Сердце императрицы

Сулейман вернулся в свой дворец в ужасном, и это еще очень мягко сказано, настроении. Мысли то и дело путались, от приступов неконтролируемого гнева и ревности. "Как она могла со мной так поступить? Неужели, она способна предать меня, ее Повелителя, законного супруга и отца ее детей? Может она никогда вовсе меня и не любила? Вдруг, ее любовь была лишь хитрым прикрытием, расчетом, с помощью которого можно было получить огромные богатства и безграничную власть?Да нет! Она всегда терпела мои измены, хотя и частенько закатывала сцены ревности. Я так часто обрекал ее на невыносимые страдания, заставлял ее плакать, хотя обещал оберегать от всего плохого. Но она, несмотря ни на что, даже и не думала жаловаться, старалась стойко держаться, не показывая другим свою невыносимую душевную боль, на глазах у меня и детей. Я даже боюсь себе представить, сколько слез было выплакано ей по ночам. Улыбаясь мне днем, она скрывала свои сердечные раны, которые я заставлял открываться с каждой новой наложницей. Может и вправду, я не заслуживаю такой любящей и преданной женщины, как Хюррем? Что я наделал.... Я же ударил ее сегодня!" Он сел за свой рабочий стол, и, закрыв лицо руками, заплакал. Падишах всегда говорил своим сыновьям, что настоящий мужчина может плакать только в двух случаях в жизни: из-за смерти любимого человека, и из-за большой любви. Просидев так около часа, Сулейман немного успокоился и вышел на террасу- подышать свежим приморским воздухом, чтобы собраться с мыслями. Он долго вглядывался в морской горизонт, словно пытаясь найти там что-то. Внезапно, ему в голову пришла идея, заставившая его поверить в то, что все еще можно вернуть. Вызвав слугу, Сулейман приказал привести Ибрагима Пашу для очень важного и срочного разговора. Не прошло и пару минут, как Паргалы, такое прозвище закрепил за ним султан, явился на террасу. Поклонившись своему государю, мужчина с недоумением спросил: -Повелитель, вы хотели меня видеть? Слуга сказал, что у вас ко мне какое-то очень срочное дело. Я вас внимательно слушаю. Сулейман сел на диванчик, и, продолжая всматриваться вдаль, пояснил: -Да, я хотел посоветоваться с тобой в одном, крайне важном для меня, деле. Я хочу вернуть ее Ибрагим! Я хочу вернуть домой мою Хюррем. Помоги мне, иначе моя жизнь превратится в бесконечный кошмар. Дети от меня отдалились, любимой женщины нет рядом, дела государства идут наперекосяк. Если я ее не верну- меня ждет долгая и мучительная смерь. Я не могу больше без нее. Будучи султаном, мне неизвестно- каково это- добиваться расположения женщины. Ты же- имеешь необходимый опыт в этом деле. Я должен превзойти этого французского нахала, ведь он, и об это знают все, имеет этот дар завоевания женских сердец. Ибрагим растерянно наблюдал за его растрепанными видом. Грек хорошо понимал, что султан не шутит. -Что я могу вам посоветовать, Повелитель? Простите меня, но вы очень сильно постарались сделать так, чтобы раздавить госпожу, растоптать ее ранимую душу. Мое мнение, вам необходимо, для начала, наладить с ней более менее нормальное общение. Так сказать, вновь приучить нашу госпожу к вашему постоянному присутствию. После этого уже, будем планировать следующие шаги. Вы согласны с мной. В глазах Сулеймана появился луч надежды. Он встал на ноги, и, подойдя к Ибрагиму, крепко, по-дружески, обнял его, прошептав на ухо: -Спасибо тебе, мой брат! Ты вновь возвращаешь мне надежду в этот мир. Ибрагим любезно откланялся и удалился в свои дворцовые покои. В его голове сейчас вертелась только одна мысль: Он помогает Сулейману вновь забрать Хюррем себе. Навсегда. Заведение Хасана аги было одним из самых популярных мест подобного типа в Стамбуле. Отбоя от посетителей здесь никогда не было. Ведь именно здесь можно было попробовать различные виды выпивки, которых не было в других местах. Или посмотреть на чарующие танцы прекрасных танцовщиц. А за отдельную плату, можно и выбрать себе девушку на ночь, которая поможет расслабиться и забыть дневные проблемы. Девушки, кстати, здесь были на любой вкус. Как с пышными формами, так и необычайно худые. И черноглазые смуглые красавицы, и белокурые европейки, были и славянки, различных мастей. Красота и свобода выбора- вот одно из важнейших правил этого заведения. Именно здесь, и сидела великолепная троица, верных слуг Падишаха. Матракчи весело рассказывал забавный случай из своей жизни. Бали бей весело смеялся, то и дело, похлопывая своего загрустившего племянника. Мурад, к слову, время от времени, изображал притворную улыбку на губах, или полную заинтересованность во взгляде. Бали бей и Матракчи насмешливо переглянулись, после чего Насух Эфенди аккуратно спросил, иногда отвлекаясь, поглядывая на танцовщиц: -Эй, Мурад бей, что с тобой? Тебе не нравится это место? Странно, еще