Драбблы про Лави, Книжника и Шерила

У него хорошо поставленный голос со властными нотками, видящий насквозь взгляд и узнаваемое лицо. Слишком хорошо знакомое для того, чтобы Книжник мог опознать в сидящем пред ним Ное популярного политика, недавно чуть не ставшего жертвой покушения, что повлекло за собой новую кровопролитную войну. Одного этого старику вполне достаточно, чтобы понять – раз Шерил Камелот светит перед ним своим более чем известным лицом и стигматами на лбу в компании другого Ноя, то отпускать Книжников он не намерен. Живыми, по крайней мере. — Могу ли я пообщаться с господином Тысячелетним Графом? — Нет, не можете, — отрезает министр. – Я же говорил вам: Граф устал и отдыхает. Граф не может сейчас вести полноценную беседу. — То есть я правильно понял вас, что Граф не знаёт о том, что мы сейчас у вас… в гостях? – осторожно спрашивает Книжник. — Повторяю — Господин Граф сейчас не-адекватен! — шипит Ной, и тёмные глаза снова наливаются золотом – первый признак зарождающейся вспышки гнева. — Вы весьма эмоциональны для политика, — отмечает старик с лёгкой улыбкой. — А вы слишком разговорчивы для того, кто должен лишь отвечать на заданные вопросы, — парирует Камелот, и на какое-то время в странном тёмном пространстве без стен и потолка воцаряется тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Лави. Мальчику совсем плохо, отмечает Книжник. Что бы с ним ни делали паразиты Гниения, это убивает его. Возможно, по действию они сравнимы с Тизами и просто выедают его ученика изнутри. И что-то надо делать… Что-то определённо надо делать… Ной между тем достаёт из кармана пачку сигарет, вынимает одну. Перехватывает взгляд Книжника, усмехается. — Да, это ваши. Я воспользуюсь ими, и, надеюсь, возражений с вашей стороны не будет. – Он чиркает спичкой, закуривает. Выпускает небольшое облачко дыма. – У жены слабое здоровье, она не любит табак, знаете ли. Даже брата пришлось заставить бросить эту привычку… Есть такой английский писатель, Роберт Стивенсон, знаете? – И, не дожидаясь ответа от Книжника, продолжает. – «Галлоуэйская легенда», или «Вересковый эль» вы читали, я полагаю. Но я напомню. На Шотландию, населённую когда-то пиктами, напали захватчики и истребили всех, кроме старика и его сына. У них хотели узнать секрет изготовления хмельного напитка из вереска. И старик попросил убить сына, потому что перед ним совестно предавать. Но когда его условие выполнили, старый пикт заявил, что от сына ждал измены, а сам он не боится пыток, и пусть его тайна умрёт вместе с ним. Книжник молчит. — Я мог бы переломать вашему мальчику все кости, — спокойно замечает Камелот. – Но ему и так недолго осталось. Мог бы пытать его, не прибегая к услугам Фиддлера. Но я уверен, что он не знает ничего из того, что интересует меня. Вы-то чего добиваетесь? Хотите показать своему ученику твёрдость духа настоящего Книжника? Это легко, если не у тебя внутри резвятся малютки-паразиты. Лави вздыхает тяжело, рвано, хочет что-то сказать, но у него не получается, выходит лишь один хрип. Легко высмеивать кого-то, если не твой самый близкий человек умирает на твоих глазах. Легко давить на слабые точки других, если ты политик и привык манипулировать людьми. Легко шантажировать, лгать и запугивать, если по роду профессии занимаешься этим постоянно. — Поторопитесь, Книжник, скоро ваш ученик впадёт в кому, и рисоваться станет не перед кем, — смеётся Ной. – А когда он умрёт, то о том, какой вы молодец, некому будет слагать легенды и баллады. Рука его с зажатой сигаретой в руке двигается в такт словам, и её оранжевый огонёк – всё, что может различить Лави гаснущим зрением. Голос Ноя уже не кажется раздражающим и резким, он убаюкивает, он уже почти не слышен, и даже боль внутри, кажется, притупляется… — Я понял вас, — прерывает разглагольствования Ноя Книжник. – Хорошо. У меня не так много сведений о Четырнадцатом и прошлом поколении Ноев, но я расскажу вам всё, что знаю. И он начинает говорить, и первые же его слова заставляют Шерила застыть с не донесённой до рта сигаретой, а Лави, находящегося уже практически в бессознательном состоянии, распахнуть единственный глаз. — Старик… — шепчет он, протягивая вперёд руку. – Старик, ты же не… Книжник нащупывает его ладонь и сжимает её сухими холодными пальцами. И Лави успокаивается. Каким бы шокирующим ни был для него рассказ Книжника, как и его решение сотрудничать с Ноями, не стоило забывать слова учителя: «Правда никогда не должна мешать хорошей истории". И это правило действовало не только в политике.