Что не запрещено

Верховный Король задумчив. Зимой, пусть не такой холодной, все четверо проводят больше времени в замке, и многое из скрытого летом становится явным. Сьюзан все нипочем, она флиртует с послами и иногда с советниками, никогда не переходя грань дозволенного и приличного. В семнадцать лет Великодушной Королевы никто и слова не скажет, что ей не следует вести себя так; в конце концов, зачем об этом думать. Мысли Верховного Короля занимают двое младших. Попав в Нарнию пять лет назад, оба были еще совсем мелкими, пусть даже у Эдмунда уже тогда достало совести на предательство, а у Люси – мужества и любви на прощение. Не так важно это, как тот факт, что многие нормы человеческого мира еще не вросли в них так, как в двоих старших. Пусть иногда Питер с трудом отводил взгляд от выросшей и до неприличного похорошевшей Сью, когда она спускалась из своих покоев к завтраку в тончайших летних платьях. Теперь, зимой, в замке куда прохладнее, и Сьюзан кутается в шерсть и меха. Пусть. Питеру дико думать, что он может смотреть так на сестру. Даже смотреть. И он знает, видел несколько раз краем глаза, что и Сьюзен иногда смотрит на него не совсем как на брата, тоже отводя быстро взгляд. Эдмунд и Люси были мелкими, и заниматься их воспитанием было некому. Питеру это в принципе не приходило в голову, а Сьюзан если и приходило, то так же быстро исчезало. Как-то казалось, самоочевидным, что Великие Короли и Королевы в воспитании не нуждаются. Кроме того, надо было поднимать Нарнию, справляться с последствиями столетней зимы, разбираться с навалившейся грудой дел, впитывать нравы и порядки, много чего еще надо было делать. За всем этим где-то потерялось, что одной из Королев нет еще и десяти, а один из Королей только-только вошел в этот почетный возраст, ведь правители из них уже тогда были достойные, пусть с некоторой скидкой на возраст. Старшие упустили из виду, что ближайший друг Люси – фавн, а Эдмунда – сама Люси. Не задумались, чему фавн может научить детей, не со зла даже, а просто потому, что для него это естественно. Все это Великолепный Король обдумывает только теперь, шестой их нарнийской зимой. Эдмунду пятнадцать, Люси тринадцать, в обоих через край бурлит энергия, и еще полгода назад Питеру не пришло бы в голову думать об этом в отрицательном ключе. Летом оба с хохотом исчезали из замка в хороводе фавнов и дриад на дни, а бывало, что и на недели, если не предвиделось важных дел. Появлялись румяные, загорелые, с выжженными солнцем волосами, до невозможности счастливые, приволакивали с собой грозди винограда, корзины ягод и фруктов, сплетенные из настолько свежего ракитника, что он прямо в руках давал побеги, а одежда обоих всегда была так угваздана, будто никакого королевского титула и нет. Ничего такого Питер в этом не видел. Тогда. Сейчас же… Вот Люси сидит на коленях у Эдмунда, подпрыгивая от избытка чувств и вещая что-то, а Эд аккуратно придерживает ее талию, чтобы сестренка не слетела ненароком. Ничего странного, Люси вообще любит сидеть на коленках обоих братьев с детства, и с чего бы этому меняться. Правда, Питер не может припомнить, когда бы он сам держал сестру за талию, а не просто страховал в случае чего. Вот Эдмунд прыгает по двору с мечом, отрабатывая навыки. Его партнер - фавн, один из самых умелых мечников двора. Оба настолько увлечены, что отмахиваются от приглашения обедать, переданного через милую лисичку. Сьюзан вопит из соседнего окна: «Эд, иди есть! Еда остынет! Сэр Ориус, ну вы-то!», - но на нее обращают внимания не больше. Сам Питер кричать не может – не прошло еще простуженное горло. Из внутренних ворот вдруг выбегает Люси, размахивая кухонным полотенцем, и Эдмунд тут же останавливается. Люси налетает на него, угрожающе крутя в руке морковку из полотенца, но