Эльфийский мечник

Мы подошли к ним ночью. Лагерь остроухих спал. Наши лучники убрали дозорных быстро и без шума, дав полутора сотням наших воинов проникнуть в лагерь. Я вел десяток людей, хорошо подготовленных, способных биться с любым, известным нам противником. А кроме того, с нами был боевой чародей, всегда держащий наготове пару смертельных фокусов. У двоих были луки. Прочие отряды двигались неподалеку. Это вселяло уверенность, как и то, что враги спали, не подозревая о нашем присутствии. Вскоре группа Гельбериха подожгла заранее наложенный промасленный валежник с южной и восточной стороны лагеря, отрезав эльфам путь к отступлению. Это был также условный сигнал, по которому все отряды, проникшие в стан врага, начали убивать остроухих тварей безжалостно, не давая многим даже проснуться. Но кто-то успел поднять тревогу. Чародеи начали швыряться огнем, и лагерь запылал. Отовсюду слышались крики горящих заживо эльфов, и даже у меня, не первый год держащего меч, и успевшего всякого дерьма на войне посмотреть, кровь от этих криков стыла в жилах. Чтобы заглушить их, я отдал приказ идти в палатки и резать остроухих, как вдруг впереди показался ОН. Эльфийский воин стоял в десятке шагов от моего отряда. В полном боевом облачении, бронзовой кирасе поверх белого одеяния, крылатом шлеме, оставлявшем лицо незакрытым и пурпурным плащом за спиной. В руке он держал длинный меч. Никогда я не видел подобного оружия. Он был в длину не меньше трех с половиной локтей. Втрое длиннее моего собственного меча. И еще в локоть была рукоять. Клинок из бело-голубоватого металла был отполирован так, что пламя горящих палаток отражалось в нем, словно в зеркале. Сам он был изогнут, на манер обычных эльфийских мечей, но меня смущала его длина. Впрочем, на моей стороне было численное превосходство, поэтому я отдал приказ убить эльфа. Вперед выдвинулись трое моих воинов, с мечами наизготовку. Эльф не шелохнулся. Это заставило меня на секунду почувствовать неприятный холодок в районе живота. Мои люди двигались слаженно, стараясь зайти с трех сторон. Шли они неспешно, а враг оставался неподвижным. Когда расстояние сократилось до пяти шагов, мои парни кинулись на эльфа, а дальше... Будь я проклят, если все длилось дольше четырех ударов сердца... Длинный меч взвился, как гадюка, и первый мой воин сам налетел на него грудью. Он просто не мог знать, что такое огромное оружие можно поднять одной рукой столь быстро. Тело соскользнуло с клинка, и еще падало, а второй мой воин уже лишился головы. Третьего эльф ударил острием прямо в лицо. Клинок вышел через затылок. Мои солдаты еще соображали, что к чему, а враг уже метнулся на нас. Теперь он держал оружие двумя руками. Один взмах длинного клинка, и парень, с которым я стоял рядом, упал наземь, с распоротым животом. Зря мы не надели доспехи, желая двигаться бесшумно... Я отступил назад, а эльф к тому времени уложил уколом в горло еще одного из наших. Лучники вскинули оружие, но одна стрела ушла мимо цели, а другая отскочила от кирасы, как простая палка. Я не видел самих движений эльфийского мечника. Лишь мелькала серебристая молния в его руках, и очередной мой воин падал замертво. Чародей, наконец, додумался использовать магию, и метнул в остроухого заклятие способное — я сам это видел — оставить от коня кучку обугленных костей. Эльф принял атаку на клинок, отступив на полшага, и едва лилово-белая молния коснулась меча, направил острие на мага. Я лишь услышал треск, а затем мимо меня пронеслась та самая молния, соскользнувшая с проклятого меча. Обернувшись, я увидел на месте чародея лишь горсть светло-серого пепла. За то время, что я оборачивался, умерло от рук эльфа еще двое моих людей. Я поднял щит и, крича ругательства вперемешку с молитвами, вместе с оставшимися воинами атаковал эльфа. Он уклонился от четырех выпадов, и ответил косым рубящим, развалившим еще одного моего товарища от плеча до пояса, словно тот был куском воска. Не останавливая клинка, эльф обернулся вокруг своей оси и снес голову еще одному воину. Я успел сделать шаг назад, иначе меня постигла бы та же участь, а серебристая молния тем временем поразила последнего из моих людей. Парень пытался отбить атаку, но с тем же успехом он мог попытаться отразить падающую на него вековую сосну. Эльфийский клинок просто раскроил ему череп. Я атаковал, надеясь успеть, пока враг не вернул меч для атаки, но прогадал... Серебристый клинок ударил в щит, не пробил. Я пошел на сближение, чтобы не дать врагу использовать длину его оружия. Эльф отступил, двигаясь легко, словно пушинка. Я заметил, что одеяние его оставалось белоснежным. Не капли крови не попало на него. Очередной удар я отбил щитом, но едва открылся для контратаки, как эльф сделал два шага вперед и... Ударил меня кулаком в челюсть. Я упал, выронив меч, а эльф склонился надо мной. Я видел его лицо, освещенное огнем пожара, и ледяной блеск светлых глаз. Длинный меч его был залит кровью моих людей, а сам остроухий не получил ни царапины. Мгновение он смотрел на меня, а я ожидал последнего удара, но эльф усмехнулся и сказал: — Твеллиэ илеама, митиланэ. Расскажи остальным. Пусть боятся. А это тебе на память. С этими словами эльф замахнулся и одним ударом отрубил мне правую руку по локоть. Я закричал, зажмурившись от боли и потерял сознание. Очнулся я среди своих. Наши солдаты, отступая из вражеского лагеря, взяли меня с собой, увидев офицерский знак на груди, и они же рассказали мне, что атака провалилась. Не только полторы сотни наших солдат, но и вся армия была разбита в ту ночь. Больше тысячи бойцов расстались с жизнью из-за чуть более, чем двухсот зловещих эльфийских воинов с длинными мечами, и меня пробирает ужас при мысли, что я — единственный выживший из всех тех, кто встречался тогда с ними лицом к лицу.