Следствие ведут патологоанатомы

— Как, на кладбище? — Лексус замер с так и не донесенной до рта вилкой с наколотым на нее бледным пельменем. — Ну, вот как бы так, — Тарас повернул к нему мерцающий экран компа, позволяя увидеть найденные документы. — Я сделал запрос по Синицыну в наших базах данных и смотри, что нашел. Получается, что его грохнули четыре месяца назад. Но нашему-то трупу еще и недели нет. Так кого тогда пристрелили в апреле? — он почесал затылок и неуверенно заключил. — Может, я ошибся и Йорик все же не Синицын? — А скажи-ка мне, капитан, — Лексус снова вернулся к разложенным перед ним на столе бумагам. — А на основании чего ты вообще решил, что это, — ткнул он вилкой в историю болезни, — наш Йорик? — Не знаю, — Тарас снова взъерошил волосы на затылке и развел руками. — Интуиция. Раньше она меня еще не подводила. — Знаешь, дорогой, — Лексус поднял глаза и внимательно вгляделся в следователя, словно выискивая что-то в его лице. — Я не верю в интуицию. Я — человек практичный. Если это не лежит у меня на столе, не налито в пробирку или не засунуто под микроскоп, это не существует. Но! Всё, что я вижу вот здесь, — он вновь ткнул вилкой в несчастные документы, — заставляет меня пересмотреть свое отношение к сему псевдонаучному подходу. — Что ты хочешь этим сказать? — Только то, что мой аналитический мозг согласен с твоей суперчувствительной задницей. Или где там живет твоя интуиция? Это практически наверняка Йорик. — Тогда это, — Тарас махнул рукой в сторону компа, — всё же Гладковский? Вот послушай, — он вновь повернул экран к себе. — Мужчина, белый… Рост, вес, возраст совпадают… Пулевое ранение… Кстати, тот же калибр. Надо бы баллистиков напрячь, но чую я, это то же самое оружие. Застарелый перелом. Место, возраст совпадают. А, вот — лицо обезображено до неузнаваемости, опознали по документам, найденным на трупе. Да таких совпадений просто не бывает! — Как быстро ты сможешь организовать разрешение на эксгумацию? — загорелись глаза Демьянова. — Не выйдет, — следователь разочарованно указал на одну из строчек. — Кремировали? — Лексус от неожиданности даже выронил вилку, которую уже минут пять использовал не по прямому назначению, а в качестве указки. — Кремировали?! Вы тут охренели все, драгоценный мой?! С каких пор кремируют трупы в нераскрытых преступлениях? Кто этот придурок следователь? — он прокрутил страницу наверх и застыл. — Тарас. Ты. И-ди-от! — Я в курсе, — буркнул тот. — Как такое вообще могло прийти тебе в голову? Или в задницу, а? Ты, часом, не ею тогда думал? Интуиция, Тарасик? — Нечего там было расследовать! — вскипел Ефимов. — Кто даст мне заниматься никому не интересным бомжом, когда у нас политиков грохают? Я вообще только сейчас это дело вспомнил! И о том, что его кремировали, в первый раз слышу! Это ты под папочкиным крылышком творишь, что хочешь. А я человек подневольный. Мне сказали закрыть дело — я закрыл! — Прекрати истерику! — Не говори мне, что делать! — А надо было головой думать, а не задницей! — Да что ты прицепился к моей заднице?! — Примериваюсь! — хитро усмехнулся Лексус. — Чего? — вмиг утихомирился разбушевавшийся Ефимов. — В каком смысле, примериваешься? — Ремнём бы пройтись, чтоб впредь неповадно было, — спокойно объяснил тот, отправляя в рот очередную пельмешку. — А ты что подумал? — Я… — Да ладно тебе, — неожиданно пошел на попятную москвич. — Всё я понимаю. И к слову, для общего образования, мне в этом плане ещё хуже, чем тебе приходится. Именно из-за того, что он мой отец. — Я… — Ты лучше вот о чём подумай, — снова не дал он Тарасу вставить и слова. — В отличие от капиталистической заграницы, в наших пенатах за счет государства именно хоронят. Соображаешь, к чему я клоню? — Кто-то оплатил именно кремацию… — кивнул, соглашаясь, следователь. — Значит, кому-то это было выгодно. Я, собственно, именно из-за этого и утвердился в мысли, что это и есть Гладковский. — А! — захохотал Демьянов, щелкнув в его сторону пальцами. — Значит, все же не задницей думаешь, а головой! — Далась тебе моя задница! — скрипнул зубами все еще злой Тарас и дернул вверх крышку на бутылке Туборга, о которой как-то и забыл раньше. Видимо, дернул он слишком резко, потому что умудрился при этом взболтнуть бутылку. Белая шапка пены заинтересованно выглянула из тонкого горлышка и, помедлив секунду, ринулась вниз по зеленому запотевшему стеклу. — Ах ты ж… — прошептал Тарас и, ни секунды не раздумывая, приподнялся над столом и, склонившись к бутылке, с шумом втянул в себя шипящую беглянку. И в тот же самый момент ехидный хохот Лексуса сменился надсадным кашлем. Облизав губы, Ефимов повернулся к москвичу и наткнулся на ошарашенные помутневшие глаза. — Ты подавился, что ли? — протянул он руку, чтобы похлопать того по спине, но Демьянов резко отшатнулся и выставил вперед правую ладонь, словно защищаясь. — Всё в порядке. Я в порядке, — пробормотал он, не сводя глаз с Тараса. — Я просто вспомнил… Мне тут это… Идти мне надо, да… — он вскочил из-за стола и чуть ли не бегом направился в прихожую, продолжая бормотать уже оттуда. — Я поехал. — Да подожди ты! — Тарас вышел вслед за ним, удивленный таким спешным побегом. — Я отвезу. — Не надо! Я… У меня… Меня там друг заждался! — выдал, наконец, что-то связное Лексус. Он выглядел таким растерянным, таким непохожим на обычного себя — ехидного и нахального, что Тарас, в который раз не сдержавшись, все же уточнил: — Парень? — А? — Я говорю, тебя ждет твой парень? — А, нет… Нет. Мы просто учились вместе. Спасибо за ужин, — добавил он в уже закрывающуюся дверь. Тарас ошарашенно прислонился к двери с другой стороны и сполз на пол. Это что сейчас было? Задавая свой, без сомнения провокационный вопрос, он был готов к любому развитию событий. Лексус мог признать, тем или иным способом, его правоту — может, просто сказав «да», может, густо покраснев, может, смутившись и начав путано отбрехиваться. А мог и с размаху дать в морду. Тарас заранее сгруппировался, интуитивно ожидая именно такого варианта. Но никак не был готов к такому спокойному, пусть и немного растерянному, ни признанию, ни отрицанию, вообще непонятно чему. Это неожиданно взбесило. Сидя на пороге собственной квартиры в полумраке прихожей, Ефимов вдруг осознал одну простую вещь — ему не просто любопытно. Этот невозможный, нахальный, ехидный, самоуверенный парень ему нравится. В самом деле, нравится! — Ну, я как всегда в своем репертуаре! — стукнул он кулаком по стене. — Ничего ближе, чем Москва, найти, конечно же, не мог! Господи, он хотя бы гей, вообще? Если бы всю эту картину наблюдала Настя — его подруга детства и по совместительству сотрудница, — она бы сказала, что Тарас замечательный следователь. Умный, дотошный, въедливый, с поразительно развитой интуицией и умением подмечать малейшие детали. Но, когда дело касалось его лично, умудрялся не видеть элементарных вещей.