You're better than drugs

      Свет проникал в комнату слабыми, мутно-желтыми лучами, равномерно рассеиваясь и освещая крохотные пылинки, которые, словно хлопья декабрьского снега, кружили в воздухе, а затем плавно оседали на старую мебель. Обои у самых плинтусов начали отклеиваться и покрылись жуткими бурыми пятнами и серым мхом из-за соседей сверху, которые время от времени топили маленькую спаленку молодого парня, что лежал на постели, хмуро уставившись в потолок. Темные волосы в привычном беспорядке, а взгляд такой мутный, будто пустой и отрешенный совсем, такой, что от него пробегала противная дрожь вдоль позвоночника. Он не шевелился и, казалось, не дышал. А потом вдруг часто заморгал и облизнул пересохшие и обветренные губы.       - Когда придут родители? – с застекленной лоджии вышел еще один молодой парень, только немного старше на вид. Те же темные кудри, те же ярко-голубые глаза, и взгляд в них такой же пустой и отрешенный. Звук его голоса заставил парня, лежащего на кровати, резко дернуться, как от удара электрошоком, а затем снова расслабиться, глубоко выдохнуть и прикрыть глаза. – Дима!       Дима снова облизнул губы и хрипло прошептал:       - Вечером.       - Хорошо, - угрюмо кивнул второй парень. – Ты есть не хочешь?       - Просто оставь меня в покое, Паш. Не нужно включать заботливого брата.       - С тобой все нормально? – Паша вдруг почувствовал себя виноватым. Очень виноватым перед мелким, которого с самого детства защищал и оберегал от всяческих напастей, которые, казалось, так и липли к Диме, но затем все переменилось. Просто теперь Паша перешел на темную сторону и сам стал одним из обидчиков своего младшего брата. Он это прекрасно понимал, но делать не собирался ровным счетом ничего. Слишком слаба была сила воли.       - Я… прекрасно. - Усмешка была такая горькая, что Паша и вправду почувствовал ее омерзительный и гадкий вкус на своем языке. Его замутило, он оперся плечом о дверной косяк, чтобы головокружение не взяло верх и не потянуло его вниз, повинуясь гравитации.       - Прости… - Всего-то. Все, что он выдавил из себя – скудное «прости».       - Прощаю, - просто ответил Дима и встал с постели. Он был совершенно нагой. Стеснениям не было места в их странных отношениях, перешагнувших все преграды давным-давно. Он подошел к брату и коснулся губами его губ, смакуя знакомый сладковатый из-за любимых мятных леденцов Паши вкус. Язык по обыкновению скользнул в горячий рот и описал хаотичный узор по небу, внутренней стороне щек и ровной кромке зубов, а затем сплелся с языком брата, с удовольствием играя с ним и лаская. Он почему-то вспомнил их первый настоящий поцелуй, когда он сам был еще сопливым семнадцатилетним школьником, которого брат застал за мастурбацией на нижнее белье их матери. Тогда ему было стыдно, как никогда в жизни. Он покраснел, как рак и что-то невнятно бубнил себе поднос, пока Паша не прекратил его блеяние жестким и требовательным поцелуем. Тогда же они впервые переспали. Было мерзко и больно, но он решился на это, потому что Паша всерьез начал угрожать ему и всячески пристыжать. С тех пор он больше не чувствовал себя нормальным человеком. Скорее фриком, уродом с больной головой.       - Можем выпить чаю, - предложил Паша, мягко и даже с какой-то трепетной нежностью приподымая его подбородок, чтобы заглянуть в остекленелые глаза. Точно такие же, как и у него самого.       - Уже поздно, девушка тебя ждет, - напомнил Дима и отстранился от брата.       - Подождет, - Паша замялся, а потом многозначительно посмотрел на свой возбужденный член, спрятанный за темно-серыми боксерами, и виновато потупил взор.       Дима хмыкнул и безмолвно опустился на колени, высвобождая набухший пенис с розоватой головкой. Его губы плотно обхватили его, язык привычно заскользил, задевая самые чувствительные места, а зубы едва заметно поцарапали тонкую кожицу, заставляя Пашу глухо застонать сквозь стиснутые зубы и зарыться пальцами в густые темные кудри брата. Дима стал работать усерднее, быстрее насаживаясь на член брата и массируя яички теплыми костлявыми пальцами. У Паши кружилась голова еще больше. Он не мог более стоять на ногах, но держался из последних сил, потому что наслаждение было просто утопическим. Горько-сладким, пьянящим вином, которое он испивал неделю за неделей, а затем бранил себя последними словами, проклиная тот день, когда вообще все это затеял. Он любил брата. Больше, чем кого бы то ни было. Но сам же продолжал его страдания, потому что просто не мог остановиться. Подсел на него, словно на героин. Нет, это было лучше, чем наркотики. Сильнее и лучше. Все его тело пронзила сладкая судорога. Сладкая и мучительная, словно струя такого нужного морфия по жилам, растеклась и захватила в плен своим теплом. Своим жаром. Паше оставалось лишь исступленно откинуть голову назад и протяжно застонать, а затем громко выдохнуть, словно выпуская изо рта воздух, словно горький дым марихуаны.       - Тебе пора, - спокойно заверил уже поднявшийся на ноги Дима, утирая влажные губы тыльной стороной руки. Паша смотрел на него сначала непонимающе, но потом вдруг улыбнулся и нежно поцеловал. Какая-то дикая, прожигающая грудь нежность наполнила все его естество.       - Ты - мое противоядие, - вдруг заявил он, заставляя брата замереть на месте с вытаращенными глазами.       - Ты накурился? – губы его дрогнули.       - Возможно, - кивнул Паша. – Надеюсь, я не умру от передозировки.       Дима усмехнулся и покрутил пальцем у виска.       - Пошли, ты вроде чай предлагал.       - Предлагал, - кивнул Паша.       Они шли молча по длинному и узкому коридору квартиры их родителей.       - А мне приезжать на следующей неделе? – поинтересовался Паша.       - Ты не спрашивал никогда… - добродушно рассмеялся Дима, и его брат заметил, что остекленелые глаза его на мгновение вновь стали живыми и блестящие, как у мальчишки. А потом Паша вдруг вспомнил, что, по сути, его брат и есть мальчишка.       - Ну так можно?..       - Можно, - улыбнулся Дима. – Конечно, можно.       Паша почувствовал, как сердце начинает неровно биться, а новая волна наслаждения накрывает с головой, промывая легкие солоноватой водой. Ему стало легче дышать. Гораздо легче, а улыбка сама собой растянула его тонкие губы.       - Спасибо.