When I close my eyes

      Коридоры Эрудиции белые и до скрипа под кожей чистые. А в больничном крыле в нос пробирается едкий запах дезинфицирующих средств. Яркие белые люминесцентные лампы холодного света режут глаза. От них не спрятаться даже за веками – прожигают насквозь. Белый кафель на полу, белая краска на стенах, белые плитки пенополистерола на потолке. Все органично, лаконично и до тошноты скрупулёзно.       Единственным несуразным пятном выделяются клюквенно-алые капли на полу, ведущие редкую и нестройную дорожку к стеклянным дверям, на самом деле прозрачным, но также кажущиеся белыми. Эрик пересчитал уже их все. Начиная от дверей в дальнем конце коридора идет пять крупных капель, через тридцать сантиметров еще две. Примерно через метр наискосок вправо несколько капель образуют куцую лужицу. Лидер прикидывает, что там должно быть капель десять или около того. Потом хоровод капель выстраивается в ровную прямую, и их можно увидеть с периодичностью в каждые двадцать-тридцать сантиметров.       Бесстрашный антрацитовой глыбой сидит в этом коридоре, но даже он больше ему подходит, чем эти крошечные капельки перед его взором. Эрик циклится на них и отрешается от всего мира. Со стороны это выглядит, будто он спит. Для просвещенных – что к нему ближе десяти метров лучше не подходить. А если и рискнуть, то причина для этого должна быть из разряда: “началась война”, “Макс умер, Вы – новый Лидер” или “она жива”. Хотя о последних двух причинах мало кто рискнет заикнуться. Так что периметр в десять метров вокруг Лидера безжизненно пустует. Даже Док, которого Эрик притащил в Эрудицию буквально за шиворот, не приближается ближе невидимой границы.       Эрику нужна причина быть здесь. И он без особого труда нашел ее для себя. Он – Лидер. Представитель другой фракции. Посторонний наблюдатель, охранник и посол в одном лице. Док идет переводчиком, потому что даже эрудированный бесстрашный не всегда улавливает тонкости современной медицины. В конце концов, и не обязан, не медик он.       Неофитов привезли в медицинский комплекс Эрудиции около трех дней назад. Семьдесят часов и тридцать восемь минут, по часам Эрика. Из них только последние четыре он позволил себе провести рядом с ними. Ну как рядом, примерно на том же этаже. Ближе его бы все равно не пустили: все неофиты были либо в операционных, либо в реанимации, кому как «повезло». В Бесстрашии траур. Находиться в убитой горем фракции для него невыносимо. Еще более невыносимо находиться в этом белоснежном коридоре с режущими глаз красными вкраплениями, но Эрик виду не подает.       Лидер словно литой монумент: ни один мускул не выдает напряжения, а лицо застыло восковой маской. Он замер, не шевелясь, каменным изваянием, даже не видно, как дышит. И если одеть его в белое, то вполне себе сольется как хамелеон со стерильностью и безвременьем этого коридора.       Удивительно, но Лидер вздрагивает, когда монотонную тишину разрезает дикий отчаянный вопль, он не узнает в нем даже тени знакомого голоса. В нем столько боли, страха, безысходности, что хочется вышибить двери к чертовой матери, влететь в ее палату и перестрелять там всех присутствующих.       Где-то в закоулках бьющегося в истерике разума он вспоминает, что люди рядом с ней – врачи. И что они должны ей как-то помогать. Но в реальности ее голос лезвием проходится по его барабанным перепонкам, заставляя норадреналин с бешеной скоростью циркулировать по крови, запирая жаждущего вырваться зверя в клетке. Внешне же он лишь едва заметно вздрагивает и остается сидеть все в той же позе и с тем же выражением лица.       Случайно зацепившись взглядом за крошечную трещинку на идеально ровной стене, Эрику хочется взвыть и до хруста костей вдолбить в нее свой кулак. Еще раз и еще. Пока отупляющая боль не вытечет вместе с кровью. Ей больно там, за стеной, за дверями, всего в каких-то десяти шагах от него. Ему вроде бы тоже больно, но он не ранен. Здесь, в этом ослепительной белизны коридоре нет его крови, только ее. Он уверен в том, кому принадлежат эти капли. И если бы мог, то воскресил, оживил, воссоздал тех тварей, что заставили ее страдать, с одной лишь целью – убивать их снова и снова, калечить, разрывать, уродовать, пытать… И даже все их бесконечно возможные мучения не искупят ее секундного отчаяния.       