Затейники

Сквало пронёс стакан мимо рта и пролил виски на брюки. Выругался: — Это что ещё за хрень?! Цуна нахмурился. В ушах от ора немного звенело — или это от экстази? Или от того, что сердце так бьётся в груди, будто хочет сбежать? Ещё бы с частым дыханием справиться... Ошарашенные лица Занзаса и Сквало — это, конечно, забавно, но он пришёл сюда не за этим. — Я не хрень, я Савада Цунаёши! — возразил он и принялся объяснять: — Это всё базука, Верде решил попробовать усовершенствовать её, и теперь она работает дольше пяти минут. Час, может, два или три... в общем, вот. Я, кажется, здесь застрял. — Блядь, — упало камнем в воду. Сквало глянул на недовольного Занзаса, потёр подбородок. — Завтра подписывать контракт. Если что, и этот, наверное, сойдёт... — Нихуя. — Я... — Цуна проигнорировал спор, вдохнул поглубже, украдкой вытирая ладони о брюки, и выпалил: — Согласен на то, о чём вы говорили! — Босс, он о чём вообще? Занзас молчал, испытующе рассматривая Цуну. Потом скривился. — Я с малолетками не трахаюсь. — А ты закрой глаза и представь, что я взрослый, — нашёлся Цуна. Теперь на него вытаращился Сквало. — Наглый мусор, — Занзас отпил из стакана, откинулся на спинку кресла и добавил: — Дверь-то закрой. Цуна прикрыл дверь, уверенно подошёл к журнальному столику. Хотелось сесть к кому-нибудь на колени, подставиться под ладони, и чтобы стряхнули с кожи неприятное покалывание. В остальном Цуна чувствовал себя даже лучше, чем в гипер-режиме. — Мне налейте. Пожалуйста. — Налей ему, — Занзас осклабился, — шампанского. Сквало фыркнул, поднялся рывком. Шампанское так шампанское, Цуна не стал протестовать. Виски он ещё не пил и заранее его опасался. Хотя попробовать было бы прикольно. — Садись уж, мелочь. Цуна сел и осмотрелся. Номер как номер, ему уже приходилось в таких бывать. Бьянки чувствовала себя в подобных местах — и на таких приёмах — словно рыба в воде, ребята воспринимали по-разному, а Цуна обычно их недолюбливал. Неуютно было на дорогих кожаных диванах, холодных и слишком жёстких, в кричащей роскоши, где лишний раз чихнуть страшно, на слишком больших кроватях, в которых так плохо спалось. Но сейчас всё казалось простым и понятным, а потому совсем не страшным. — Ну и куда его такого, босс? Ещё похитят, или грохнут, или ляпнет чего не того, нам же потом огребать. — Сквало с хлопком открыл пузатую бутылку, из неё повалил легкий дымок. — Пусть здесь сидит, — кивнул Занзас и взял отложенный документ. По запястью скользнул браслет массивных наручных часов. Золото на смуглой коже, закатанный рукав чёрной рубашки, перекатывающиеся на предплечье мускулы — Цуна сглотнул сладковатую слюну от подкатившего возбуждения. — Я пришёл... — Мы поняли, зачем ты пришёл. Сквало, будешь его ебать? У Сквало дёрнулся глаз. Цуна подавил возмущённый протест, вскинул подбородок и — чего уж теперь стесняться! — поделился: — А может, я хочу быть сверху? Занзас и Сквало переглянулись — и обидно заржали. Цуна понемногу цедил шампанское из бокала и пялился на Сквало, усевшегося на подлокотник кресла Занзаса. Они что-то вполголоса обсуждали, Цуна не вслушивался. Волосы у этого Сквало отросли даже сильнее, чем в том времени, где Бьякуран собирал Тринисетте. Длинная прядь спадала на лицо, ресницы, если присмотреться, были густыми, пепельными. Сквозь тонкую бледную кожу просвечивали голубоватые вены. Цуна мысленно скользил по их извивам — на висках и веках, на тыльной стороне ладоней, запястьях и до сгиба локтя. Касался их, прослеживал губами, а в груди заходилось сердце и пересыхало во рту. — Босс, он меня раздевает глазами, — очень серьёзно заметил Сквало, не отрываясь от бумаг. — Завяжи их ему или иди, передёрни в ванной. — Занзас