и младше Хосока на три года. Он не разводит старших на алкоголь, даже когда Хосок сам предлагает. – Отвали, хён, тебе самому нельзя. Чонгук единственный знает, почему нельзя, но Хосок не слушает и берет себе бутылку пива, а Чонгуку – сок. – Ничего мне не будет. Чонгук почти безразлично пожимает плечами – не дурак, чтобы спорить. Его хён старше, хоть и идиот полнейший, но все же не всегда. Чонгуку не сложно быть рядом, и даже почти безвозмездно. Они по часу добираются от танцевальной школы до метро, а Хосок оплачивает ему проезд. Им в разные стороны – улыбка Хосока становится грустной гримасой, когда за Чонгуком закрываются двери вагона. Намджун приходит вечером, а Хосоку впервые хочется сбежать, оставив их вдвоем с Тэхёном. Стать, наконец, Намджуну просто другом – без неоправданной безликой ревности, вымученной надежды и тошнотворных тоскливых взглядов, брошенных украдкой. Но Хосок не уходит – сидит, молчит и курит. Он хотел бы не быть столь восприимчивым к состоянию Намджуна. Но это единственное, что позволяет быть так близко – будто накрытыми одной бетонной плитой. Хосоку сложно описать причины своего влечения, когда даже собственные эмоции – результат стимуляции внешними препаратами. Намджун – не телка, чтобы списать выбор на подсознательное стремление к продолжению рода. Истерическое нервное карканье, все меньше походящее на настоящий смех. Где свое? Нет ничего своего. Первым догадывается Юнги. Будто запомнил все тональности смеха Хосока – не зря по поводу столько ехидничал и злословил. – У тебя какие-то проблемы? – первый адекватный вопрос от Мин Юнги за пару лет знакомства. Только не вопрос скорее, а утверждение. Хосок проглатывает смех. А сколько интересно настоящего Юнги в Мин Юнги? А искреннего и наивного Тэхёна в Тэхёне? А Намджуна, переписывающего себя в свои тексты? Почему Хосок на Намджуна смотрит, а Намджун на него нет? Почему Хосок его хочет, а Намджун его нет? Почему Намджун пишет тексты, а Хосок в это время мысленно вешается? Юнги протягивает ему пачку сигарет – вместо витаминов, которые обычно советует жрать в любой непонятной ситуации. А потом подходит Намджун и смотрит, как Хосок выдыхает изо рта дым. Намджун теперь его не касается даже случайно. Хосок, привыкший читать по касаниям, думает, что все понимает. Теперь это Хосок с Намджуном молчит. Хосок знает, что Намджуна напрягает их молчание. Был его спасением от всего мира, а теперь поменялся со всем миром местами. "Напрягаю я тебя, да? да? да? " – с сухих горьких губ не слетает ни слова. Хосок убил бы нахуй всю свою любовь, чтобы все вернуть. На очередной пьянке он пьет, и ему никто не говорит, что нельзя. Спрашивают – а можно ли уже? Сброситься с пропасти легко. У Хосока перед глазами фейерверки и темные пятна, он гогочет громче всех, хоть и не видит ничего перед глазами. В голове кружатся карусели: вот Чимин снимает майку, в комнате душно и жарко, Юнги, заглядывая в лицо, недовольно хмурится, просит сесть, Тэхён орет в ухо что-то про любовь, а губы у него красные, будто в губной помаде, тени на потолке темные, а настенные лампы слишком яркие. Хосок не понимает, где он и зачем, и почти ничего не видит – темные пятна и белые блики. Белый цвет успокаивает – как цвет волос у Намджуна. Кто-то кусает его голые плечи и жмется всем телом, а потом толкает на диван, наваливаясь на спину, и стягивает с Хосока джинсы – перед глазами теперь совсем темнота, а в голове ни единой мысли – ни где он, ни с кем он, ни кто он. Двигается на одних инстинктах – приподнимает задницу и разводит колени широко по сторонам. Изо рта рвется грудной стон, а чужие руки гладят его лопатки и нажимают на поясницу. Просыпаясь утром, Хосок ничего не помнит. Но помнит его тело и спящий рядом Намджун. Полка из стола вырвана с мясом. Презервативы Намджун вчера так и не нашел, зато нашел кое-что другое.