попадает в крепкие объятия брата, тут же лишается своего грозного оружия и заливисто смеется. Эдмунд и сэр Ориус церемонно раскланиваются, и Люси тут же тащит брата за руку к входу. К столу оба появляются через пятнадцать минут, потому что Эду после тренировки надо хоть сполоснуться. Вот Люси опирается на плечи Эдмунда, чтобы было удобнее стоять и смотреть в карты через его вихрастую голову. Темно-золотые локоны ее волос спадают ему на лицо, но он не делает попыток их убрать или попросить ее, только однажды все же чуть оборачивается и свободной рукой заправляет самую непослушную прядь ей за ухо. Люси даже не моргает. Сью смотрит на это мельком: ее внимание занято картами лесных угодий на севере и размышлениями, как с ними быть. Вот Эдмунд недовольно ворчит, копаясь в оружейной в поисках нового лука: старый за лето стал ему катастрофически мал. Не то чтобы ему очень часто нужен лук, но не будешь же на охоту ездить с боевым мечом. Боевые мечи – оружие особенное. Питер смотрит скептически, но помогать не лезет: младший братец дивно упрям и самостоятелен, без просьбы помощь лучше не навязывать. Люси влетает в комнату радостным нетерпеливым вихрем, принося с собой запах мороза, в две минуты достает Эдмунду лук как раз нужного размера и колчан стрел, так же молниеносно надевает за плечо свои и стрелой уносится на двор, крикнув поторапливаться. Питер ожидает хоть какого-то возмущения или недовольства, но Эд с улыбкой застегивает на груди пряжку ремня от чехла и кивком предлагает ему последовать за сестрой. Вот за приоткрытой дверью библиотеки видно, как Эдмунд целует Люси, прижав к себе, а она отвечает ему, перебирая волосы на его затылке… Питер глядит на это почти минуту и тихо проходит дальше. Ему есть над чем подумать. В первую очередь над тем, знает ли Сью, а во вторую – что с этим делать. И надо ли, - вдруг понимает он. Это для него и Сью подобные отношения – табу, вросшее настолько, что сама мысль кажется противоестественной. А младшим никто этого никогда не внушал. Это в Англии такой запрет врос в культуру и менталитет. В Нарнии, видимо, нет, а мелкие пришли в подростковый возраст именно здесь. Для них это не нарушение правил, тогда было бы легче убедить, что они не правы. Для них это естественно, - понимает Верховный Король. И сейчас попытки что-либо изменить приведут не просто к ссоре между старшими и младшими, а, не приведи Аслан, к чему-то вроде давнишнего поступка Эдмунда. Питер решает, что на все воля Аслана, и благосклонно улыбается дочери одного из лордов дружественной Орландии. Великодушная Королева не зря носит свой титул. Она не слепа, она видит, что происходит между ее младшими братом и сестрой, еще летом, и – не вмешивается. Пусть даже это стоит ей усилий, и немалых, - не так просто перебороть в себе неприятие, воспитанное еще даже до сознательного уровня. Никто ведь не говорит ребенку: «Вот это родственники, с ними нельзя», - это скользит незаметно, как-то само по себе, да и мало у кого вообще возникает такая мысль. Сьюзан действительно великодушна, потому что данные Царем царей титулы не даются просто так и накладывают отпечаток, будучи данными. И все же ей сложно оторвать взгляд от узкой ладони Эдмунда, скользящей по волосам Люси. Она не понимает, почему не замечает Питер. Он ведь тоже не слеп, так почему? Правда, она скоро понимает, что очевидное для нее – вовсе не очевидно для их старшего брата. Питер встает с рассветом, его покои интересуют его только как место для крепкого ночного сна, с гардеробной он первые пару лет в принципе старался не связываться, недавно только перестал с извиняющейся улыбкой просить слуг принести ему новый костюм взамен заношенного, вместо того, чтобы самому зайти и спокойно взять. Он и сейчас заглядывает в гардеробную только в ну очень