Подмастерье Смерти

      Я не увидел, как он упал. Только росчерк косы и то, как медленно завалилась Лилит на бок. Дальше стройное море демонов словно взорвалось. Вой, кривит, шипение, поляну моментально заволокло черным дымом. Где-то с другой стороны громко ругался Эрик, ярко сверкало лезвие косы Гробовщика. Нас было больше. В разы. Бароны это понимали, понимали и остальные жнецы. Мой секатор плохо подходил для масштабной битвы, мне пришлось отойти из центра к краю.       Они сбежали. Как трусы. Всего через пару минут резни, кто бегом, кто телепортацией. Только когда поляна наполнилась радостными криками остальных жнецов, только когда чернота демонических сущностей исчезла, я наконец увидел Грелля.        Он лежал прямо на песке, изломанный, с залитым кровью лицом. Гробовщик возился над ним, хватая его то за руки, то за шею. Я подавил в себе привычное раздражение. Все еще неприятно, когда его трогает кто-то еще.        На месту раздражению пришла запоздалая паника. Он не шевелился. Я стоял далеко, и не видел, дышит он, или нет, но почему-то казалось, что грудная клетка не поднимается. Красные пятна, которые я издали принял за его волосы, оказались подтеками крови, песок под его головой был почти черным. Коса лежала в нескольких шагах, искореженная, будто придавленная кем-то в разгаре битвы.        — Его надо срочно в лазарет, — четко произнес Гробовщик, обращаясь скорее к рядом стоящему Эрику, чем ко мне. — Рана серьезная, здесь не залатать.        — Понял, — хрипло ответил Слингби, придерживаясь за бок. Кажется, ему сильно досталось.        Я не стал ничего говорить. Подошел ближе и подхватил удивительно легкое тело на руки. Гробовщик кивнул мне, и я перенесся в лазарет, чувствуя, с какой радостью выталкивает меня негостеприимная земля демонов.        Медсестры прибежали почти моментально, я не успел даже положить Грелля на кушетку. Кровь все еще струилась из рваной раны на виске, медленно, без биения. Это пугало больше всего. Он стремительно бледнел, его пальцы холодели, а неглубокое прерывистое дыхание замедлялось. Я хотел кричать.       Но смог только кивнуть жницам и отпустить его руку, сгибаясь от боли, когда его ладонь безвольно рухнула вниз.        — Сделаем все что можно, — уверяла меня целительница, настойчиво выпроваживая в коридор.        В коридоре было пусто. Пусто и бело — впервые этот цвет стен и потолка показался мне бесчеловечным. В коридоре было пусто. Почти так же пусто ощущал и я себя. Без понятия, куда податься, куда идти и что делать, сколько теперь ждать.       Что теперь будет?       Грелль сильный. Я знал это всегда. Сильный и упрямый, полез в битву, в которой заведомо не мог победить и, черт подери, победил же. Он не проиграет теперь смерти. Не. Проиграет.        Костяшки неприятно саднило, на демоновой белой стене теперь виднелись капли и пятна красного.        Если это и помогло, то ненамного. Я не знаю, сколько я там так просидел. Через некоторое время наружу высунулась целительница, окинула коридор и меня уставшим взглядом, потом недовольно заматывала мой кулак бинтом и оттирала подтеки крови на стене. Она что-то говорила и говорила, что-то про нерациональное использование сил, но я не слушал. За закрытой дверью происходило что-то. Что-то важное и нужное, что-то, что могло изменить мою жизнь.        Когда меня, наконец, допустили до него, у меня уже болела голова и першило в горле от нехватки воды. Целительницы закрыли ему почти всю голову повязками, даже глаз не было видно. Но он дышал, я слышал это шуршание, он все еще был жив. Впервые за все это время я, кажется, улыбнулся.        Он был неправ. Он думал, что если он сможет убедить меня в его неверности и ветрености — я не буду за него волноваться. Он. Был. Неправ.        Из лазарета меня забрал Гробовщик и отправил спать. Помочь я уже больше не мог ничем. Ни ему, ни Греллю. А дальше... дальше была волокита. На меня, как на начальника отдела, свалилось огромное количество работы: по устранению последствий нападения, по нормализации обычного штатного режима, по сбору всех пропущенных во время войны душ. Четверть отдела оказались в лазарете, и если ленивый, но ответственный Эрик уже на следующий день был готов продолжать работать, то часть жнецов взяли больничные, кто обоснованно, кто нет.        