Жизнь с немого листа

Я знал, что не смогу долго скрывать свою немоту от родственников, то есть мамы с папой и бабушкой, живущими со мной в одной квартире, содержащими меня и, конечно же, уделяющими мне должное внимание, — трудно сказать, что мои родители способствовали хоть как-то моему воспитанию и развитию в детстве, но они всегда интересовались всеми моими проблемами. Когда же я им рассказывал о волнующих меня вещах, они лишь рукоплескали и восклицали, что мои беды — сущие пустяки, что это ребячество. Именно поэтому мне и не хотелось с ними делиться своими мыслями. Так и в этот раз я считал так же: немота — сущий пустяк, мне не следует расстраивать родителей тем, что я вообще считаю это проблемой. Я оделся, умылся, позавтракал на кухне и пошёл в школу, не попрощавшись ни с кем — лишь это удивило маму, но не столь, чтобы она задумалась о чём-нибудь. В школе оказалось ужасно невыносимо: ни один из моих знакомых не явился по причине, вероятно, того, что сегодня было кошмарно противное утро, как и все уроки. Я же старался не пропускать ни одного дня в школе — нет, не потому что меня туда тянет, а из-за своеобразной детской травмы; всё же хоть какой-то след на моём характере оставили родители. Учусь я, к слову, на исключительно пятёрки в триместрах в девятом классе, полностью не имея желания быть отличником. Всё же репутация, в моём случае — прилежного ученика, очень помогает достигать все цели лёгким путём. Обзаведясь авторитетом, его можно будет долгое время растрачивать — так я и поступал. В течение всего учебного дня от меня никто не ждал ни слова, чему я был очень рад. Как только кончился последний урок, я сразу же пошёл домой, не заходя куда-либо ещё. Меня ни капельки не будоражила прогулка в одиночестве домой и наблюдение за всем живым, за изменением погоды. Можно даже сказать, меня в коей-то степени раздражали люди, которых это вдохновляло; другими словами, пассивная агрессия у меня была направлена на всех так называемых моих друзей. Меня выводит из себя, как обычный закат или рассвет превращался для них в настоящее шоу и предмет для размышлений, как «пейзаж», изображающий каскады многоэтажных домов нашего города, заставляет их задуматься о величии человечества. На самом деле, они ничего нового Вам не расскажут и для себя ничего нового тоже не узнают. Их размышления — всего лишь набор цитат, найденных в интернете. Чем же я занимаюсь? Что я делаю, помимо посещения школы и прогулок туда-обратно в одиночестве? Всё моё свободное время — какой-то человек. И вот уже два месяца у меня мой единственный человек, и всё моё внимание, соответственно, уделяется лишь ему. Её зовут Рина. Рина — то, что затмило окончательно мою предыдущую «любовь». Для простоты, а как вы знаете, простота — залог красоты, буду называть мою бывшую «наркотиком». Так вот, я перестал быть наркоманом с Риной и стал незаметно для себя хорошеть; развиваться и прогрессировать прямо пропорционально времени, проведённому с нею. Но, всё же, искусство никогда не является из счастья, и мой пересказ не исключение. Можно сказать, что моя душа просто перешла на другую зависимость, на другой наркотик с другими последствиями. Любовь — это самая оглупляющая сила из всех, что только существуют в жизни человеческих существ, заставляющая даже самых привычно хладнокровных, циничных впадать в трясучку и пускать слюни. Так и я был кретином. Я чувствую мозгом и думаю сердцем, я сердцем никогда не лгу. Для Рины я был таким же наркотиком, так что встречи с ней и откровенного «разговора» я ничуть не боялся; но я бы не смог больше договариваться с ней по телефону, чтобы увидеться. Единственным вариантом было встретить её с школы — так я и поступил. В её школе уроки кончались на десять минут позже. Всё же нельзя было назвать наши развлечения невинными. Я прекрасно знал, чем, скорее всего, окончится сегодняшняя прогулка — мы не виделись два дня и уже за это время успели соскучиться друг по другу или же по теплу, которое мы получали друг от друга. Я был готов к этому и по пути зашёл в магазин купить «защиту». Немота, если о ней никто не знает, никак не мешает ходить за покупками; но, как и всегда, я неуютно себя чувствовал в скоплениях людей и старался быть незаметным, как бы экстравагантно и неформально я ни одевался. Я вышел из магазина и пошёл в сторону школы Рины по дороге, по которой она всегда ходит. «Привет,— раздалось прямо позади меня и наступила темнота, — угадай, кто?» По голосу я сразу