Come with me…
Её слова не хуже острых лезвий. Монстр устало опускает голову. Тихо, почти жалобно звякают кандалы. Он прекрасно знает, что сейчас произойдет. — Умри! — сверкающий чакрам, отправленный в полет резким отточенным движением, со свистом взрезает воздух, ударяется о железный нагрудник и с тихим звоном падает на траву. В лиловых глазах мелькает испуг. Танец воина начинается.Come with me to the dance floor, You and me, ‘cause that’s what it’s for Show me now what is it You got to be doing, And the music in the house is so soothing
— Поверь, я не хочу этого делать… — неслышно бормочет безумец, а потом с отвратительным ужасающим рыком набрасывается на девушку, выбивает оружие из рук и валит на траву. Она бьет по челюсти, которая щелкает прямо перед ее носом, и перекатывается в сторону; пара хлопков ладонью по земле — и из кустов с громким рыком выпрыгивает Нова. Неожиданно тяжелый удар приходится по так кстати подвернувшейся спине врага. Зверь не пробивает защитные пластины, лишь оставляет глубокую вмятину. Сколько их уже, этих вмятин, этих боевых отметин? И не пересчитать, наверное, думает воительница, уклоняясь от очередной резкой атаки. Это чем-то напоминает агрессивный танец-нападение. Задень, не дав задеть себя. — Сумасшедший! — Только сейчас это поняла? — усмехается оппонент. Не до смеха сейчас, и ее ледяной взгляд ранит даже больнее, чем заточенные куски стали, что она так упорно пытается всадить ему под ребра. Их движения изящны и точны, словно у натренированных бойцов. Или танцоров. — Не тяжело в железках скакать, монстр? — ухмылка на лице всадницы. — С какой стати тебя это волнует? Лев уже не пытается вмешаться: понимает, что этот бой — только хозяйки и что она сама справится. А воительница, вцепившись пальцами в обтянутые сероватой кожей плечи врага, катается с ним по траве, бьет точно, резко. Они похожи на диких зверей, отчаянно пытающихся выяснить, кто же лучше. Выяснить в безумном танце, в переплетении боли и ненависти, страха и отчаяния.Show me now what is it You got to be doing…
Луна очень неосторожно подставляется, и одним движением костлявой ладони, уже больше походящей на лапу с длинными когтями, чудовище вспарывает нежную щеку. Нечеловечески громкий вскрик — и замогильная тишина, оглушившая даже сильнее, чем этот надрывный вопль. В дьявольских красных глазах сквозит искреннее раскаяние и ужас. Беловолосая отпрыгивает, пытается что-то рявкнуть, но почти сразу лицо искажает гримаса боли, и всадница опускается на землю, держась рукой за рану. Сквозь пальцы медленно просачивается темно-алая кровь, оставляя тяжелый привкус металла на губах и пачкая примятую траву и чакрам, сиротливо лежащий у коленей. Она выглядит уставшей, измученной; костюм кое-где порван и испачкан землей, травой и кровью, больше половины лезвий разбросано по поляне, несколько из них сломались в бою. Враг выглядит не лучше: у него недостает около десятка зубов, исполосована морда, огромная рана на шее и в некоторых местах пробит нагрудный щиток. — Н’айкс… С-сука… — сплевывая густую вязкую жидкость, шипит девушка сквозь зубы. — Взаимно, — хрипит монстр. Хоть он и не человек, ранения достаточно ощутимы. — Неплохо оттанцевала сегодня, Луна. Воительница Селемене скалится, но ничего не говорит. Молча подзывает верного питомца, кое-как забирается на её спину и полушепотом отдает приказ: — Домой! Затем оборачивается и, наткнувшись взглядом на лежащее на земле чудище, тяжело вздыхает. Нова переходит с шага на бег, заставляя хозяйку из последних сил вцепиться руками в ее гриву, и исчезает во мраке за деревьями. Больше ночную тишину ничего не нарушает.***
И он, и она будут долго залечивать раны, чтобы потом повторился жестокий кровавый танец-бой. После битвы вечные враги снова разойдутся израненными, вымотанными, уставшими, но живыми. А потом встретятся вновь. И он, конечно, опять отпустит ее живой. Потому что не хочет расправляться с ней. Потому что не хочет терять. Потому что это чувство, возникающее на поле битвы — больше, чем глухая ненависть. Потому что это нельзя назвать любовью — разве что особо извращенной ее формой. Потому что так правильно. Потому что жертву нельзя отпускать насовсем.