Я приходил к нему каждый вечер. Смотрел на острый профиль, на бледные щеки и тени под глазами. Мне сказали, что он выкарабкается. Я верил. И жницам-медсестрам, и Гробовщику, всем верил. Только Грелль все равно никак не хотел приходить в себя. Безрассудство, с которым он атаковал Лилит меня злило до сих пор, он рисковал собой. Но я все равно понимал, что без этой неожиданной атаки ничего не вышло бы. Демонесса окружила себя прочной защитой, преодолеть которую удалось только Греллю.       Гробовщик рассказал об этом все: и то, что отец Грелля заключил с демонессой контракт, и то, что Лилит сама воспитывала Сатклиффа. Видимо она предпологала, что после своей смерти Грелль окажется в аду, встанет с ней в одну линию. Демоны хорошо чувствуют души, они ими питаются, и Лилит увидела в нем что-то такое... что заставило ее согласиться на самый обычный демонический контракт. Но что-то пошло не так. Грелль покончил с собой и пополнил ряды шинигами, навсегда отрезав себя от Лилит.       — Тебя не хватает, — тихо говорил я ему под мерное медленное дыхание. — Я так боюсь тебя потерять.       К концу подходила неделя. Верить Гробовщику становилось все труднее. Видеть его на кушетке — все сложнее. Я сжимал его руку, но она была все такой же прохладной и безжизненной.        Гробовщик был каменно-спокоен. Я старался думать как Грелль, старался понять, чем же вызвано это спокойствие, но мне не удавалось. Гробовщик выглядел так, будто бы с его учеником все в полном порядке. Он шутил, занимался привычными делами, много времени проводил в аду.        Там же он познакомился меня с Бертраудом: рыжеволосым демоном-генералом. Бертрауд обещал многому меня научить, по просьбе Гробовщика. Обучаться у демона, пусть и дружелюбно настроенного, пусть и сражавшегося со мной плечом к плечу, не хотелось. Кажется, Гробовщик хотел меня успокоить, сказав, что раньше Бертрауд был полноправным жнецом, попавшим к нему на обучение. Это... не сработало. Если раньше меня при виде демона немного дергало от отвращения — то теперь еще и от неприятия. Желания поменять жнецовскую жизнь на демоническую я не понимал. Это же обрушилось на меня осознание — Грелль тоже мог уйти к демонам. И тогда Лилит бы победила.       Я ушел тогда от Легендарного в растрепанных чувствах. Я знал, что Легендарный не хотел ни мне, ни Греллю зла, но его методы ужасали. Шинигами не должны так действовать. Это бесчеловечно и опасно для окружающих. И для людей, и для жнецов. Почти то же самое я ощущал, когда Гробовщик передавал мне послание о адской псине за дверью с венками у него в лавке. Пес переправил меня и еще несколько жнецов в ад. Ни я, ни другие диспетчеры в аду никогда до этого не были, а без проводника даже в военное время найти ад сложнее, чем найти душу в среднем мире.       О том, что он вернулся в сознание мне доложила жница-медсестра. Я в это время разбирал документацию, уставший и не спавший уже больше суток, а она залетела ко мне в кабинет, но не радостная. Напуганная и удивленная.       Я переместился к лазарету не слушая ее, толкнул дверь — чересчур резко, и вошел в палату. Он все так же лежал, но не неподвижно. Рассматривал все вокруг, шевелил пальцами. Услышав звук, он повернулся ко мне, и я замер на месте. Глаза — шальные, с расширенными зрачками.       — О, привет, Уилли, — манерно протянул не- он. Не Грелль. — Алый все-таки победил?        Он смеялся, а я даже шага не мог сделать. Что-то... что-то пошло не так.        — Да, Грелль победил, — подтвердил я. — И мне бы очень хотелось поговорить с ним.       Он склонил голову — так, как это возможно в лежачем положении, — и жег меня взглядом долгих десять секунд. А потом снова рассмеялся, теперь зло и коротко.        — Нет, извини, милашка, — сказал он. — Ничем не могу помочь.       