Трис
Я не под водой, но такое ощущение. Мои лёгкие сжимаются, ограничивая расход воздуха, и кажется, что стены вокруг меня приближаются. — Где я? Слова выходят из моего рта в медленном эхо; губами слишком тяжело двигать, чтобы сформировать слова, но это не имеет значения. Я точно знаю, где нахожусь, как только слова сходят с моего языка. Не думаю, что моё тело или мой разум когда-нибудь забудут, каково это — быть в штаб-квартире Эрудиции. Что-то холодное и тяжёлое лежит в моей руке, и когда я смотрю вниз, я обнаруживаю, что это пистолет. Моя рука обхватывает его, держа крепко. Пистолет похож на старого друга тем, как идеально вписывается в мою руку. — Ты на это не способна, Стифф. Мне не нужно поворачивать голову и убеждаться — я уже знаю, что слова произнес Питер. Даже не думая, я поднимаю пистолет, направляя его в его сторону, мой палец слегка прижимается к спусковому крючку. С пистолетом не нужно быть сильной; это раскрепощает меня, и я полностью всё контролирую. — Трис, нет… не надо… пожалуйста… — начинает он. Я не проявляю сочувствия. Мой палец надавливает на курок сильнее, чем я могу себе представить. Оглушительный выстрел эхом отлетает от стен. Мгновение наблюдаю, как глаза Питера расширяются, а руки тянутся к кровоточащей пулевой ране. Я чувствую какое-то нездоровое удовлетворение, но это длится всего секунду. Одна секунда проходит — и Питер больше не Питер. Моя мать стоит передо мной, трясётся, хватаясь за зияющую рану в животе. Рану Питера. Рану, которую я нанесла. Нарочно. — Мама? — мой голос выходит шатким, когда она падает на пол. — МАМА! Нет. Этого не происходит. Я этого не делала. Я не убивала свою мать. Я не… — Трис! Я быстро просыпаюсь; резкий вздох оставляет губы, когда я смотрю в тёмно-синие глаза Тобиаса и наблюдаю, как его губы образуют моё имя снова и снова. По крайней мере, я думаю, что он говорит моё имя. Чувство, что я под водой, не исчезло полностью, и мои уши бесполезны — я ничего не слышу. Затем звук бросается на меня, как лавина, и я хватаюсь за Тобиаса, когда мои уши, наконец, улавливают его голос: — Трис… — говорит он, когда берёт моё лицо в свои руки. Я смотрю на него, моё дыхание всё ещё резкое. — Трис, — выдыхает он снова, когда я приникаю к его груди. — Ты спала, Трис. Это был сон, это был просто сон. — Он обнимает меня, а я выдыхаю через нос ему в грудь, делая более длинные глубокие вдохи. Он трёт спину ладонью правой кисти, и я пытаюсь успокоиться, слушая его сердцебиение. Потихоньку остатки сна начинают угасать, а подводное ощущение испаряться. Он отстраняется; его глаза ищут моё лицо, полные беспокойства. — Ты в порядке? — спрашивает Тобиас, когда кончики его пальцев касаются моих щёк и убирают пропитанные потом волосы с моего лица. Я быстро киваю, всё ещё неровно дыша и слишком потрясённая, чтобы ответить. — Иди сюда. Он снова прижимает меня к груди, а я вдыхаю его запах через его футболку. Это невероятно успокаивает, и в данный момент я беру то, что он может мне дать. — Это был просто сон, — мягко проговаривает он, когда гладит по волосам. Я знаю, что он прав, но меня не покидает страх, что я снова стреляла во сне. Он держит меня у груди, когда я пытаюсь успокоиться и упорядочить своё дыхание. Я слушаю, как бьётся его сердце — сильные, твёрдые удары, регулярные, и это помогает. Довольно скоро моё дыхание выравнивается и я полностью возвращаюсь к реальности. — О чём ты думаешь? — спрашивает Тобиас, нарушая тишину. Я качаю головой, запуская руки в свои волосы. — Ни о чём, — говорю я, ложь