Лидер чувствует, что задыхается. Неконтролируемые эмоции плавают на поверхности сознания, и он тонет под их давлением. И никакая сила Архимеда не вытолкнет его оттуда. Но он все еще жив, и все еще дышит. Что-то заставляет его действовать по инерции, не отпускать внешний контроль. Это внутри, под кожей, ему хочется крошить стены в порошок, разрывать, душить кого угодно, чтобы выпустить бешеное напряжение, током царапающее пальцы.       «Да идите все нах*й!» - огрызается Эрик, - «Я не могу быть эмоциональным котенком, влюбленным в девчонку! Я чертов Лидер!»       Все так просто. Он не в силах ей помочь сейчас, не в силах был спасти вовремя. Все что он теперь может делать – это сидеть и сжимать кулаки с такой силой, чтобы почти под ноль обрезанные ногти впивались в кожу до крови. Определенная степень трусости – бесспорно. Хотя в чем тут трусость? Он не убегает, не прячется, вроде как не ищет себе отговорок. Сидит себе, прессует сам себя. Но иного решения он просто не знает. Это тот определенный край разумности, который ему позволен. Хочется убежать от нее, с ней, от себя в конце концов. И вроде бы он уже знает, понимает, почему сидит тут, и с каждым гулким ударом сердца, отдающим болью в висках, отсчитывает секунды до того, как увидит ее снова. Но признать это, даже шепотом, даже по секрету, задача непосильная для Лидера.       Эрик с шумом выдыхает и упирается локтями в колени, а ладони смыкает на затылке в замок. Ерошит волосы и снова замирает.       Он глыба, камень, бесчувственный профессиональный убийца. Только зачем он повторяет это сам себе?       Когда двери разъезжаются в стороны, Эрик поднимается на ноги, морально готовый ко всему. Как ему кажется.       Сначала он видит стерильно пустой коридор, зеркальное отражение того же, где стоит сам. Потом слышит скрежет колесиков по мраморному полу, шуршание белых халатов, и голоса их обладателей что-то тихо обсуждающих. Звуки становятся громче и ближе, и вот они выруливают с каталкой из невидимого глазу поворота. Впереди идет Док, держа руку на поручне и беседуя с безликим человечком в белом. Их сопровождают еще шесть таких же человечков, один из которых держит высоко в руке два пакета с прозрачной и красной жидкостями, и еще один держит руки на плече девушки, словно удерживая ее. Тут Эрик замечает, что руки всех этих человечков на самом деле находятся на теле девушки – на плечах, руках, ногах. Ее руки и ноги помимо этого зафиксированы ремнями, а в рот вставлена какая-то толстенная трубка и зафиксирована медицинским скотчем.       Девушка на фоне белых стен похожа на болотное приведение. Даже брусничные капли выглядят более живыми и уместными тут, чем она. Ее одежду – лохмотья, бывшие некогда формой Бесстрашных, с нее беспощадно срезали и тут же сожгли. На смену им пришли легкие повязки и временные швы, пока продолжается обследование. Неофитку отмыли от крови, накрыли легким подобием больничного халата и зафиксировали. Беззвучный вопль застыл на ее лице. А безучастные глаза смотрят перед собой. Она не обращает внимания ни на докторов, ни на Эрика, когда ее провозят мимо него.       - Катарина, - выдохнул Лидер, пытаясь обратить на себя внимание.       Ни один мускул в ее теле не выдал реакции на звук собственного имени. Эрик не заметил, как время словно остановилось. Он выхватывает глазами ее отдельные черты, и они эхом отдают в воспоминаниях. Ее непослушные и яркие волосы, которые она упрямо отказывалась не только состригать, но даже закалывать, сейчас представляли собой жалкое зрелище. Кажется, среди них появились даже седые пряди. Но разве такое возможно в ее возрасте? Возможно, ведь старение определяется не только возрастом, но и опытом. А его у девушки теперь было с лихвой. Ее потрясающие глаза, сейчас наполнены таким отчаянием, какого он ни разу не видел в Яме. Ни у кого. И даже перед ним. Заостренные скулы и чудовищные синяки под глазами. А Эрик вспоминает, как блестели ее