ocean.

— Когда так страстно ненавидят, это значит, что ненавидят что-то в себе самих. — Ивлин Во. Возвращение в Брайдсхед. Когда я зашел в дом, на первом этаже было пусто. За исключением сидящего на диване Марка, все еще с газетой в руках. Он, подняв голову, кинул на меня короткий, но многозначительный взгляд. С неловкой и извиняющийся улыбкой на лице, я прошел на второй этаж, как можно тише стараясь подниматься по лестнице. И комнаты Лотти и Физ доносились звуки работающего телевизора и тихое хихиканье. — Хей, мартышки, — я приоткрываю скрипучую дверь, заглядывая в комнату. Они сидят на кровати, смотря один из фильмов от «Марвел», хихикая над очередной пошлой шуткой Тони. Прекрасно. — Почему не спите? — Лу, сейчас лето, — оповещает меня Физзи, скрещивая руки на груди, делая обиженное лицо. — И что? Я вас в школу потом не смогу добудиться, — выдыхаю я, устало потирая глаза. — Так что давайте спать. Сестры немного ворча расползаются по своим кроваткам, закутываясь в одеяло. Лотти смешно морщит носик, когда я целую ее перед сном, так же, как и Физзи. Но я уверен, если я скажу, что они похожи, обе начнут это отрицать. — Ночи, Лу, — вместе проговаривают они, хихикая после. — Ночи, мартышки, — я улыбаясь, выходя из комнаты, выдыхая полной грудью. Что ж, этот день прошел относительно не так плохо, как я думал. Начался он конечно же, как и все, с тяжелых мыслей и прочего, но, в общей сложности, знакомство с Зейном приукрасило все, что произошло, да. И сейчас я постараюсь отдохнуть как следует, ибо завтра мне предстоит посетить дом Стайлсов. А это значит, милые беседы, ну, и, думаю, много шоколада, потому что Энн пахнет именно им. * Будильник прозвонил около восьми, или девяти. Какого черта я ставлю будильник на такую рань, если на ужин мы идем только вечером? Но, собственно, не важно. Мне надо привести себя в порядок, разобрать коробки и помочь с ними сестренкам. Может быть, мама попросит меня пересадить цветы в другие горшки или настроить пианино, а Марк придумает мне какую-нибудь работы, потому что «не дело, когда все работают, впадать у себя в комнате в депрессию». Хотя, он, конечно же прав. Когда все занимаются делами по дому, я, обычно, сижу в своей комнате, работая над рисунками и постепенно вгоняя себя в депрессию своими же мыслями. не всегда казалось, что для человека моего возраста с заниженной самооценкой и всеобщей ненавистью, это нормально. Но когда я смотрю на свою семью, я понимаю, что у них, тоже, возможно, куча проблем, но они как-то не особо обращают на них внимание. И мне, пожалуй, на некоторое время надо просто забыть про это. Окидываю комнату взглядом. Похоже на то, что вчера Марк перенес сюда все мои коробки. Ночью я как-то этого и не заметил. — Что тут у нас? — сам себе говорю я, обходя и разглядывая коробки. «Одежда»; «Хлам из стола»; «Рисунки и прочая макулатура» и так далее. Кажется, некоторые коробки подписывал не я, но, ладно. Мне надо переодеться, так что, думаю, первыми я разберу коробки с одеждой и раскидаю все по шкафу. Отлично. Канцелярский нож я видел где-то вчера, но точно не помню где. Возможно, он под моим столом или кроватью. — Лотс! — кричу я. Сестра сразу прибегает, еще толком не расчесанная и сонная. — Что? — Где ножик? — Како-ой? — протягивает она. Маленькие ладони потирают заспанные глаза, она сонно улыбается мне, но все еще в недоумении хлопает длинными ресничками. — Канцелярский нож, — уточняю я дабы Лотти было понятно, про какую вещь я говорю. — Посмотри под столом! — кричит Физзи, проходя мимо комнаты. Она несет небольшую коробку, из которой торчат сковороды и прочая кухонная атрибутика. Кажется, коробки раскидали по комнатам