Black and White

Все очень скоро ушли, оставив меня совсем одну, опять одну. А я всё не прекращала плакать, сомневаясь в этом яростном мире и желая спасти свою душу от грешных "белых". Моё сердце дрожало от каждого всхлипа, а руки уже не складывались в молитву. Мне хотелось просить Бога дать мне ещё немного сил, но, наверное, больше просить не следовало, и небо не позволяло мне это сделать. Занятия уже давно начались, а я всё сидела на дне оврага среди пустыря и плакала, громко проклиная весь этот мир. Вокруг меня была жизнь, всё жило, радуясь, что можно проживать такие прекрасные моменты самому и делиться ими с другими. И всё в этом мире тянулось, тянулось за солнцем, к небу, ввысь, чтобы сиять и чтобы существовать дальше. А я увядала вниз, в холодную тьму сырого оврага, и, подобно увядшим цветам, теряла всю радость жизни и уверенность в завтрашнем дне. Я не могла сказать, что жизнь стала бессмысленной. Никогда в своей жизни я не впадала в уныние - ведь это смертный грех. Но покорность Господу сейчас не спасала меня от гнёта суровой плётки судьбы, и хотелось только одного - поскорее открыть глаза на настоящий мир. На живые цветы, на полёт разноцветных бабочек, на шелестящие деревья, на небо, на солнце, на воду. Словно языки огня, слова одноклассников обжигали меня, принося боль, и мне хотелось показать им мой мир - мир цветов, радуги и магии, а они лишь презрительно хмыкали и засовывали меня в свою "реальность". То, что они называли реальностью, было серым и унылым, но им там нравилось, в месте, где можно стонать и охать о своём ничтожестве, когда ты можешь пойти и измениться, но не хочешь и не станешь этого делать. И когда я просила их посмотреть на цветную сказку бытия, они лишь отмахивались: "Будь реалисткой, чёрная обезьяна!" И как бы я ни пыталась убедить их в том, что реальность - это то, где ты существуешь, во что ты веришь, они говорили мне, что моя жизнь - сказки, а их серость - быль. И не было на всей планете средства, чтобы переубедить их. И сейчас, когда хмурое небо над моей головой вот-вот должно было заплакать вместе со мной, я рыдала, глядя в свои ладони. Мои тёмные волосы спутались ещё сильнее, чем обычно после потасовок, а глаза наверняка опухли, но сейчас было всё равно. Да и всегда было всё равно. Цинизм этого мира успел основательно заразить меня, притупить мою веру в Бога и помочь смириться с собственным серым, а точнее чёрным пятном в массе "белых" людей с "белыми" принципами и морялами. В состоянии своём, таком близком к безысходности, я нашла в себе силы и посмотрела на небо, будто в чьи-то серо-голубые глаза. Мне сразу вспомнились слова отца: "Небо - это глаза Бога, и каждый видит в нём отражение своих собственных эмоций и чувств, потому что Бог всегда милостлив и милосерден, Он видит нас, сочувствует нам, помогает нам. Всегда смотри на небо - и ты увидишь Его глаза и почувствуешь себя под Его нерушимой и вечной защитой!" В этот самый миг "глаза Бога" были пронзительно серые, и в них читалась задумчивая печаль и многовековая грусть, которые торжествовали в моей душе. Ветер дунул, развевая мои волосы, а слёзы продолжали течь, но уже менее обильно и больно. Мои ладони, прижатые к земле, наполнились небывалой силой, и я, заметив, что близился уже вечер, наконец нашла в себе мочи сложить их, чтобы прочесть молитву. Громко, будто это мой единственный шанс, я стала, рыдая, читать молитву, и в этом моём обращении к Господу была вся моя боль и тоска, которую Он делил со мной, от которой Он освобождал меня. И только молитва помогала мне смириться вновь с тяжёлой долей, выпавшей на мои плечи. А слёзы всё текли и текли. Был уже вечер, пылал закат. Небо окрасилось в кровавые лучи уходящего дня, и моё сердце зажглось теми же красками, что и солнце, и небо. Со всей своей силы я принялась вновь читать молитву, продолжая всхлипывать, но понимая, что надежда уже не покинет меня, покуда я разговариваю с Господом. Всё-таки прав был тот человек, который сказал, что молится можно и в чистом поле, без расписных куполов храма и священнослужителей в красивых пышных костюмах. Для обращения к Богу не нужно церквей и икон, Господь слышит и видит нас везде, где только существует мир наш. И во время этого разговора мы ощущаем, как снимает с наших плеч Он груз гнетущих бед. И сразу становится нам легче, и на душе светлее. А вечер уже минул, и солнце кануло в никуда, за горизонт, погрузившись в глубокий сон где-то на краю земли. Ночь вступала в свои права, гордо разукрашивая всё вокруг в пленяющий чёрный. Она было зажгла на небесах череду блестящих звёзд, но хмурые тучи чужой беды накрыли эти маленькие светлые искры, и стало совсем темно. Мой голос осип, и плач, смешанный с молитвой, стал совсем уж тихим, таким, что издалека не услышишь. Но я продолжала, зная, что ещё прочла не всё, что мне известно, чтотесть ещё место словам. Когда силы мои были совсем уже на исходе, я услышала рядом тихое сопение, а потом стоны боли и горя, тяжёлые, почти безысходные. И я поняла, что не одна страдаю в эту ночь на этом пустыре, сидя в тёмном сыром овраге, что есть ещё один человек, разделяющий мою боль и незавидную участь. И, проникнувшись его стонам и охам, я заплакала и за него, внимая чужой боли как своей, рождая в слезах надежду на светлое завтра. Тише, тише, неизвестный мне странник боли и изгнания, у нас с тобой ещё всё будет хорошо, обязательно наступит наше безоблачное завтра...