что-то обвёл ручкой в документе под ворчание Сквало «Да пошёл ты, босс». — Вот. Этот пункт. Надо с ним разобраться. Савада... Занзас глянул на обмирающего Цуну — тому отчаянно хотелось подрочить в компании этих двоих — и устало потёр глаза. Раздражённо поправился: — Когда вернётся Савада. Цуна отставил бокал и выпрямился. — Дайте глянуть. Занзас хмыкнул и неожиданно протянул стопку документов. На мгновение их пальцы соприкоснулись, Цуну как током ударило: сердце сорвалось в совсем уж бешеный темп, кожу закололо сильнее. Он медленно выдохнул, облизал потрескавшиеся губы. Под выразительное молчание и звяканье кубиков льда в стаканах Цуна бегло просмотрел несколько листов. Дон Тимотео как раз недавно объяснял ему, на какие пункты надо обращать внимание, как читать между строк и прочие нюансы. Сознание работало предельно ясно, никакие сомнения не мешали. — Грабёж, — пришёл к выводу Цуна. — Совершенно не выгодные условия. — Ого, — Сквало присвистнул. — Если застрянешь тут, пойдёшь на дело. — Да, — задумчиво произнёс Занзас, и Цуна остро и ясно ощутил, что тот говорил не про контракт каких-то там Альберони и Вонголы. Он отложил бумаги и кашлянул. — Ну... чем займёмся? — на последнем слоге голос подвёл. Сквало понимающе дёрнул углом рта, стёк с подлокотника и кивнул в сторону спальни. — Пойдём, Савада. Считай, у тебя рождественский подарок авансом. Цуна жадно глянул на Занзаса. Тот ухмыльнулся. — Ссышь? — У меня так стоит, что даже при огромном желании не смогу, — Цуна опустил взгляд, прочистил горло. Потрогать Занзаса, чтобы убедиться, что да, стояк не только у него, хотелось невыносимо. Мозги, казалось, пузырились от восторга, как выпитое шампанское, под рёбрами разливалось тепло, а молчание стоящего рядом Сквало было очень многообещающим. Под насмешливыми взглядами Цуна торопливо стянул галстук Сквало, расстегнул пару пуговиц, залезая подрагивающими от предвкушения ладонями под ворот, — кожа к коже, — ощущая легкие, невидимые глазу волоски, и приподнялся на носках. Зашелестела ткань пиджака, заскрипела кожа дорогих туфель, натиравших весь поганый вечер — и не вспомнить уже, отчего поганый, — и Цуна прижался к тонким подвижным губам: прохладным, жёстким, изогнутым в ухмылке. Повёл по ним своими, медленно и мокро лизнул, зарываясь пальцами в светлые волосы на затылке, оттянул голову назад и оставил засос под челюстью. Звук получился сочным и звонким. Цуна хихикнул, а Сквало ухватил его за шею, и от этого прикосновения пробрало дрожью вдоль позвоночника. Хотелось всего и сразу, а получалось неловко и неуклюже, но Цуне было плевать. Он слишком хотел. Сквало. Занзаса. Сразу обоих, и никогда бы не признался, если бы не долгий нудный вечер в честь дня рождения кого-то из донов Альянса, где он пялился на этих двоих, внезапное перемещение на схожую вечеринку, где Сквало и Занзас почему-то изображали его охрану, их подслушанный разговор насчёт себя и цветные кругляши в чужом кулаке. Какой-то парень, по виду — ровесник Цуны, закидывался экстази в туалете, куда Цуна зашёл подрочить после реплики Сквало: «Сраная вечеринка со сраными пердунами, что здесь забыл Савада? Если ему не хватает ебли в мозг, то я могу устроить сеанс», ответа Занзаса: «Я бы лучше так его выебал» и тихого: «Я бы тоже». Со спины подошёл Занзас — его шаги глушил мягкий однотонный ковёр, Цуна даже пощупал его, когда вошёл, чем изрядно всех повеселил. Руки Занзаса, обжигающе горячие, легли на талию. Сквало всё ещё держал его за шею, расстёгивая ремень свободной рукой, и смотрел, смотрел, смотрел, азартно, весело, но без возбуждения. Ничего, Цуна собирался это исправить. А Занзас уже сжимал Цунины бока под пиджаком и рубашкой, вёл ладонями вверх, оглаживая