вчера ты называл это райским уголком. Мурад будто не слушал, его взгляд был сосредоточен на одной точке, где-то на стене. Друзья обеспокоено встретились взглядами. Бали бей, намереваясь вывести своего родственника из этого состояния, сильно хлопнул его по спине. -Очнись, да что с тобой? На этот раз, Мурад растерянно посмотрел на дядю и спокойно спросил: -Что? Что вы спрашивали? -Я говорю, что ты уже пару дней ведешь себя очень странно. Уж не влюбился ли ты часом? Мурад только пожал плечами. -Да я сам не знаю, дядя! Я никогда и не влюблялся толком. Хотя, бы прав- такое я испытываю впервые. Друзья весело засмеялись, наблюдая за растерянностью парня. Насух эфенди решил беззлобно подколоть Мурада: -Ох, как я тебя понимаю! Влюбленный мужчина сразу теряет голову. А ну признавайся бей, кто она, как выглядит? Да не стесняйся ты, все свои! Смех все не прекращался. Мурад и сам, невольно, расслабился. Переведя дух, он мечтательно улыбнулся. -Матракчи, она прекрасна, как утренний восход, и одновременно как вечерний закат. Ее глаза, бездонная бездна, заманивающая, беззащитных перед их сиянием, мужчин. Ее шелковые волосы прекрасны, словно языки пламени, сжигающие мужские сердца. Их аромат, воистину великолепен. Бали бей игриво подмигнул, выпытывая более пикантные подробности: -А как у нее обстоит дело с фигурой, формами. -Фигура стройная, как кипарис, дядя. А насчет форм- все при ней. На этот раз весело было всем троим. Матракчи, от безудержного смеха, даже опрокинул свой стакан с кипрским вином. -Слушай бей, а она то знает о твоих чувствах. А то, ты здесь мечтаешь о ней, страдаешь- а она даже и не знает о твоем существовании. Лицо Мурада, внезапно, приняло весьма серьезный вид. -Боюсь, нам не суждено быть вместе. Как я узнал- она уже замужем, имеет несколько детей. Уверен, мои чувства безответны. Бали бей налил ему вина, а после этого указал пальцем на улыбающихся девушек, сплетничавших на втором этаже. -Слушай, ты не расстраивайся. Не она первая, не она последняя. Лучше, иди и возьми себе женщину по нраву. Вмиг забудешь, про свою красотку. Мурад, осушив одним залпом полный большой стакан крепкого вина, подумал, что это не такая уж и плохая идея. Он медленно встал из-за столика и, поднявшись на второй этаж, взял за руку светловолосую девушку с прекрасными зелеными глазами, игриво манящую его тонким пальчиком. Сейчас ему хотелось просто забыться. Зухра хатун уже забыла, сколько лет служит у Ибрагима Паши. Не раз ей приходилось вытаскивать с того света нужных для Паши людей. За эти годы она хорошо научилась держать язык за зубами, и не задавать лишних вопросов. Как правило, она ничего особо не чувствовала по отношению к своим больным. Просто чувство долга, желание выполнить приказ, получить заслуженное вознаграждение. Но сейчас, она, что весьма несвойственно ей, очень сильно привязалась к печальной златовласой красавице, томящейся в этой дворцовой клетке. Обрабатывая ссадину на нежной щечке госпожи, Зухра почти сразу догадалась о природе этого повреждения. Выпроводив многочисленных служанок, женщина погладила свою госпожу по голове, и тихо, на ушко, спросила: -Госпожа моя, кто посмел вас обидеть? Скажите мне, я сообщу Ибрагиму Паше. А он то быстро заставит мерзавца заплатить за это. В ответ Хюррем лишь презрительно фыркнула: -Нет Зухра. Ибрагим ничего ему не сделает. Султан Сулейман хан может делать что угодно и с кем угодно. Знаешь, я всякое от него ожидала, но этого...Для меня, он потерял всякое достоинство. Зухра развела руками. Что она могла сказать? Никто не смеет противиться Великому Падишаху. Его воля- это высочайший приказ, требующий незамедлительного исполнения. Женщина лишь прижала голову Хюррем к себе, и продолжила гладить ее по голове. Хюррем уже не плакала. Ей было просто нечем. Ее моральные и физические силы были на исходе. Прижавшись поближе к пожилой лекарше, Хюррем внезапно заговорила: -Я сейчас жалею лишь об одном: мне никогда больше не доведется увидеть своих ангелочков. Я не смогу обнять и поцеловать на ночь Джихангира, не увижу успехов моего могучего льва Мехмеда, не посплетничаю с моей любимой девочкой Михримах, мне не удастся искренне посмеяться от проделок моих боевых мальчишек Селима и Баязеда. Как только меня не станет, их разошлют по дальним санджакам, а когда Мустафа с матерью захватят власть в империи, их вместе с потомством просто-напросто задушат шелковыми шнурками, для всеобщего порядка. Зухра в ужасе посмотрела в удивительно спокойное лицо Хюррем. -Да что вы! Не говорите так! Вы еще увидите, как взрослеют ваши внуки. Я уверена, что скоро все разрешится наилучшим для вас способом. Не печалитесь, не нужно отчаиваться. Никогда! Зухра помогла славянке причесать свои волосы, после чего, уложила госпожу спать, нежно, по-матерински, укрыв шелковым одеялом.