невпопад. Впрочем, это не так важно. - Да, спасибо! - кричу я, улыбаясь. Лотти, зачем то, кивает, и уходит. * Вначале я разобрал все большие коробки, коробки с вещами и нашел парочку не принадлежащих мне. Отнеся их в гостиную, я встретил пару непонимающих взглядов в свою сторону, но потом теплую улыбку матери. Она, похоже, была рада тому, что я, наконец то, тоже занялся этим. Но, не суть. Коробок было много, хотя мне казалось, что вещей у меня мало. Много, очень много вещей я не нашел, но, скорее всего, они просто в коробках, которые стоят внизу или в других комнатах. Мои лучшие рисунки были подпорчены и измяты, но это меня нисколько не огорчило. Такими они мне больше нравились, нежели "новыми". Нет, правда. Это будет напоминанием о переезде. Это как картины, рамки которых потрескались, а фото в них уже не такие красивые, как раньше. Но мне это даже нравится. Мне вообще нравится детали, которые о чем то напоминают, даже о чем-то плохом. Память всегда важна для человека, какой бы она не была. Шрам на коже или в сердце, это не так важно. Главное, с ним связана какая-то своя неповторимая история, которой нет больше ни у кого. Возможно, есть похожая. Похожая на столько, что почти такая же. Но нет, на самом деле таких больше нет. И это прекрасно. Может быть, думать так не совсем нормально, но кто сказал, что я адекватно мыслю? - Луи, - Дейзи залетает в мою комнату, будто в=маленький ураган, спотыкаясь об коробку, падая в груду вещей. - Чего тебе, мартышка? - я поднимаю ее, смотря, не ударилась ли она. - Я могу тебе помочь? - спрашивает она. Ее по детски наивные глаза так смотрят на меня, что я не могу ей отказать. Впрочем, это было ожидаемо. * Ближе к шести, мы с Дейзи закончили разбирать мою комнату и были готовы отправиться с остальными на ужин к Стайлсам. Если честно, я немного нервничал. Руки потели, а колени предательски дрожали. Мое тело явно было настроено против меня самого, всячески выдавая мое волнение, что я так старательно старался спрятать. Честно, я сам не понимал причину своего волнения, потому что, по сути, я даже не знаком с ними и ни разу не видел. - Луи? - Марк окликает меня и я встаю с дивана. - Повязка, - напоминает он, беря в руки черный клок ткани со стола. - Ты же понимаешь, что это важно. - Конечно, - киваю я, закрывая глаза. Я все еще не люблю черный. Мама и девочки тоже уже готовы и мы все выходим на улицу. Физз держит меня за руку, а Лотти предупреждает о возможных угрозах, вроде больших камней или ямок. Но, по мне, это абсолютно не нужно. Луче бы я споткнулся и разбил голову об какой-нибудь камень. Было бы не плохо. * Когда мы доходим до нужного места, я чувствую запах цветов и меда. Что ж, могу сделать вывод, мама Гарри выращивает цветы. Причем очень вкусно пахнущие. Скорее всего розы или ромашки. - Джей, дорогая! - дверь открывается, и я слышу голос Энн. Она обнимает маму, а потом и меня, приветствуя всех сестер и Марка. - Вы все пришли, мы рады вас видеть! - Да, очень рады, - говорит, скорее всего, отчим Гарри, только что подошедший к дверям. Я слышу смех Энн, он очень приятный, правда. Лотс подталкивает меня и я делаю пару шагов вперед, врезаясь сразу же в чье-то тело. - Ты не очень везучий? - смеется.. Ох, Гарри. Я врезался в Гарри. Это определенно лучший способ начать разговор, но, ладно, если я смогу поговорить с ним, можно вытерпеть пару секунд стыда. - Возможно, - хмыкаю я, и это звучит более грубо, чем я хотел, но пусть Гарри знает, что я, все-таки, не тряпка. Хотя мои колени дрожат и я слышу хихиканье Гарри, потому что он, скорее всего, заметил. Стыдно, неловко, зачем я пришел? Когда мы сели за стол, не на секунду не замолкал шум. Все