рёбра, задевая соски, очерчивая пальцами ключицы. — Сними с меня пиджак, — попросил Цуна, извернувшись в руках Сквало. Он хотел видеть Занзаса. А лучше сразу обоих. И не только видеть, но и слышать, чувствовать, любить... — Сниму, когда сочту нужным, — Занзас оставался верен себе. Кривая ухмылка сделала его лицо некрасивым, привычным, кольнула раздражением, и Цуна в отместку пнул Занзаса по голени. Тот хрипло ругнулся, отшатываясь. Сквало заржал, зарывшись носом в волосы на макушке — желание завалить и то ли оседлать его, то ли самому трахнуть ударило Цуну под дых. Брюки в этот момент съехали вниз, и ноги обдал воздух из кондиционера, прохладный и гладкий, как шёлк. Цуна почувствовал себя глупо и одновременно задохнулся от близости и тепла двух тел, резких запахов одеколона, виски и пота. Холодный синий, огненно-рыжий, горчичный... — Ах ты... — Занзас выпрямился, по его лицу поползли шрамы, набухли желваки на скулах и раздулись тонкие ноздри. Злобный скакун, необъезженный, вороной масти, таким хвастался Дино на своём ранчо в Тасмании. Цуна загляделся, стараясь ни единым жестом не спугнуть момент. До этого Занзас походил на ленивого сытого хищника или хмурый торнадо на горизонте — и им таким Цуна любовался тоже, ощущая, как сосёт под ложечкой от восхищения. Ещё полгода назад собственная реакция на Занзаса, слишком неоднозначная, пугала его, теперь он привык. — Босс... — Сквало сжал протезом подбородок Цуны, провёл языком по щеке, — у него пот сладкий, прикинь. И глаза, как фонари. Ты под кайфом, что ли? — Экстази. Понятия не имею, что это, но помогает от... всего. — Кретин! — Сквало отвесил ему льдистую оплеуху. Рука у него оказалась тяжелее, чем у Занзаса. Щека онемела, из носа потекла кровь. Цуна утёр её рукавом и хмыкнул: — Тот парень сказал — чистый, особых побочек быть не должно. Ладно, не будьте мудаками... — Ты у меня сейчас на хуй пойдёшь, в прямом смысле, — вздёрнул губу в оскале Занзас. Цуна теперь знал, какое имя предложить для того жеребца Дино. — Ну так разденьте меня наконец! — возмутился Цуна. — Наглый Савада, раздающий приказы. Не зарывайся. А то пожалеешь... — Я весь вечер хотел, а до этого почти год... — признался он, неловко делая шаг назад и садясь на кровать. Осторожно тронул прядь светлых волос. Сквало захлопнул рот, озадаченно свёл брови. — Отброс, ты мне сотню должен, — неожиданно произнёс Занзас и сунул руки в карманы, весело глядя на Цуну. — Савада и правда по нам сохнет. — А башка-стакан не хочешь? — буркнул Сквало. Повисшая неловкость совсем не смущала Цуну. Так легко и свободно ему давно уже не было. Хотелось смеяться и он, сняв пиджак, задорно улыбнулся. — Даже если пожалею, это будут мои проблемы. — Надеюсь, Савада, утром ты подумаешь так же... — Занзас стянул рубашку через голову и откинул к кителю, висящему на спинке банкетки. — Сначала он выдохнется, впадёт в раздражительность и паранойю... ах да, выпивка, ещё и блевать будет! — скорчив недовольную мину, Сквало протянул Занзасу сотку. — И почему в моём номере?! — Я могу уйти спать к Занзасу... — Нахрена ты мне в моей кровати? — А ты можешь остаться у Сквало. Вы же вместе. Нет?.. Теперь ржал Занзас. Смех у него был громкий, лающий, он сотрясал плечи, обнажал влажную полоску крепких зубов, делал Занзаса моложе и неожиданно — добрее. — Очень смешно, блядь. Сам придумал или подсказал кто? — разозлился Сквало. Цуна обескураженно пожал плечами. Так многие думали. Занзас упал на надсадно охнувшую под его весом банкетку. — Ну ты и затейник, Савада, — выдохнул он, вытирая ребром ладони проступившие слёзы. Цуна сбросил туфли и собрался снять рубашку, которую успел расстегнуть, пока смеялся Занзас. — Медленно, — вдруг приказал