Его выписали еще через неделю. Еще чуть позже — восстановили в работе. Леди. Но не Грелля, мой Грелль так и не появлялся. Это было так страшно и непонятно, эта личность, Леди, в Департаменте почти никто не видел разницы. Кроме нескольких жнецов — меня и Эрика. Леди упорно не хотел отдавать свое тело Греллю. Это-то и привело меня к Гробовщику.        Впрочем, не меня одного. Я прибыл в лавку в тот момент, когда Леди вовсю ругался с Гробовщиком.        — Ты — не он, — холодно сказал Легендарный. — У тебя нет его знаний, нет его навыков, и ты не можешь сделать то, что мог он. Я обучал не тебя. И не тебе быть моим помощником.       Грелль был единственным, кто закончил обучение у Гробовщика. Единственным, кто прошел все трудности и преодолел все неприятности. Единственный, кого Легендарный был готов назвать своим Подмастерьем.        Леди сжимался, словно каждое слово Гробовщика — это удар косой.        — И такого, как ты, я даже и не подумал бы брать в ученики, — закончил Гробовщик, отворачиваясь, — вон из моей лавки.        Я было дернулся помочь, возразить, успокоить, но... Гробовщик был прав. В каждом слове — он был прав. Леди не имел права здесь находить вместо него. Вместо моего Грелля. Не глядя на поникшего Леди я телепортировался.        Леди вел себя так же, как я помнил. Флиртовал, стелился, подстраивашся. Я старался не обращать на него внимания. Я ждал.       Эрик рассказал мне о Рональде Ноксе — ученике Академии, которого в свое время спас Грелль. Он как раз вскоре должен был заканчивать Академию и поступать на стажерство — после войны и потери большой части Диспетчеров время учебы сократили. Я разыскал его. Рассказал о том, что произошло с Греллем. И предупредил, что поставлю Леди ему в наставники. Для наблюдения и контроля.        У Леди получалось плохо. Он был непревзойденным бойцом, но не понимал понятия "дисциплина" и отказывался работать, если что-то ему не нравилось. Когда через полтора месяца после выписки из лазарета он снова облажался — я позвал его в свой кабинет. И возможно... возможно это было слишком резко.       — Никто из вас не понимает, — сказал мне тогда Леди. — Никто. Все вы, да, все, ждете его, Грелля, как спасителя, смотрите свысока. Ты правда думаешь, что мне приятно изо дня в день наталкиваться на одни и те же взгляды — злые и похотливые? Правда думаешь, что я здесь только для того, чтобы тешить себя тем, что смог отбить контроль у Алого? Это мучение — находиться здесь, каждый день, каждый час, когда даже твой стажер неотрывно наблюдает и надеется: а вдруг я умру, вдруг на мое место вернется он? Он не вернется, Уилли.        Он отвернулся к стене, рассерженный, распаленный, с красными пятнами на лице и подозрительно дрожащими плечами.        — Его больше нет, Уилли, — твердо сказал он, но я услышал в его голосе вибрацию. Кажется, Леди изо всех сил сдерживал слезы. — Я звал его, каждую ночь, каждый день я его звал, чтобы он прекратил мои мучения. Но он не отзывался. Я пытался насильно его выставить вперед. Его. Там. Нет. Смирись, Уилли, и не мешай мне жить.        Он ушел, хлопнув дверью. Гордый и обозленный. Именно в этот момент я понял: я все-таки его потерял. Хуже, чем просто потерял.

***

      Я с трудом разлепил глаза. Очень хотелось пить, голова раскалывалась, — неудивительно после такого сильного удара! — и почему-то немного щипало кожу лица. Я с трудом приподнялся и сел в кровати. И застыл.        Комната была моя. Общежитие. Вещи в ней были... почти все — чужие. Красные, кричащие, вульгарные, какие угодно, но не мои привычные. Я быстро спустил ноги на пол и с некоторым удивлением отметил, что ногти на ногах выкрашены в алый. И на руках тоже.       Я едва не упал, когда попробовал встать, прижав руками волосы к кровати. Свои собственные волосы, почти в три раза длиннее, чем у меня были. Я быстро нашел глазами нужную мне вещь. И чуть не задохнулся, разобрав небольшие красные узорные буквы и цифры на черном фоне.       Настенный календарь показывал восьмое декабря 1933 года.