Holes

Хосок всем говорит, что ему стало лучше – откуда о его проблемах знают Чимин с Тэхёном, Хосоку непонятно, но радость свою они выражают эмоциональнее всех. Он и сам в это верит, когда вспоминает их с Намджуном ночи – вязкие, пропитанные влажными прикосновениями и недоговоренностью. Только Намджун чувствует вину за произошедшее – то ли за то, что не углядел, то ли за то, что трахнул, но Хосоку его вина не нужна. – У тебя румянец, – говорит Юнги, когда Хосок подбегает к нему и упирается ладонями о колени. Румянец и влажные на корнях волосы – Хосок бежал всю дорогу до универа и запыхался, но зато успел вовремя. Юнги, несмотря на то, что засоня, никогда не опаздывает, зато компенсирует свой недосып в любое другое время суток. – Хорошо спал и проспал. Юнги косится с подозрением. Хосок давно хорошо не спал. Последнее время – только с Намджуном, на утро, правда, выглядел не очень – помятый вид, закрытый воротник, заторможенные движения. Попробуй догадаться, чем Хосок занимался ночью. – Убил кого-то? – Что? – Ну, ножом пырнул. Раз тридцать. Я по новостям слышал. Про психа какого-то. Подумал на тебя. – Юнги тяжело вздыхает после каждой фразы. Ему всегда влом с утра говорить развернутыми предложениями. – Сам ты псих. – А что ты делал ночью? – Спал, говорю же. Юнги отвлекается на подходящего к ним Намджуна с подожженной сигаретой в руках. – Ладно, забей, – без эмоций бросает Юнги Хосоку, сворачивая разговор, и переключается на Намджуна. – Эй, как ты думаешь, хуле я тебя жду? До аудитории и сам дойти можешь. – Он тоже достает из кармана пачку и раздраженно закуривает. Намджун, вместо приветствия, крутит у виска – совсем двинулся, ага? Хосок молчит и смотрит на Юнги, пытаясь избавиться от неприятного осадка после их разговора, когда Намджун, наконец, обращает на него внимание. – Что вообще происходит? – Намджун невзначай опирается ему на плечо, а Хосок слегка ведет плечами – чтобы не скинуть с себя его руку. Намджун тоже выглядит сонным. Хосок подозревает, что вчера он тусил до ночи с Юнги, а утренняя напряженность между ними – результат вчерашних разговоров или чего-то более глобального. Хосок не удивится, если причина – он сам. И дело не в сексе с Намджуном, а в оказываемой моральной поддержке, а точнее в ее выражении. Хосок все еще не знает, о чем думает Намджун и чем руководствуется, когда целует, вместо того, чтобы сразу трахнуть. И куда они идут в отношениях: вперед, назад, или просто стоят на месте, пока Хосок продолжает ебать всем окружающим мозг. Он типа не просил всего этого, и не он это вовсе, а разочарование от противоречий между желаниями и реальностью, внутренние реакции организма, внешние раздражители – не выспался, не пожрал, не потрахался, в конце концов. Намджуна провоцировать получается само собой – на грубый секс, заломленные за спину руки, грубое вторжение внутрь своего тела. – Я не понял, тебе нравится, когда больно? – Намджуну это претит, поэтому после он гладит спину и плечи Хосока, убирает с его потного лба мокрые волосы. Ответ становится не нужным, когда Хосок, катаясь на скейте, разбивает колени в кровь. – Замена и сублимация, – Юнги пялится на подсохшие темно-бредовые корки на его коленях. – Я упал нечаянно, – оправдывается Хосок. Намджун с ним не разговаривает, а такого в принципе никогда не было с самого момента их знакомства. Поэтому Хосоку все-таки приходится ответить. – Нет, мне не нравится боль. Я просто хочу чувствовать радость и быть счастливым. Он встает на больные колени, шипя, и вжимается лицом в пах Намджуна, но не успевает расстегнуть джинсы, как его резко поднимают назад на ноги. Хосок морщится от жесткой хватки на плечах, а Намджун кидает его животом на диван, ставит на колени – Хосок уже давно не стоял в этой позе – и больше не церемонится. Колени шаркаются о простынь, пока Намджун резко в нем двигается, впиваясь пальцами в кожу на заднице. А Хосок захлебывается стонами боли и наслаждения, ненависти к себе и признательности к Намджуну и кончает, потершись стоящим