неотложных случаях, в остальных все уже уяснили, что Верховному Королю просто надо аккуратненько положить на видное место новую одежду вместо старой, он только спасибо скажет. Сьюзан нередко подтрунивает над ним за это. С другой стороны, такое небрежение спасло нежную королевскую психику от вида Эдмунда, привычными движениями шнурующего корсаж платья Люси на ней. Закончив, Эд не отпускает ее талии, а расцеловывает открытые плечи и шею, и Люси склоняет голову, чтобы ему было удобнее. Тогда Сьюзан была почти готова постучать по косяку и накричать на мелких, но что-то остановило, и она просто ушла, подобрав шуршащие юбки и мягко ступая босыми ногами по ковру. Много раз после она точно так же уходит, чтобы не смотреть. Нарнийское лето и в ней пробуждает неправильные желания, и иногда сложно отвести взгляд от возмужавшего старшего брата в легкой летней рубахе с распахнутым воротом. Сьюзан мысленно выдает себе пару оплеух за такое каждый раз, но на каждом следующем празднике опять краем глаза поглядывает на Питера. Младшие этим вопросом в принципе не задаются. С них, хоть и равноправных правителей, спрос немного меньше пока что, и они пользуются. Убегают в леса, к морю, гоняют лошадей, тратят стрелы и мочалят деревянные мечи, не появляясь в замке по нескольку суток. Каждый раз по возвращении корсаж Люси ровно зашнурован, и Сьюзан прекрасно знает, что самостоятельно затянуть его так аккуратно невозможно, а спать в нем – тем более. Сьюзан видит иногда, как смотрит Эдмунд на танцующую в кругу фавнов Люси и как прижимает ее к себе, когда она возвращается из круга. Как близко они сидят, хотя, по-хорошему, в этом нет необходимости – праздничная ночь теплая, не замерзнешь. Сьюзан только слегка удивительно, как умудряется не замечать этого Верховный Король, но она решает не говорить ему, пока он сам не увидит. В конце концов, затевать семейные разборки, когда вокруг лето Нарнии, по меньшей мере, неразумно. Маленькая деталь, крошечная, но, по мнению Великодушной Королевы, значимая: Эдмунд зовет ее «моя леди», или «моя царственная сестра», или «сестра-королева», но никогда «моя королева». Этот титул принадлежит только Люси. Справедливый Король проводит большую часть своей шестнадцатой зимы на южных границах, с отрядом фавнов проводя ревизию укреплений и населения. Он возвращается только к исходу зимы, когда уже начали полегоньку просыпаться дриады. Первое, что он видит, еще даже не переступив порога Кэр-Параваля, - счастливая улыбка выбежавшей навстречу Люси, которой лесные девы принесли радостную новость первой. Эдмунд сгребает ее в привычные объятья, зарывается подмерзшим немного на морском ветру носом в пышные волосы, вдыхая запах дома, и понимает, что что-то изменилось. Маленькая Люси, золотой теплый лучик, все такая же теплая и нежная, только теперь почему-то Эдмунд чувствует сквозь кожаный жилет изменившуюся фигуру, а талия под ладонями, привыкшими к мечу, гораздо гибче, чем он помнит. Молодого короля бросает в незнакомый жар, да так, что наливаются алым щеки и уши, и он прижимает сестренку еще крепче, чтобы она не увидела. Позже, уже после отчета Верховному Королю, он соображает: Люси стала из девочки – девушкой. Эдмунд не помнит, как пересекла эту границу Сьюзан, он был младше тогда, и метаморфозы старшей сестры были наименьшим, что его волновало, да и происходило это, кажется, не так резко. А тут будто по мановению чьей-то руки, как бабочка из куколки вылетела. И такая, новая, Люси вызывает в нем что-то совершенно незнакомое, чего никогда не вызывала Сьюзан. Вечером за ужином он только неимоверным усилием воли заставляет себя не рассматривать непрерывно младшую сестру, находя все новые отличия и сходства с девочкой, обнимавшей и благословившей его перед отъездом. Спустя пару недель Эдмунд