говорили друг с другом, делились впечатлениями, смешными историями. Я, конечно, молчал, потому что, ну что я могу рассказать, помимо больного бедра со мной ничего не происходило. Но, вот слово за слово, и я понял, что разговор идет об голубоглазых людях. Не то, чтобы мне было интересно, но когда заговорил Гарри, меня резко затянуло в разговор. - Не считаю их изгоями, - говорит Джемма, постукивая вилкой по тарелке. Она громко хмыкает, когда Энн шумно выдыхает в знак недовольства. Я ее понимаю. Не очень хорошо иметь дочь, которая не против таких людей. Это как если бы весь мир был гомофобами, а одна Джемма была на стороне геев. Да, примерно так можно описать эту ситуацию. - Джемс, я понимаю, но и ты пойми. Эти люди, - голос Гарри дрогает, и я слышу нотки отвращения. На глазах наворачиваются невольные слезы и я чувствую, как атмосфера становится напряженной. - Эти люди переносят на нас свои заразы и прочую херню. Они, зачастую, психически неустойчивы. А вдруг какая-то больная голубоглазка накинется на меня? Ну уж нет. Таких тварей истреблять надо. - Гарольд! - шикает мама Гарри. - Не выражайся. Ох, конечно. Конечно тут главное не выражаться, не материться, я понял. Это ведь сложно быть толерантным, да? Сложно, я знаю, что сложно. Я все прекрасно понимаю. - Мама? - шепчу я. - Мне не хорошо, я могу пойти домой? - конечно, милый. Физз- - Нет, не надо, - прерываю ее я. - Я сам дойду. END pov Луи. Луи выходит из дома Стайлсов и в нос ударяет запах сырости и дождя. Он, по памяти, выходит на дорогу, чуть приподнимая повязку. На улице темно, а это значит, что этот клок ткани ему не нужен.Срывает с лица, Луи швыряет на землю и идет в сторону дома, спотыкаясь об все камни, задевая всех прохожих, давясь сигаретами, что лежат у него во внутреннем кармане куртки, но не может заплакать. Его спокойствие бесит, выводит и пугает Томмо. Он хочет упасть и начать плакать, но внутри все еще горит гордость и самолюбие, так что он идет домой. Идет и давится дымом, никотином и хочет умереть, от чего угодно, но умереть. От рака легких или от пролома черепа. может даже попасть в аварию. Просто немного сдохнуть, а потому уже подумаем. - Черт, - Луи опять кашляет, трет глаза грязными ладонями и чувствует, что они слезятся. От дыма, от обиды и пустоты. - Чувак, хей, - кто-то дергает его за локоть, но Луи смотрит в землю. в его руке дымит сигарета, на улице пахнет сыростью и одиночеством и Луи хочется забыть все, что сказал Гарри сегодня вечером. - Чувак? - Зейн? - шатен мычит и его глаза застилает пелена слез. Он не хочет плакать сейчас. - Да, Зейн, - парень хмыкает, крепко сжимая руку Луи в своей. И это все, что нужно шатену, чтобы сдаться. Чтобы перестать корчить из себя силача и разрыдаться. Разрыдаться так, как никогда прежде, крича, ударяя руками о крепкую грудь Зейна и снова крича. Крича на этот мир, на то, как он ненавидит всех и вся и хочет умереть. И, вместо того, чтобы расспрашивать о том, что произошло, теплые руки Зейна оборачивают хрупкое тело Луи и это правда конец. Луи чувствует, что он плачет сильнее, что рубашка Зейна пахнет одеколоном и сигаретами, и что она уже мокрая от соленых слез. - Тише, Луи, тише, - шепчет Зейн, целуя макушку шатена, который уже просто всхлипывает и не связно что-то бормочет. - ты хочешь, чтобы я отвел тебя домой? - Если можешь, - Луи заикается, его плечи подрагивают, а дыхание все еще сбитое. Ему кажется, что все очень плохо, пока Зейн ведет его домой. Ему кажется, что все потеряло смысл, когда он опять режет бедра, проходя по старым шрамам. Ему кажется, что мир умирает, так же, как легкие Зейна, ведь тот, скорее всего, скоро начнет лечиться от рака легких.