глаза, когда ножи, подброшенные тонкой ручкой, точно попадали в цель. Той ручкой, что сейчас как рукавом покрыта бинтами. И далеко не украшением блестят от лампы на ее запястье фиксаторы. Он вспоминает ощущение ее гибкого тела у него в руках: как она била по груше этими руками, как сгибала спину и отводила бедро, когда целилась ножом в цель. И все эти моменты он был рядом с ней. Ощущал ее тепло. Вдыхал ее запах. «Катарина… Ката…. Кэт…» - он зовет ее, но она не отвечает. Она – вот она, еще жива, ее руки, ее волосы, но…       «Какого хрена!» - Эрику так и хочется закричать. Он стоит тут перед ней, только дотронься до него, и он взорвется к чертям. А она словно и не заметила его. Взгляд пустой, потухший, смотрящий куда-то перед собой.       Эрик стоит как громом пораженный, не зная, что сейчас должен сделать. Мимолетное желание протянуть руку и коснуться ее мертвенно-бледной кожи так и осталось нереализованным. То ли сил физических не хватило, чтобы преодолеть чудовищное напряжение и протянуть руку, то ли смелости. Он проводил ее каталку глазами и позволил себе моргнуть только тогда, когда двери за ее процессией закрылись в противоположном конце злополучного коридора.       Девушка выглядела такой несуразно маленькой, беззащитной, сломленной. Вечность до бесстрашия и от него. А что сам Лидер? Он прожигает взглядом разделившие их двери и с шумом вбирает воздух. Почти пыхтит, его колотит ощутимо, еще чуть-чуть и пар пойдет. Потому что температура крови и терпения уже на критической отметке.       Эрик довольствуется иллюзорным самоконтролем, потому что на большее сейчас не способен. Он стоит, незыблем, посредине коридора и смотрит в одну точку. Как она, несколько секунд назад… Минут? Часов? Вечность для него.       Глухой звук удара, инстинктивно заставляет Эрика закрыть глаза. Удар, и трескается краска. Еще удар, и красные капли смешиваются на стене с пылью осыпающейся штукатурки. Удар правой. Мало боли. Еще удар, и первый удар левой рукой. Он все равно почти ничего не чувствует. Неважно, стена перед ним, или чей-то череп. Удары сыплются на эфемерную преграду один за другим. Сквозь вату в ушах пробиваются знакомые скрежещущие звуки: треск лопающейся штукатурки и краски, хруст разбиваемых костяшек, кровавое хлюпанье разбитых рук, врезающихся в твердую поверхность… Издалека Эрик слышит рёв, такой дикий, звериный, остро нуждающийся. Лидер его не узнает, но точно знает, что орет он сам. Той девочке сделали больно, так больно, что ему смотреть страшно. А ведь он – будущий Верховный! И чувство страха ему должно быть чуждо. Но нет, что-то навязчиво живое, клокочущее, болезненное и непозволительное для его жизни, инородными клетками размножается под кожей, послушно пропускается через сердце, которое, оказывается, у него тоже есть, и с кровью разносится по всему телу. Эрик испытывает жгучую палитру чувств, возможно, впервые так остро. Эмоции захлестывают его, словно цунами, сметая все преграды, но он еще не различает, не обозначает и не разделяет их. Это просто бурлящий котел, и он варится в нем, без возможности вылезти из собственной шкуры.       Он – злобная безэмоциональная тварь. Аксиома его жизни, привычная и столь удобная раньше, в настоящий момент ему совсем не помогает контролировать происходящее.       Лидер открывает глаза, выпускает запертый в грудной клетке воздух, уже готовый ее разорвать, искоса смотрит на двери и переводит хмурый взгляд на стену. Однако на белоснежной и почти идеальной поверхности нет и следа потери контроля. В коридоре ничего не поменялось и не дает вразумительной подсказки: было или не было?       Он, не контролируя себя, словно ища что-то или кого-то, обводит весь коридор глазами. И вроде бы все трещины и стыки въелись в его сознание, когда его резко пробирает озноб. Взгляд прикован к полу, а зрачки то ли от ужаса, то ли от страха полностью перекрывают радужку - тьма поглощает холодную сталь его взора. Он стоит в ее крови. Та самая маленькая лужица, образованная клюквенными горошинками, и его черный правый ботинок прямо посреди нее. Дыхание перехватывает, и Эрик сам теряется от такого кощунства. Он стоит, не может заставить себя сделать и шаг, будто на мину попал. Но тут ему страшнее. Лидер знает, как обезвреживать все мины, но как обезопасить себя от этой девчонки?       