осознает, что присутствие Люси в поле зрения – единственное, что глушит в нем паническое «Где-где-где-где-что-то-случилось-куда-бежать-кого-рубить» чувство. Как только младшей королевы не видно и не слышно больше нескольких часов, он подрывается откуда угодно и бежит искать Люси. На его счастье, она за любым делом щебечет, и найти ее в саду или в галереях замка легко, идя на звук. Когда Люси на совете заявляет, что ей до зарезу, вот лучше прямо начиная с завтра, надо навестить дриад западных лесов, он с трудом удерживается от немедленного «Нет!». Зато не удерживается от того, чтобы напроситься сопровождать ее вместе с мистером Тумнусом. Сама мысль о невозможности увидеть ее хотя бы несколько дней повергает его в ужас, хотя сказать это именно в таких выражениях – легкий способ получить отказ: Люси не любит, когда ее опекают. Поэтому Эдмунд быстро выдумывает что-то приличествующее, и Люси соглашается. После того, как они выезжают, становится в чем-то проще, а в чем-то сложнее. С одной стороны, его маленькая королева всегда неподалеку, ее звонкий голос разносится далеко, а еще не до конца одевшиеся зеленью деревья просматриваются на несколько сотен ярдов. С другой стороны, ему никак не приходило в голову, что у девушек много разных деталей одежды, и в части из них не слишком удобно спать, а спят они вдвоем в палатке, пусть даже в этой палатке почти можно встать в рост. А Люси не привыкла стесняться брата, и после первой ночевки утром просит его затянуть на ней корсаж. Эдмунд просьбу выполняет как может, хотя шелковые шнурки так и норовят выскользнуть из пальцев, а перед глазами, ко всему прочему, узкие круглые плечи и лопатки под тонкой нижней рубашкой. Закончив одеваться, Люси легко выскакивает из палатки и зовет мистера Тумнуса, чтобы позавтракать и двигаться уже, а Эдмунд еще долго сидит и успокаивает дрожащие руки. Заглянувший позвать его к трапезе мистер Тумнус понимающе улыбается, но ничего не говорит. К третьему разу Эдмунд не выдерживает. Закончив шнуровать, он медлит с затягиванием последнего узла, стараясь удержать себя в руках, но когда Люси встряхивает головой, открывая шею, в нем что-то щелкает. В следующую секунду он обнаруживает себя судорожно сжимающим ее плечи, а еще через миг – жадно целует изящную шею с аккуратными позвоночками, белые плечи, открытые свободным воротом рубашки, маленькие ушки с серьгами-капельками… До него доходит вдруг, что Люси не отталкивает, чего он подсознательно ожидал. Эдмунд останавливается, заставляет себя разжать руки, и Люси тут же разворачивается к нему лицом, в которое Эд третий, наверно, раз в жизни не может посмотреть. Он почти готов падать ниц и просить прощения у своей маленькой королевы, но она вдруг тихо смеется, тянет его за шею к себе и целует, и Эдмунд, наконец, счастлив и спокоен впервые за эти несколько недель. Мистер Тумнус неслышно отходит, опустив поднятый было полог, и идет к разведенному из валежника костерку, чтобы спокойно поесть, пока их величества заняты. Отважная Королева была достойна своего титула еще в восемь лет, когда он был только дан ей, и спустя пять лет она достойна его еще более. Она на равных участвует в решении вопросов управления, вместе с Питером устраивает смотры войскам, вместе со Сьюзан сидит над расчетами дворцового продовольствия и вместе с Эдмундом разбирается в споре дриад и гномов северных лесов, пусть к осени ей еще даже нет тринадцати. Когда в один пасмурный осенний день она просыпается от неприятного чувства где-то в низу живота и обнаруживает на простынях пятна крови, она не пугается, хотя и удивлена неслабо, а, одевшись, обращается с вопросом к мистеру Тумнусу. Фавн смущенно мнется под ее вопросительным взглядом и предлагает: «Ваше величество, мне кажется, тебе лучше обратиться к твоей царственной