слетела с моего языка быстрее, чем я смогла попытаться остановить её. Он поднимает брови. — Ты была очень напугана, чтобы ни о чём не думать. Я вновь качаю головой. Я не хочу об этом разговаривать. Как объяснить такой страх? Он вздыхает, но не давит на меня. Вместо этого задаёт другой вопрос: — Как твой отец? Мой отец. Я пришла сюда, легла на выделенную кровать в Дружелюбии, только после того, как навестила его в лазарете. Пожимаю плечами. — …Идёт на поправку. Думаю, это всё, что я могу сказать. Тобиас кивает, поднимая руку, чтобы прикоснуться к моим волосам. — Прости, Трис. — Ты не виноват, — я отвечаю, не задумываясь об этом, но когда смотрю и вижу выражение его лица, понимаю, что он не извиняется за то, что ранили Эндрю. Есть ещё кое-что. Я понимаю его лучше, чем кто-либо другой, и вдруг мой живот наполняется страхом. Что-то не так — действительно не так — и это всё написано на его лице. — Почему мне кажется, что ты сейчас скажешь, что мир близится к концу? — спрашиваю я безжизненным голосом. Тобиас смотрит на меня мгновение, затем закрывает глаза. — Потому что так и есть. Неосознанно я протягиваю к нему руки. — Тобиас, что происходит? В комнате полная тишина, и на секунду я думаю, что он вообще не ответит мне, но затем он поднимает голову и его глаза находят мои. — У нас неприятности, Трис. Я немею от его слов. Всё становится хуже, и я нахожусь в полном отчаянии — как прекратить это. — Неприятности? — удаётся спросить. — Эрудиты… — говорит он сразу, — они знают. Смотрю на него в полном смятении. — Что они знают? Он выглядит несчастным, и моё сердце начинает ускоряться. — То, что мы сделали, Трис. Они знают… о Джанин и… о Питере. Внезапно воздух становится настолько толстым, что я могу подавиться. — Мы теперь враги, Трис. Мы молчим, когда я позволяю его словам захватить меня. Мы теперь враги. Конечно, так и есть. Мы убили настоящего врага — Джанин — и превратили её в мученицу, заняв её место. Вместо группировок, объединившихся против Джанин, Эрудиция хочет заставить их объединиться против нас. Из-за того, что мы сделали. Я закрываю глаза и сильно кусаю губы, стараясь оставаясь целой и невредимой. — Сколько мы здесь сможем пробыть? — спрашиваю я. — Честно говоря, я не знаю, — отвечает Тобиас, вздыхая. — Может быть, несколько дней. Я не знаю, сколько времени Эрудиции потребуется, чтобы получить власть. Джоанна обещала, что оградит их от влияния на Дружелюбие так, как сможет. По крайней мере, пока она будет лидером этой фракции. Я слушаю, что он говорит, смотря на свои руки, а затем пододвигаю одеяло ближе. Через пару минут я поднимаю голову и смотрю на него. — Кого избрали лидером Эрудиции? — Что? — он реагирует так быстро, что я удивляюсь. Потому что знаю, что он услышал меня и это несложный вопрос. — Кто лидер Эрудиции? — повторяю. — Когда Джанин не стало, они должны были выбрать кого-то. Кто сделал нас врагами? Тобиас отводит глаза от моих, потирая рукой затылок. — Почему ты мне не отвечаешь? — требую я. Он пялится в стену рядом с моей головой — куда угодно, но не на меня. Открывает рот, но прежде, чем он говорит, я знаю, кто это. Я точно знаю, кто является новым лидером. — Калеб, — произношу я сухим голосом. Он поворачивает лицо ко мне и подтверждает кивком то, что я сказала. Я смотрю на него в неверии, пытаясь дышать сквозь боль, которая появляется только при упоминании этого имени. — Но я думала… — начинаю я, а потом прекращаю. Не знаю, как произнести это вслух. Мой брат совершал гнусные вещи, но он дал мне шанс на