Занзас. Цуна неторопливо облизал губы и потянул рубашку с плеч, глядя немного исподлобья. — Знаешь, босс, можешь урезать мне к чёрту зарплату, но я буду первым, — дошёл до его сознания хриплый голос Сквало. Цуна повернул голову. За спиной Сквало, в зеркальной стене отражались его пламенно-рыжие глаза, блестел от пота сухощавый торс. В гипере, без всяких примочек, целиком подсвеченный золотисто-оранжевым маревом. Цуна покрылся тёплыми мурашками. Сквало коснулся пальцами его скулы, невесомо скользя по щеке, брови, лбу. От нежданной ласки Цуна забыл, как дышать. Горло перехватило бархатным алым обручем, таким голодом и страстью повеяло от длинной угловатой фигуры, от предельно серьёзного лица — без злого веселья, насмешки или ярости. Сделалось сладко и страшно, мышцы живота подвело от этого чувства, душного, холодящего внутренности мятой и жгущего виски, который Цуна успел хлебнуть из чужого стакана. — Хочу, — прошептал Цуна, дурея от собственной смелости. Обхватил Сквало за бёдра и прижался щекой к паху, к горячему даже сквозь плотную ткань члену, твердеющему от его дыхания. — Не кончите там раньше времени, я ещё даже член из штанов не успел вынуть, — поддел Занзас. Цуна поёжился от интонаций. — Надо же, не думал, что босс любит смотреть, — хмыкнул Сквало и, опрокинув Цуну на кровать, сдёрнул брюки, повисшие на одной ступне. — Тебе всё-таки урезать зарплату, мусор? — Занзас не повышал голос, но сделал его глубже и тяжелее, словно физически весомее, в него хотелось нырнуть, как в прорубь. Сквало отмахнулся. А Цуну трясло от того, что Занзасу нравилось наблюдать, а Сквало — трогать. Ещё немного — и он позорно спустил бы, но Сквало оттянул мошонку сквозь трусы, и ему полегчало. — Хорошо, — отвечая разом на всё, выдохнул Цуна и нашёл глазами Занзаса. Тот всё ещё сидел на банкетке, подперев щеку кулаком: угол рта опустился, и в полумраке обезображенное шрамами лицо стало походить на карнавальную маску; из-под опущенных век мерцало вишнёвым. Цуна, заходясь ещё больше от этой картины, зажмурился и закусил губу. Волосы Сквало щекотали грудь, его дыхание, золотисто-голубоватое, — шею, а ладонь обжигала внутреннюю сторону бёдер. Хотелось свести колени, но это было бы глупо и по-девчачьи, и Цуна замотал головой. — Быстрее, — произнёс он по-итальянски, забыв все другие слова. Заскрипели деревянные гнутые ножки — Занзас поднялся и скрылся за неприметной дверью. — Мусор, тут только крем после бритья, для чувствительной и нежной кожи. Твоя девственная задница это переживёт? Цуна согласно рассмеялся, Сквало же лишь усмехнулся, поглаживая впадинку над тазовой костью, небрежно задевая при этом ноющий член. На покрывало рядом с ними упала пачка презервативов и тюбик с кремом. — Сверхтонкие. Охуенные ощущения прилагаются. Цуна заёрзал, стоило Сквало задумчиво тронуть пальцами между его ягодиц. Непроизвольно сжался. — Мы его порвём. — Не обязательно. Просто сначала придётся поработать руками. — Кровать прогнулась сильнее, Занзас ухватил Цуну за чёлку, запрокинул голову и всмотрелся — жадно, изучающе, недоверчиво. Цуна и не подозревал, что его могут так хотеть, и кто! Это... ошеломляло. Он послушно открыл рот, когда Занзас тронул губы подушечками пальцев, и пропустил их внутрь, почти до самого горла. Поперхнулся, дёрнулся от спазма и испуганно уставился на Занзаса. — Терпи, или не сможешь сосать. Занзас вновь загнал ему в рот пальцы, теперь ещё немного глубже. Поводил ими по языку, надавливая. Сердце билось уже где-то в желудке, все мысли вымело из головы, остались только короткие сухие поцелуи Сквало на животе, разведённых бёдрах и яйцах — член Цуны, он, кажется, нарочно игнорировал — и не менее издевающийся над ним Занзас. Цуна