heroin flashes are blinding me

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. Эти часы плавятся? Или уплывают от меня? Или они уплывают от меня, плавясь? Это так весело. Мой помутненный разум вкупе с неподдающимися контролю конечностями добивают меня, высасывая последние силы из моего тела, как гребанная губка для мытья посуды, впитывающая в себя воду и грязные частицы объедков с тарелки. Даже не знаю, являются ли мои силы объедками белого порошка, или же я сам - один огромный объедок, оставшийся от моего безумного желания и безрассудной погоней за острыми ощущениями, добытыми определенно опасными и не имеющими возможности к отступлению назад путями. Мысли, вспышки, мысли, вспышки, мысли со вспышками перемешанные, разные цвета, настолько яркие, незабываемые и болезненные, еще раз вспышка, и еще одна мысль, и цикл повторяется снова. Я так устал от этого. Устал от постоянного нахождения в экстазе, устал от потери контакта с реальностью, устал от мучающего и медленно, но верно убивающего ожидания привоза новой дозы, Господи, мой разноцветный Иисус с нимбом из конопли, спаси мою испорченную охренительно дорогими наркотиками душу. Тик-так, тик-так, тик... Снова вспышка, ослепляющая меня. ...так, тик-так, тик... Я без разбора трогаю все предметы вокруг меня, и моя рука нащупывает теплое тело, рвано задыхающееся и безобразно дергающееся. - Дай мнe шприц, Фрэнк. И я даю ему шприц, потому что нет смысла отказывать ему в том, что убивает его, ведь смерть для него - самый лучший из подарков, ожидающий его в конце пути. Я цепляюсь за каждую здравую мысль, как утопающий в море цепляется за несчастную соломинку, которую он впоследствии потопит вместе с собой из-за его неумения плавать. О да, конечно, потопит. Конечно, я потоплю каждую здравую мысль в моей голове из-за неумения мыслить. Холодная плитка кажется мне теплым одеялом, содранные обои со стен кажутся мне шелком; дым кажется мне облаками, а наркоманы вокруг меня кажутся заблудшими душами, временно остановившимися в Раю. В ожидании своего приговора. Время ускользает, а я даже не чувствую его. Я просто вторю ему вслед: - Тик-так. Тик-так. Джерард смеется и хватает мою руку. - Тик-так. Боже, это весело. Знаете, а ведь когда-то он был моей Вселенной. Когда-то я считал бледные веснушки на его щеках и перебирал его волосы, думая, что, черт возьми, этот парень – гребанное сокровище, и я никогда не буду достаточно хорош для него. Когда-то я проводил ночи за гитарой на балконе, писал ему немного сопливые песни и курил Winston, а он подходил сзади и накрывал меня пледом, тихо смеясь надо мной и шепча, что даже горе-музыканты вроде меня могут подцепить простуду и умереть от паники, ведь он-то меня знает, он знает, что я паникую, когда болею. Он знает про меня буквально все. Когда-то мы, помню, накупили так много книг, что нам пришлось вдобавок к этому купить еще и книжный шкаф, но он не вместился, поэтому мы сделали перестановку во всей квартире, уместили книги в шкаф и никогда не открывали их. Но у нас был книжный шкаф, и это было безумно круто, и когда к нам в гости приходили снобы с его работы, он с умным видом кивал и говорил: "Да, я в самом деле думаю, что Паланик - единственный в своем роде. Осмелюсь сказать, что он - самая влиятельная фигура в литературе за двадцатый век." Снобы оставались впечатленными, а мы с ним уходили на кухню и тихо смеялись. Он ведь даже чертов "Бойцовский клуб" забросил на двадцать шестой странице. А еще я помню, когда мы купили новый альбом то ли The Killers, то ли The Kooks, и мы ехали на красной машине, как в этих голливудских фильмах, и он пытался вылезти в люк под Smile Like You Mean It (да, все-таки это были The Killers), но он долбанулся головой об закрытый люк так сильно, что мне пришлось разворачивать тачку и ехать в госпиталь. Знаете, когда-то он был моей целой Вселенной. Теперь вся моя Вселенная вогнана в мою вену. Я осторожно касаюсь пальцами его бледной кожи и провожу ими по его скуле, говоря ему, что это, черт возьми, не Джерард. Он улыбается мне в лицо и выдыхает мне в губы: - Так и ты тоже больше не Фрэнк. И он абсолютно прав. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Нам, наверное, немного осталось. Мы сами съели руку, с которой ели. Мы оба совершили эту ошибку, купив у барыги всего лишь капельку кокаина. Мы гнались за острыми ощущениями, но, о, Господи, мы догнали смерть.