выживание, когда мог не помогать. Он привёл Тобиаса ко мне, когда меня должны были казнить…, а теперь это? — Я знаю, о чём ты думаешь, — тихо говорит Тобиас. — Может быть… может быть, то, что он помог мне найти тебя, было моментом слабости для него. Нетрудно понять, что Эрудиты манипулируют сильнее, чем ты думаешь. Я по-прежнему в полнейшем ступоре. Я вообще ничего не чувствую, а потом всё в мгновение ока возвращается обратно. Я сильно прикусываю губу, чтобы сдержать слёзы. Не знаю, почему так реагирую. Я должна быть лучше этого. Калеб убил бы меня, если бы это означало, что он получит похвалу от Джанин, и я знаю это. У меня нет оснований полагать, что он может быть спасён. Он сам мне так сказал. Тобиас тянется ко мне, но я быстро качаю головой. — Я в порядке. Он расстроенно вздыхает. — Я знаю. Почему ты всегда считаешь, что я так думаю, а не наоборот? Затем смотрю на него и позволяю ему медленно увлечь меня к себе на руки. Он кладёт подбородок на мою голову, и я стараюсь сопротивляться желанию плакать. — Нам нужен план, — говорю я, звуча гораздо сильнее, чем на самом деле себя чувствую. Тобиас молчит, а потом уверенно говорит: — Я… Я думаю, что нет. Отстраняюсь, глядя на него. — Почему ты так говоришь? Он гневно смотрит на меня. — Тебе это не понравится. На самом деле, я готов поспорить, что, вероятно, ты будешь очень злиться на меня. — Рискни, — осторожно произношу. — Я заключил сделку с Маркусом. Он смотрит на меня, ожидая реакции, но у меня её нет. Я ничего не делаю, кроме как смотрю на него. — Я был прав. Ты злишься, — проговаривает он через пару минут. Я киваю. — Не злюсь. Злость — не то слово. — А какое слово сюда подходит? — он спрашивает, поднимая брови. — Смятение. Я в смятении — с чего ты взял, что он знает, что делать? — У нас не много вариантов, Трис. Он — единственный, кто помилует нас. Он — лидер Отречения. — Тобиас, Отречения больше нет. — Он считает, что всё можно вернуть. Я издаю смешок, качая головой. — Мы не можем ему доверять. — Тогда кому, по-твоему, можем, Трис? Мы — беглецы. У нас не так много вариантов. — Я трясу головой. — Ты не должна доверять ему. Ты должна доверять мне, — шепчет он. Смотрю на него. В большинстве случаев я доверяю ему больше, чем себе, но сейчас всё во мне говорит бежать, не соглашаясь на любой план, который Маркус Итон может придумать. Я не хочу иметь ничего общего с этим человеком, но я также знаю, что Тобиас прав. У нас нет другого выбора. — Я доверяю тебе, — наконец, выдыхаю. Он тянется к моей руке и крепко сжимает, а затем наклоняется, оставляя мягкий поцелуй на моём лбу. — С чего начнём? — спрашиваю я тихо. — Ну, сейчас, думаю, мы воспользуемся тем фактом, что нас защищает Джоанна. И нужно поспать. Я не могу отрицать, насколько тяжелы мои конечности, насколько легко мои веки готовы закрыться. Кладу голову на подушку и пытаюсь дышать сквозь беспокойство, что в этот момент не могу перестать испытывать. Тобиас укрывает меня одеялом, целуя в щёку, а потом в губы. Поглаживает ладонью щёку, и мои веки закрываются. — Увидимся утром, — шепчет он. — Я буду прямо по коридору. — Чувствую, как его вес покидает кровать и внезапно паника овладевает мной. Я не хочу, чтобы он уходил. Хватаю его за руку, открывая глаза. Тобиас останавливается и смотрит на меня с любопытством. Я даже не пытаюсь скрыть, как сильно он мне нужен сейчас. — Прошу, останься. Он смотрит на меня секунду, а потом осторожно садится на край кровати, чтобы снять ботинки. Легко ложится рядом со мной под одеяло, обнимая меня. Мы лежим