узнал Рину, но произнести ничего не мог. Что же я придумал? Ну конечно, почему бы не перекинуть дорогого мне человека через себя вперёд, повалить его на спину и облокотиться на него? Лёжа на земле, она продолжила рассказывать о том, как увидела меня, подбежала, позабыв обо всём, и так далее…Я не мог этого слушать. Я не мог этого слушать хотя бы потому, что после её слов мне пришлось бы отвечать! Ничего лучшего, чем поцеловать её и таким образом заставить замолчать, я не нашёл. После такого небольшого приветствия, мы всё же решили встать и выдвинуться в сторону моего дома Мы заходим в лифт, нажимаем кнопку на девятый этаж. И именно в таких моментах, как нахождение в лифте, в длинной очереди на кассе магазина, большинство считают молчание какой-то неловкостью и пытаются заговорить. Это получается ужасно, подходящей темы не оказывается. Рина всё же не решилась даже стараться; она видит, что я не в лучшем духе и чем-то озадачен, хотя это не совсем так — я просто не могу показать обратного. Мы приехали на мой этаж, я открываю двери в квартиру и уже на пороге по включённому свету замечаю присутствие родителей или, по крайней мере, одного из них. Они должны были быть на работе, так что меня немного взволновал их приход. Я пропускаю Рину вперёд, закрываю дверь и мимоходом парой движений скидываю обувь. Иду на кухню, где обычно и проводят свободное время мои папа и мама. Вероятно, именно меня они и ждали. По тому, как они смотрели на меня и как был выдвинут один из стульев, я понял, что они хотят о чём-то поговорить. О чём-то, из-за чего они отпросились с работ. Движением бровей я намекаю им, что готов слушать, что я в духе и готов осилить любой разговор. «Я бы посоветовал тебе присесть, —сказал мой папа, подобрав момент, пытаясь избегать неловкости, которая уже заставляла «плакать». — Эта новость не особо приятная…» Мама всё это время молчала, видимо, из-за нежелания портить момент, нужный для того, чтобы всё рассказать мне. Только она откроет рот — сразу заплачет, это видно по её трясущейся нижней челюсти. Папа продолжал: «Сегодня утром… твоя бабушка, мать Лены (он лишь на миг взглянул на мою маму, это её звали Еленой), умерла…» В этот момент мама не выдержала и расплакалась, папа бросился к ней и начал её успокаивать, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать с ней в один голос. Им нужно было решать определённые вопросы, я это знал. Нужно было определить дату похорон, причину и время смерти, но в их положении — в истерическом, это было невозможно, и я решил, что мне стоит уйти. Я не умел успокаивать взрослых людей, да и меня ждала Рина, да и вряд ли у меня что-нибудь бы получилось, не сказав ни слова. Я пришёл в свою комнату, Рина лежала на диване. Она спросила, почему мои родители были дома. По моему виду нельзя было сказать, что случилось. У меня была приятная мне особенность — я мог сдерживать слёзы, как бы сильно меня ни потрясали слова людей. Я мог узнать о смерти любого из родственников, а после выдержать общение с друзьями. Да, я был бы опустошён, слишком апатичен и малоподвижен, но я бы не плакал. А потом, ночью, это всё могло бы вырваться наружу… Так и сейчас я не плакал. Я не мог ничего ответить и просто лёг рядом с Риной, обнял её и попытался заснуть, обдумывая всё. Её ничуть не испугало моё молчание, хоть она и могла догадываться о кошмарности случившегося. Я не любил свою бабушку. При жизни, а она жила последние года три с нами в квартире, она даже иногда меня раздражала своим странно-ребяческим отношением ко мне. Но когда кто-то безвозвратно пропадает, начинаешь мыслить по-другому. Меня очень пугал факт смерти, её неизбежность и полное незнание того, что будет после неё. Я знал, что могу прожить хоть сто или двести лет, но потом всё равно умру. И я не буду даже знать, что хоть когда-то жил. Нечему будет знать — мой мозг просто съедят бактерии, паразиты. Я часто говорил, что все мысли и мир абстрактного, воображение — это всё материально. Оно представлено взаимодействием нейронов, огромным их количеством. Если вырезать определённый кусок человеческого мозга, то все воспоминания, которые хранились в этом отделе, просто исчезнут. А после смерти исчезал целый мозг. То есть, все воспоминания. Когда моя бабушка умерла, я знал: скоро умрёт и вторая моя бабушка, потом мои родители, потом умру я, умрёт Рина. Все, кого ты любишь, умирает в конечном счёте. Вопрос лишь в том, кто умрёт раньше. Я собирался пережить всех своих знакомых.