Бабуля летального действия

      «Ну вас на хрен!» — это была моя первая, последняя и единственная мысль, когда я неосторожно ввалилась в столовую. Весь аппетит перебили зрелищем этого ливера! В фургон я возвращаюсь самым скорым из всех своих аллюров.       — Слушай, Сильвер, у кого-то в здешнем лепрозории шифер с крыши поехал, там в столовке Аксель выпотрошенный под потолком качается с каким-то письмом счастья в зубах. Мать всех растак, этак никакого «Мистера Мускула» не хватит, кишки с кровью отмывать надо было не за порошком и шампунем ехать, а за антидепрессантами, у кого-то по весне обострение, видать.       Трехлапый кролик вываливает на меня ошалевшие глаза. Приходится повторить рассказ, добавив неаппетитных подробностей. Сильвер погружается в задумчивость.       — Эйприл, любовь моя, мне кажется, я смогу понять, кто на это способен… но только не здесь. Мне нужен глоток свежего воздуха. А у нас с тобой как раз медового месяца не было. Давай-ка прошвырнемся немножко по окрестностям?       — Ну, а что ж не прошвырнуться, едрит-мадрит. Тем более, что ты прав, в этих стенах даже мысли дохнут.

***

      Фургончик подпрыгивает на очередном мертвяке, унося нас с Сильвером в сокращенный в связи с ЗА медовый месяц. Моя ладонь игриво скользит по ноге моего трехлапого кроля. Тьфу ты, черт, это ж деревянная. Ладно, тогда перейдем сразу на следующий уровень, минуя этот этап прелюдии.       Дергаю молнию на ширинке. Вззззз — и вдруг все застопорилось. Вот ведь ёшкин-матрешкин, бегунок молнии трусы зажевал, паразит такой! А-а, где наша не пропадала, выхватываю нож и под офонаревшим взглядом беременных от ужаса глаз Сильвера разрезаю брюки. И трусы тоже — не хрен им мешать началу моего второго медового месяца! Хватаю своего слоненка за хобот:       — А теперь — в койку, мой трехногий жеребец!       По пути к нашему ложу страсти успеваю крепко пожать мужественную ягодицу. Лохмотья брюк и трусов летят в разные стороны, заваливаемся на кровать, и я резво седлаю Сильвера. Пока он рвется к титькохранилищу дабы потискать мои тыковки, умелой рукой поигрываю с одноглазым змеем. Когда последний поднимает голову, смачно впиваюсь зубами (все свои, спасибо папаше, его гены, он даже в гробу лежал, скалясь во все 32 родных зуба) в аппетитное, слегка волосатое полу*опие.       Крик Сильвера бодрит всех окрестных зомби. Отправляясь в скачку на его вздрюченном бабуинчике, я в те секунды, когда подлетаю вверх, успеваю замечать прильнувшие к окнам фургона расплющенные от усердия носы и жадно скребущие стекло зомбощупальца. А что, зрители меня даже заводят, и когда ладонь Сильвера звучно хлопает по моей собственной искательнице приключений, я издаю такой боевой клич, что мертвяки исходят слюнями.       Фургон мерно раскачивается. И когда мы с Сильвером в унисон орем «o sole mio», достигнув своего Эвереста, а деревянная нога привычно врубается в уже покрытую вмятинами стену, кровать под нами трещит, и сетка проваливается. Ухнув в образовавшуюся яму, основательно застреваем, и я неожиданно ловлю вторую волну кайфа. Дуплет! Медовый месяц удался!

***

      Сильвера что-то, видать, торкнуло во время рыбалки, примчался с еще более беременными, чем во время нашей любовной игры, глазами и объявил, что надо срочно гнать в тюрьму и спасать народ от маньяка. Ну так-то я не особо против, давно я не стреляла из своего дробовичка.       — И кто ж этот долбозвон, интересно знать? — рассуждаю я. — Я уж воображала, что с отбытием руко*опа в преисподнюю, мы заживем как белые люди, а тут на тебе, лови, фашист, гранату — маньяки развелись.       Гоним к нашему казенному дому. К вечеру, когда мы уже почти на месте, двигатель у нашего любовного гнезда на колесах, вдруг глохнет. Пока Сильвер, тихонько и интеллигентно матюгаясь, возится под капотом, я с ружьишком прогуливаюсь вокруг и присматриваю за зомбями. Отойдя чуть подальше от дороги, замечаю чинно лежащее туловище, добросовестно кем-то вскрытое. Голова же хрипит и возмущенно клацает челюстями, взирая на эту картину. Опаньки, опять наш хирург нарисовался… А уж не он ли к нам каким-нибудь черным ходом наведывается?       Трехлапый кроль как-то странно мнется, косясь на свой фургончик, а потом вдруг выдает:       — Эээ, Эйприл, милая, а давай ты полезешь под капот, а я ходячих погоняю. Люблю, когда ты снизу. Заодно и полюбуюсь тобой. Я ведь понятия не имею, как его чинить. Я ж просто так от работы косил — типа я всё фургончик ремонтирую, а он и не ломался прежде никогда.       По все беременеющим увеличивающимся глазам Сильвера понимаю, что жеребец он отличный, а вот все, что он делает руками — очень, очень плохо. Его последующая льстивая реплика лишь подтверждает эту догадку. Елочки трухлявые, я окружена руко*опами!       — Валяй, бери ружье, только по сторонам смотри, а не на персики мои пялься!       Вспоминаю все, что узнала от покойничка Сэма — все-таки не зря он владел самой лучшей в городишке автомастерской, кое-что и сам соображал в этом, да и я от его молодых и задорных механиков него нахваталась многого.       Но долго копаться нам тут не с руки, и я решительно замыкаю накоротко зажимы катушки зажигания. Слышится урчание. До тюряги меньше пары километров, доедем, а там хрен с ней, сгорит так сгорит, пусть те, у кого руки из правильных мест произрастают, возятся в тишине и покое, без бродящих рядом мертвяков, под одобрительным взором маньяка.       — Грузимся, не чешем яйца понапрасну! — прикрикиваю на замечтавшегося Сильвера и прыгаю в кабину.       Доезжаем до тюряги на честном слове и на одном крыле. Бросаю свирепый взгляд на Сильвера — знала бы о том, что и у него руки из *опы, взяла бы с собой в зомботурне нормального механика. Пусть бы хоть свечку держал.       — В следующий раз на велике поедем на нерест, если в моторах не шаришь, — шиплю я. Но он так захвачен своей идеей, будто в нем помер Шерлок Холмс, что, похоже, ничего не замечает. Галопом несется что-то проверять, даром, что на деревянной ноге — а фиг угонишься. Я и не гоняюсь — сажусь ужинать, пока снова аппетит какой-нибудь расчлененкой не подпортили.