в тишине: я слушаю его сердцебиение, а он — гладит мои волосы. Ничего не изменилось, но он гораздо более терпелив, когда мы прижимаемся друг к другу, как сейчас. После, кажется, десятилетия молчания, он, наконец, говорит: — Ты не спишь, — мягко произносит. — Не хочу, чтобы приснился ещё один кошмар, — признаюсь шёпотом. Он молчит мгновение, затем убирает мои волосы назад, наклоняется и шепчет мне на ухо: — Вот зачем я здесь. Я буду отгонять от тебя кошмары подальше. Обещаю. Его слова вселяют в меня тепло, которое я не могу объяснить. — Мы пройдём через это, Трис, — он выдыхает слова, прижимая свой нос к моим волосам и целуя в шею. — Думаешь? — У нас получилось сегодня, верно? Я твёрдо верю, что мы с тобой сможем пройти через что угодно… — Он скользит рукой по моей руке и переплетает наши пальцы. — …Пока будем вместе. Почти сразу после того, как слова покидают его рот, подавляющее желание сна, с которым я боролась, наконец, настигает меня.***
Я резко просыпаюсь, остатки сна медленно угасают. Вздыхаю, пробегаясь руками по волосам, пытаясь вспомнить что-то субстантивное, но оно ушло. Я поворачиваюсь и прижимаюсь к спящему телу Тобиаса, пытаясь заманить сон обратно к себе, но не получается. Вместо того, чтобы спать, мой разум работает, воспроизводя картинки, в которых я не заинтересована. Жаль, что я не знаю, как отключаются воспоминания, и не думаю, что смогу когда-нибудь избавиться от тех, которые кружатся в моём мозгу прямо сейчас. Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок, когда слова Тобиаса возвращаются ко мне. Мы теперь враги. Я пытаюсь представить себя вне ситуации. Если бы я была членом Дружелюбия или Искренности… Я бы видела это таким образом? Рассматривала бы Тобиаса и себя врагами? Тобиас крутится во сне и обнимает меня одной рукой, прижимая к себе. Вдруг это место, эта комната, это положение — из-за этого всего я задыхаюсь. Я осторожно убираю его руку и выскальзываю из кровати, надевая куртку и обуваю в ботинки перед выходом из комнаты. Как только оказываюсь за дверью, я чувствую, что снова могу дышать. Прижимаюсь спиной к стене и дышу глубоко. Здесь пахнет природой, так, как я не привыкла. Я позволяю ей заполнить мои лёгкие и пройти через меня, прежде чем разрешаю мыслям вторгнуться в мою голову снова. Быть здесь для меня — всё равно что находиться дома. Не в Бесстрашии, а в Отречении. Затем я вспоминаю, что Отречения на самом деле не существует. Джанин позаботилась об этом, и теперь мой брат продолжает её работу. Я чувствую панику, когда думаю о нём, но отталкиваю её куда подальше, отчаянно игнорируя. Не хочу заботиться о нём, но я делаю это. Не могу прекратить. Слёзы спускаются по моим щекам, и я быстро их вытираю. На данный момент, я рада, что одна, что никого рядом со мной нет, чтобы увидеть мою слабость. Я скучаю по своей матери, к которой больше никогда не смогу прижаться. Мои ноги ведут мня в лазарет, несмотря на то, что я не принимаю решение. Я хочу увидеть своего отца. Он — не мама, но сможет ответить на все вопросы, одолевающие мой мозг. Он поможет мне разобраться в этом. Я быстро дохожу до красного занавеса, но прежде, чем дотягиваюсь до него, останавливаюсь. В коридоре так тихо, что шепчущиеся голоса уводят меня от того места, где находится мой отец. Я прижимаюсь к стене и слушаю. — Я не хочу лгать своей дочери. Моё сердце сжимается, когда я узнаю голос Эндрю, а затем снова, когда понимаю, что он говорит обо мне. — Даже если это принесёт пользу обществу? Даже если ложь — единственный способ, которым