облизывал и сосал, прикусывал костяшки пальцев, трогал перемычки между ними, и дыхание Занзаса становилось всё тяжелее. Он загонял уже четыре пальца до самой глотки, и Цуну это заводило до головокружения. Как и приятное давление на анус и — пресвятая Дева Мария! — жесткие губы Сквало на головке, под ней, на стволе, и влажный шёлковый жар, текущий по коже. Цуна выгнулся и всё-таки кончил, заляпав спермой живот и грудь. Но удовлетворение не пришло, а возбуждение осталось. Сквало отстранился, утираясь ладонью, а Занзас, наоборот, навис над Цуной и втянул запах носом, длинно, как зверь. Цуна, если б мог, кончил бы ещё раз. От того, как Занзас медленно, со вкусом начал вылизывать его, ощупывал и пощипывал, и от того, как сжимал в горсти яйца и время от времени надавливал на щель, слишком чувствительную после оргазма. Цуна старательно дышал, вздрагивал и ёрзал, слушая, как Сквало вскрывает упаковку резинки. — Сквало, я хочу тебе отсосать, — слово обожгло непристойностью предложения, а в ответ последовал судорожный выдох. — И трахнуться тоже хочу. Всё хочу, — поспешил он заверить под скептическим взглядом. Раз его не послали, он собирался выжать из полученного шанса всё. И, Господи Боже и Будда Амида, только бы это не оказалось сном! — Совсем охренел, щенок. — Занзас подтянул его к себе за щиколотку и перевернул на живот. Цуна ойкнул, стиснул пальцами покрывало, когда горячий мягкий язык ввинтился ему в задницу. Завыл и задёргал ногами. Уши, казалось, вот-вот воспламенятся. Но, ками, ками, ками, как же о-ба-л-ден-но! — Савада, — Сквало прижал ладонь между лопаток, — у тебя грёбаный факел во лбу. Гаси иллюминацию. Цуна фыркнул и погасил. Занзас бесстыдно ласкал его, прихватывал тонкую кожу мошонки, катал в жарком важном рту то одно, то другое яичко и стискивал в раскалённом кулаке член. А Цуне хотелось ещё и ещё, и вжаться задницей Занзасу в лицо, и кричать от острого, нестерпимого удовольствия. А ещё он вправду хотел отсосать Сквало. Но боялся, что у него ничего не выйдет. — Не сбегу я от тебя, Савада, прекращай нервничать, — Сквало лениво растянулся рядом. Цуна осторожно приподнялся на локтях и потрогал языком ярко-розовую головку. А потом остались только запахи, и мокрые неприличные звуки, и ощущения жадных рук — везде. Цуна сопел, задыхался, челюсть неумолимо немела, а Сквало в ответ хрипло ругался и бормотал что-то, гладил по волосам, вздрагивая всем телом, явно удерживаясь от желания загнать поглубже. Убирал липнущие ко лбу пряди, а Цуна ловил зубами живую ладонь, тёрся о неё скулой и носом, едва постанывал. Отчаянно хотелось спустить только потому, что это был Сквало, на которого он часто дрочил — на его голос, улыбку, живую и протезную руки, пламя и всё остальное — закрывшись в ванной. Он даже выкрал у Ямамото совместную фотографию и бережно отрезал от неё всё лишнее. Спустить хотелось и от ощущения тяжелой плоти за щекой, и от привкуса смазки и спермы, не такого, как у самого Цуны, и от давления головки на корень языка. От того, как она мажет по подбородку, когда Цуна освобождает её изо рта. И как движутся внутри него пальцы, шершавые, жёсткие, обжигающие, охрененные. Цуна подавался назад, насаживался глубже под смачный шлепок по заднице, а потом его притягивал к себе Сквало, стискивая плечи, и Цуна принимал гладкий подрагивающий член в самое горло. Ещё чуть-чуть... Цуна кончил второй раз, без рук. Сквало напоил его водой, обтёр салфетками, и Цуна растянулся на постели, счастливый донельзя. Силы лавой кипели в крови. Кто-то приглушил свет, кто-то — прижал его ноги к груди. Снова хотелось пить, в глотке саднило, но разбираться, кто, не хотелось — а зачем? — Не зажимайся, ну... Цуна зажмурился, вдохнул