сестре с этим вопросом». Люси следует его совету и идет к Сьюзан – прямо так, с утра, хотя точно знает, что сестра в такую рань да еще в отсутствие солнца не встает. Сьюзан объясняет ей, когда разлепляет веки и кое-как приводит себя в чувство, что это – нормально. Что это называется «месячные», что они бывают каждый месяц, что бояться их не надо: «Да я и не боюсь!» - «Молодец. Не перебивай, я и так еле соображаю», - и что надо просто чаще стирать панталоны, только и всего. На вопрос, а откуда, собственно, берется кровь, Сьюзан задумывается, потому что сама этим вопросом толком не задавалась, и так и отвечает младшей. Вопрос на этом исчерпывается, Люси отправляется стирать простыни, а Сьюзан – досыпать законные полтора часа. В самом начале зимы Эдмунд отправляется на южные границы, Питер вдруг оказывается жутко занят с Орландией и почти все время проводит у короля Лума, так что Сьюзан и Люси остаются в Кэр-Паравале вдвоем. Почти каждое утро они с кабинетом министров и советников заседают над сметами, картами, докладами, отчетами, и порой эти заседания заканчиваются только к вечеру, особенно если Сьюзан начинает заводиться насчет внешней политики, но выдаются и почти свободные дни, когда все вопросы удается решить до обеда. Тогда замок и двор наполняются смехом двух королев, состязающихся в стрельбе, кинжальном бое, искусстве верховой езды, а вечером они сидят в покоях Сьюзан и перешивают на растущую Люси ее любимые платья, потому что зимой дриады-портнихи спят. К возвращению братьев королевы заканчивают с гардеробом обеих, успевают принять делегацию с Одиноких Островов, явившуюся средь зимы по поводу внезапной кончины наместника, разрешить этот вопрос, много еще чего сделать, и вернувшегося первым Питера погребает под собой лавина новостей. Когда возвращается Эдмунд, на пороге уже весна, Люси узнает первой и о том, и о другом, и пляшет по замку кругами, пугая степенных барсуков на кухне и членов совета, заседающего теперь уже с Питером и Сьюзан по поводу внешних дел, которые Люси не очень любит. И так же первой выносится встречать брата, влетая в распахнутые руки, пахнущие землей, снегом, потом и выделанной кожей, и так и замирает, вдыхая всей грудью родной запах. И чуть не охает удивленно, когда знакомый до последней ноты запах вызывает у нее ощущения, совершенно отличные от тех, которые она помнит. Судя по слегка сбившемуся дыханию Эда и ставшим крепче объятиям, он тоже удивлен и растерян. На протяжении следующих нескольких недель Люси ловит на себе взгляд Эда с завидной регулярностью, и от этого взгляда у нее начинают гореть уши, благо их не видно из-под волос. Делится этим всем она, конечно же, с мистером Тумнусом, привычно посвящая его в свои переживания еще с самой коронации. Фавн прячет усмешку в шарфе, слушая свою маленькую королеву, а выслушав, советует под каким-нибудь предлогом отбыть из Кэр-Параваля на несколько дней, лучше всего – к дриадам. Люси почти не удивлена, когда на совете Эдмунд просит сопровождать ее, и легко дает согласие. Все, что случается дальше, ее более, чем устраивает, хотя ей с трудом удается не краснеть самой, прося брата помочь с одеванием. Домой они возвращаются пешком, отпустив лошадей и мистера Тумнуса вперед себя. Фавн Тумнус, один из министров и личный советник Отважной Королевы, наблюдает за ней и Справедливым Королем с самого начала. Для него вопросы, волнующие двух старших монархов, не являются вопросами, потому что он знает главный закон Нарнии, как любой урожденный нарниец: в любви нет ничего дурного, какой бы она ни была. И благословением Аслана, если даже маленькая королева зачнет ребенка от собственного брата, он не будет уродом и слабоумным, потому что слишком много светлой магии окутывает маленьких человеков, коронованных Царем царей.