Вероятности

Дьюла никогда не верил в вероятности. Жизнь всего одна, а больше и думать нечего. Витать в мечтах – что за глупость? Слишком многое потеряно, слишком страшное пройдено, чтобы ещё над чем-то таким, невозможным, застревать. У Дьюлы в волосах ещё была запёкшаяся кровь, а в глазах искорками безумия танцевал огонь, когда зверодушец встретил Брэдли и впервые задумался о сложном устройстве миров. Вроде и не виделись ни разу, и должна царить ненависть, да вот только клоун отчего-то знал эту душу. Как? Как вообще такое возможно? Узнавать не по внешности, манерам, привычкам, а по танцующему зеленоватому сгустку энергии? Слишком странно. Слишком тревожно даже для мира, доступного людям Договора, но истина истиной остаётся – Дьюла знал. Видел больше, дальше, глубже, видел что-то такое, что не понимал, но не хотел закрывать глаза. Вероятности были здесь, они шумом моря плескались в ушах. Зверодушец начал что-то вспоминать. Так обрывочно, путано, что и при всём желании нельзя было осознать целую картину. Сны – более странные, чем обычно – голоса, блики, промельки. И имя, одно незабывшееся, весившее целую тонну – но Дьюла послушно взвалил его на себя и понёс, глыбу морской соли, щекотку на языке, свежий бриз. Перси. И это точно было как-то связано с Роджером. Но как? Зверодушец не знал, подмечал с волчьей чуткостью общие детали, которые мог вспомнить/увидеть, которые стали частью чего-то вероятного и далёкого. Обветренные губы – раз, дешёвые сигареты – два, хитрый прищур глаз – три. Слишком мало. Этого не хватало, но Дьюла знал. Что-то сопоставил, что-то додумал, во что-то просто поверил – и увидел. Странное. Свою былую, не такую, не волчью, пугающую силу, смерть – для двоих в один час, перерождение последним усилием затухающей воли. Зачем? Что такого важного было? Много вопросов, мало ответов – только один, странное (греческое?) имя. И вертящаяся в мыслях фраза. «Здесь нет Аннабет». От одного промелька вспоминания зверодушца насквозь прошибало холодом и виной. Вероятность, без сомнений. Другая жизнь, реальность, время – будущее ли, прошлое. Удивительное. А общее – один хрупкий мостик, щекочущее чувство внутри. Вероятно. К Роджеру тянуло слишком сильно и неправильно. Зверодушцы и Ловцы враждуют, Дьюла в жизни не интересовался людьми своего пола, дрессировщик попросту раздражает – столько препятствий. Слишком знакомо. Слишком так же, как тогда, давно, далеко отсюда. Только там шансов не было ну совсем, а здесь… Не хотелось спрашивать. Слишком много неточностей на одного циркового клоуна, слишком крепкий запах дешёвого курева – щекочет в носу, слишком сложный Брэдли. Вдруг. Простой и сложный. Чутьё в последнее время изрядно сбилось. И да – вспоминать было больно. Всё внутри жгло, в горле першило, и Дьюла тихо, не сдерживаясь, скулил, прячась в вагончике для инвентаря. Пыльно, но спокойно. И странные чувства. И что-то ещё. Имя, родное, настоящее, произнесённое чужим хриплым голосом. - Нико? Их первый поцелуй случился слишком спонтанно, но при том вполне вероятно. Швабра упала на ногу, но, в целом, всё было больно и правильно; так бывает. Именно тогда Дьюла понял – вероятности не важны. Ерунда это всё. Брэдли, Перси, кто он там вообще – вот важность. Редкость. Чувство. А мысли о чём-то другом всегда мешают. Если честно, зверодушцу после ещё очень долго было не до них. Счастье, вероятно? Невероятное.