и неожиданно для самого себя впустил. Изогнулся, стараясь, чтобы головка упиралась, куда надо. Его поцеловали, жадно, до боли посасывая язык, уши наполнили звуки трения кожи о кожу; он ловил размашистые движения бёдер, метался, раскинув колени, о чём-то просил и что-то требовал — и забывал сразу же, как простреливало удовольствием. Член внутри него растягивал и распирал, Цуна дрочил, целовался, гладил, наматывал волосы на кулак, мычал, потом уже кричал в голос и кончил так, что едва не потерял сознание. Его ткнули лицом в подушку, надавили на поясницу, принуждая отставить задницу. — Он нас заездит раньше, чем кончится действие этой дряни. Знаешь, сколько у него сил, мусор? — Догадываюсь... Цуна улыбнулся. Ладонь жгла рёбра, тяжёлая, влажная, незнакомая. Цуна открыл глаза. Похлопал ресницами и нахмурился. Перед носом оказалась длинная жилистая спина, позвонки цепочкой мелких камушков тянулись вдоль неё, и Цуна неосознанно протянул руку, потрогал их. Запрокинул голову и вдохнул запах волос. К бедру прижалось скользкое, горячее, рука с ребер сместилась на плечо, и ухо опалило дыхание: — Ну наконец-то, Савада. А то я староват уже для твоей мелкой версии. — Голос Занзаса, хриплый и низкий, глубокий, пробежался холодком по коже. Виски сдавило болью, яркой вспышкой навалились воспоминания. Цуна охнул, прижался щекой к шершавой простыне, сдерживая озноб. Так, Савада Цунаёши, дыши, не нервничай... — Твою ж! — в сердцах стукнул он кулаком по матрацу. Сквало раздражённо повёл плечом, заворчал что-то. Вздохнул. — Доброе утро, Савада. Сортир там. Отлить, попить, поблевать... полный комплект услуг! — Спасибо, — буркнул Цуна. Обернулся на Занзаса, с интересом за ним наблюдающего. И провалился в его взгляд, как в бездну ада. Сглотнул и с трудом вспомнил, что он дон, глава Семьи, уже по самое некуда загруженный всякими условностями, что можно, что нельзя. Что у него устоявшиеся профессиональные отношения с варийской верхушкой, и вносить сумятицу ради своей прихоти он не хочет. Что надеялся все эти годы — когда-нибудь да отпустит, как отпустили его чувства к Кёко. И всё напрасно. Видимо, это сияло неоновыми огнями у него на лбу, потому что улыбка Занзаса становилась всё кривее. Цуна сжал зубы. — Истерики не дождёшься, — и слез с кровати. Пока отливал, лихорадочно думал: что теперь делать? Нет, ясно, что надо одеваться, идти на встречу, а потом уже разгребать личные проблемы. Оправдываться не имело смысла. Чёртово экстази было виновато только в том, что сняло тормоза и запреты. Честность? Он вчера честно уже потерял девственность. Цуна прыснул и расхохотался. «От того, что ты переспал с ними, мир не рухнул, глупый Цуна, ведь так?» — заметил внутренний голос в его голове. Голос с интонациями Реборна. — Что, всё-таки истерика? Слова Занзаса разозлили, подцепив, как булавка — мотылька. Большого такого, оранжевого мотылька, объятого пламенем. Цуна давно не выходил в гипер, тем более вот так, спонтанно. — Иди сюда, успокою. — Из двери тут же потянуло Дождём, запахло прелыми листьями и сырой землёй. Цуна дал себе пощёчину — на всякий случай. Вдруг иллюзия, или он под кайфом, или... Нет, всё проще. Занзас и Сквало теперь знают его секрет — и всё. И не просто знают, а делят его с Цуной. Придётся с этим жить. И как-то общаться. Как же от этого стало легко, хоть и немного беспокойно. Цуна взлохматил примятые сном волосы, закусил губу и улыбнулся. Так, как улыбался он-подросток несколько часов назад: довольно, счастливо и голодно. — Сначала душ и завтрак, а потом посмотрим! — крикнул Цуна, рассматривая своё отражение в зеркале. Посмотрим, как же. У него всё на лице написано. Что перед тем, как идти на встречу, можно было и повторить.