мы сможем всё восстановить? — шипит ещё один знакомый голос. — Может, нам не стоит сосредотачиваться на восстановлении? Возможно, нам стоит… — папа на мгновение останавливается. — …начать с чистого лица. — Что ты предлагаешь? — Выход за пределы стены не такая уж ужасная идея. Маркус фыркает. — Не думаю, что это так. Думаю… Моя нога скользит и я впечатываюсь плечом в стену, создавая громкий шум. Прежде, чем я смогу сделать какой-либо шаг, чтобы уйти, занавес открывается и Маркус появляется в проёме, глядя на меня. — Беатрис, — говорит он лёгким тоном, наклоняя голову ко мне. Я смотрю на него, а затем говорю: — Я просто. Я… пришла к своему отцу. Он сужает глаза, вероятно, пытаясь решить, что именно я услышала. Стараюсь очистить свою голову, но в ней происходит работа мысли. Стена. Что находится за стеной? — Они только что дали ему сыворотку сна. Он отключится через несколько минут. Тебе лучше вернуться в постель. Я смотрю на него, бросая вызов взглядом. — Вы прекрасно с ним беседовали. Мы долго смотрим друг на друга, а затем Маркус нарушает тишину: — Беатрис, всё, что ты услышала… — Я ничего не слышала, — прерываю его быстро, — только шёпот, — эта ложь легко соскальзывает с моего языка. Я не узнаю наверняка, откуда это взялось: из Бесстрашия или Отречения, но одно я знаю точно: я никогда не смогла бы жить в Искренности. Мы снова молчим, никто из нас не прерывает зрительный контакт. Несколько мгновений спустя, я отвожу его, смотря на красный занавес. Хочу было пройти мимо Маркуса, зайти и поговорить с папой, но не делаю этого. Что я ему скажу? Не уверена, что он выдаст мне правду. Маркус следует за моим взглядом, а затем возвращает свои глаза обратно ко мне. — Лучше тебе вернуться в постель, Беатрис. Ты сможешь поговорить с отцом утром. Я оценивающе смотрю на него, затем отталкиваюсь от стены и начинаю идти по коридору. — Беатрис? Останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, скрещивая руки на груди. — Трис, — говорю я раздражённо. Он ухмыляется. — Что бы ты ни захотела рассказать Тобиасу о том, что слышала… — Я ничего не слышала, — повторяю, но Маркус игнорирует меня. — Поверь мне, ты только причинишь ему боль в итоге. Я смотрю на него, не реагирую, поворачиваюсь и ухожу. Спустя несколько минут я оказываюсь у кровати и быстро забираюсь на неё, прижимаясь к Тобиасу, словно его объятия помогут мне расшифровать то, что я только что подслушала. Меня мучает один вопрос, и мне нужен тот, кто ответит мне на него. Что за стеной? Не думаю, что Эндрю или Маркус расскажут мне правду, и, наверное, только один человек сможет. Поворачиваюсь и провожу пальцами по щеке Тобиаса. Маркус был прав насчёт одного. «Поверь мне, ты только причинишь ему боль в итоге». Думаю, что в конце концов причиню боль, но это не имеет ничего общего с тем, что я подслушала. Знаю, что мне нужны ответы, и знаю человека, который может дать мне их. Я также знаю, что если пойду к ней, это предаст Тобиаса в худшем случае. Глядя на него сейчас, я наконец-то вижу их многочисленные сходства. У неё такие же темно-синие глаза. Я глубоко вздыхаю и не выдыхаю, пока не принимаю решение. Мы не можем следовать плану Маркуса. Мне нужны ответы. Я должна найти её. Я должна найти Эвелин. Я знаю, что решение найти Эвелин означает, что я рискую потерять Тобиаса, но, учитывая наше положение, на этот риск мне придётся согласиться. Он может больше никогда мне не доверять. Я могу только надеяться, что Тобиас простит меня за всё, что я сделала, и всё, что собираюсь сделать.