членом о грубую ткань простыни. После этого Намджун к нему не прикасается. Юнги встает, конечно, не на сторону Хосока, а звонкое "хён" Чимина, обращенное к Намджуну, разлетается чуть ли не на всю улицу. От его солнечной улыбки Хосок и сам хочет улыбнуться, если бы не обстоятельства. Он ногой наступает на край скейта и ловит его рукой, шагая в другую сторону. – Хосок, а ты куда? – у Сокджина тоже располагающая улыбка и приятные интонации. – Пойду покатаюсь, – он кивком показывает на скейт. – А, – Сокджин много раз кивает, будто со знанием дела, хотя Хосок знает, что ему похуй. Сокджин всегда вежливый и участливый, но у него редко возникает к чему-то интерес. Чонгук наблюдает за страданиями Хосока со стороны, а потом просит: – Купи мне пива, пожалуйста, хён. И себе тоже купи. Дома у Чонгука никого нет и сегодня не будет, Хосок покупает пиво и чипсы, и еще что-то нормальное пожрать и валится на пол перед телеком. Чонгук садится рядом. – Ты только не напейся, – предупреждает Хосок Чонгука, а тот снисходительно ржет. – Хён, ты правда думаешь, что я пива никогда не пил? Хосок из них двоих чувствует себя младше и тупее. Чонгук вот высокий, красивый и не по годам умный, обо всем сам догадывается и многое может принять. Почему не на нем клинит? Или не на легкомысленном добром Чимине, открытом для экспериментов с окружающим миром? Подавленность вновь окутывает плотным коконом, когда Хосок возвращается пешком до дому. Он задевает проходящих мимо людей плечом – не успевает увернуться из-за заторможенности реакций. Неповоротливое тело будто вылито из камня. – Эй, чувак, охренел? Как оказывается, его кулаки – не камни, и лишь скользят по скуле напротив стоящего парня, пока другой со всей силы бьет его по пояснице. Хосок сгибается, получая следом кулаком в лицо, пытается извернуться и ответить его обидчикам. Но их слишком много, а боль разливающаяся по телу не кажется приятной. Он стирает кровь с губ – рукав на рубашке окрашивается в красный. Следующий удар по печени он пропускает, падая на четвереньки и срывая с подживших колен засохшие корки. – Слабак, – рядом с ладонью приземляется чей-то плевок, а потом ему еще раз прилетает ногой по ребрам. Больно и противно. Хосок откашливается и медленно поднимается, когда его оставляют в покое. Прохожие сторонятся, когда он, стерев с лица кровь – все тем же рукавом – шатаясь, идет по улице. Кто-то смотрит презрительно, кто-то опасливо. Мост по левой стороне с речкой внизу манит взгляд, и Хосок останавливается, облокачиваясь на перила. Мелкая рябь воды успокаивает, шум за спиной сливается в тихий монотонный гул, закатные лучи солнца слепят глаза, и на минуту боль отпускает – пока не возвращается с новым вздохом, порывом ветра, гудком автомобиля за спиной. Становится страшно. Он срывается и бежит, пока не сбивает дыхание. Ноги заплетаются, ребра болят, а на губах подсыхает кровь, сворачиваясь в темные плотные сгустки. Он покупает бутылку воды и пачку салфеток, которые смачивает, протирая мелкие ссадины и смывая грязь. Он понимает, что ему нужна помощь, но не знает, кому звонить. Намджуну? А если он не откликнется именно сегодня? Где-то же должен быть лимит терпения, а с Намджуном Хосок уже давно вышел за все пределы. – Ты дома? Пустишь меня? – от страха и надежды подскакивает пульс и бьется где-то в горле. Намджун молчит в трубку, а Хосок старается сглатывает. Привкус крови во рту не вымывается даже водой. Когда Намджун ему открывает, то закономерно спрашивает: – Какого хрена? – Я просто шёл, – Хосок повторяет громче, когда Намджун поворачивается к нему спиной, – я просто шёл домой, Намджун! – Долго шёл? – Очень долго. Намджун все-таки к нему подходит, а потом помогает раздеться и осматривает ссадины. – Я больше не буду, – Хосок еле шевелит губами, и Намджун наклоняется ближе, чтобы расслышать. Тогда Хосок прижимается к нему губами, и так стоит, прикрыв глаза. У Намджуна дергаются губы, а потом он отстраняется, придерживая Хосока за плечи. С этого момента все начинается.