Эрик чувствует разочарование и вскипающую ярость. Эта девчонка, такая беспомощная в своем существе, словно взмахом крыла бабочки вызывает в Лидере целый ураган эмоций. И к чертям все самообладание, выработанное некогда железобетонными нервами и изнурительными тренировками. А ведь она еще и не специально производит на него такой эффект. Эрик с ужасом и долей прячущейся надежды думает, что же будет, когда если она додумается специально на него повлиять?       Он ловит себя на мысли, что если позволит себе впустить девчонку сквозь свой невидимый барьер, то может измениться. Это ново и пугающе. Эрик боится этого чужеродного чувства, что он готов сделать для нее все, вне зависимости от того, как это отразится на нем. Как только эта мысль формулируется в нем и становится близка к осознанию, он готов уже пустить пулю себе в голову. Лидер всегда считал, что женщина – это не человек, а какой-то хитрый агрегат, который говорит, изредка думает, обслуживает в постели и вне ее и рожает детей. Он не воспринимает женщину, как равную себе. Равным себе он далеко не каждого закаленного Бесстрашного готов был принять. Что уж говорить о противоположном поле? Что ж, Эрик до мозга костей был шовинистом.       И вот теперь, сейчас, он в терзаниях готов метаться по коридору, как загнанный и потерявший свободу хищник. Любому укротителю известно, что к такому зверю заходить в клетку – себе дороже. Знает это и Док. Только выбора у него нет. Он нерешительно мнется перед закрытыми дверьми, всеми порами на коже ощущая пульсирующую опасность, исходящую темной аурой от молодого Лидера.       - Мы не все вытащили из нее, - извиняющимся тоном произносит Док.       - Что это значит?       - Эрудиты сначала повезли ее на МРТ, чтобы посмотреть какие внутренние повреждения мы могли упустить. Но какой-то мальчишка из инициируемых предложил ее сначала под жесткий рентген положить. Штука вредная, но как оказалось с ней, более безопасная.       - Точнее?       - Эти твари оставили в ней пару «сюрпризов». И если бы мы провели ее через МРТ, то собственными руками покалечили бы сильнее, а возможно и убили бы нахрен.       Док, заметив, что Эрик уже даже не утруждает себя вопросами, а просто злобно сверлит его взглядом, тихонько продолжил:       - МРТ. Суть в том, что эта штука работает с громадными и сильными магнитами, что в принципе, в разы безопаснее, чем облучение. За одним исключением – если в организме нет ничего металлического. Эта хреновина достаточно чувствительна, что реагирует даже на драг. металлы. И возвращаясь к безвременно почившим тварям, - последние слова Док цедит сквозь зубы, словно хочет сплюнуть их на стерильный пол Эрудиции, - они вставили ей в глаза и уши тонкие иглы из серебра. Собственно, если бы не рентген, МРТ притянул бы их, и разорвал глаза и ушные раковины, как минимум. А там, черт его знает, по какой траектории они могли быть притянуты.       - И что? Вытащили их? – спокойно спрашивает Эрик. Слишком спокойно, замечает для себя Док.       «Он еще не понял», - мелькнула у него догадка.       - Ее вот сейчас как раз оперируют. Эти штуки маленькие, диаметром чуть тоньше кевларовой нити. Эрудиты их вытащить-то вытащат, только…       - Только что?! – рявкает Эрик. Он уже начинает догадываться, что Док не спроста на одном месте топчется.       Док глотает готовые сорваться слова и мнется на месте, еле удерживаясь от шага назад, но сдерживается, соображая, что от Эрика это не укроется и хрен пойми, чем ему это будет грозить. Он прекрасно понимает, что Лидер здесь не по доброте душевной штаны просиживает. И что забота о неофитах, в общем, тоже не является его приоритетной целью, иначе, он как ядовитый шмель циркулировал бы по этажам, бесстрашный, опасный и жалящий. Но Лидер уже несколько часов гипнотизирует четыре стены с потолком и полом, и то, как он провожал каталку с неофиткой-переходником даже невозмутимо дистанцирующемуся Доку, дало достаточно объяснений.       - Эрудиты постарались сделать все максимально аккуратно, - подбирает слова Док, - Они пытались… Но с такими повреждениями… Вы должны понимать, - мужчина мнется, думает и боится сказать главное. Но брошенный исподлобья мельком взгляд на Лидера, заставляет почти шепотом произнести, - зрение и слух ей это не вернет…       Эрик готовил себя к совершенно иному: что она не выживет, видя ее повреждения – шансы были мизерны, или, что, на худой конец, она не сможет двигаться. И если первое никто бы не смог исправить, то с движением эрудиция бы точно смогла что-то придумать. Наверное. Но это: глухота и слепота… Новость становится шоком для Эрика.       «Ни зрения, ни слуха, не бесстрашный, не человек, никто, овощ…»       Где-то там, в глубине коридоров, сломалась девочка, что для него лично сияла на всю Яму. Её глаза цвета сепии, что завораживали и притягивали в свой плен… Она никогда не сможет больше видеть…       И не только видеть, она НИКОГДА ничего не услышит!       НИКОГДА!       Она не услышит ЕГО! Не увидит ЕГО!       Его девочка ослепла и оглохла. Фраза заевшей кинопленкой крутится у него в голове, пытаясь вызвать хоть какие-то реакции, но Эрик чувствует лишь тянущее отупение. Не сможет видеть и слышать! Она не посмотрит на него и не улыбнется, как когда-то давно, вечность назад, на ринге. Не услышит всего, что Эрик хотел бы мог бы ей сказать. Или показать, ведь иногда действия дороже слов. Но это все теперь бесполезно.       Неоконченная мысль замерла в сознании, вызывая тупой ужас где-то в области позвоночника.       Нет, это было что-то другое. Страх.       Страх? Он чуть не рассмеялся в голос. Он не помнил, когда в последний раз чего-то боялся. Это было настолько давно, что чувство казалось забытым. Но именно животный, всепоглощающий страх леденящей липкой массой разрастался у него внутри.       Он точно знает, что теперь должно последовать за этим приговором. И земля, в статусе белоснежного пола, пытается уйти из-под его ног. Он бы с удовольствием отключил сейчас сознание и, как последняя кисейная барышня, грохнулся бы в обморок. Спасительная пустота – непозволительная роскошь. Не для Лидера.       Эрика лихорадит. Он дышит тяжело и часто. Не особо понимая и не контролируя свое состояние. Да и стоит он скорее по привычке, и мышцы на лице обманчиво расслаблены. Это страшнее видимой и несдержанной ярости. Так человек умирает изнутри. Так крушится внутренний мир. И грохот рушащегося мироздания оглушает молодого Бесстрашного, затопляет черной патокой все естество.       Произошло то, чего он боялся больше ее смерти: возникшая теперь необходимость убить ее собственными руками. Никто из лидеров, а Макс тем более, не захотят марать руки в таком деле. Они все, в принципе, предпочитали разгуливать по Фракции с разве что не блестящими от безукоризненной чистоты руками.       Эрику противно осознавать, что многие вещи, часто необходимые, еще чаще недостойные, делаются его руками. Он, конечно, не в данный момент впервые это осознал. Только именно сейчас стало тошно от вечно ноющего нерешительного Макса. Но помимо старого Лидера, есть еще и Закон. Закон, по которому девочке теперь только одна дорога – в пропасть почти родной фракции.       Эрика нехило трясет от злости. На себя, на Макса, на весь мир. Он сжимает кулаки, что костяшки белеют. Но этого не достаточно. Нужна боль. Причинить ее другому, причинить себе, содрать костяшки в кровь – это должно помочь, отрезвить рассудок. Однако, Лидер не может сделать и шага. Мысли хаотично возникают, нашептывая варианты его действий, и заполняют собой все пространство, физически довлея над ним.       «Не видит и не слышит… Не видит меня и не слышит…» Повторяет он про себя, хотя перед глазами стоит территория за границей отчуждения, дальние рубежи. Изгои же там выживали как-то? Прилично так выживали… Он мог бы хоть сейчас забрать девчонку из Эрудиции и сорваться с ней за Стену. Это легко, и кажется таким соблазнительным. Это же ОН, Лидер, Эрик – он знает там каждый бункер, каждую заброшенную деревеньку…       «Не вариант, остальные Лидеры тоже их знают, хотя бы по отчетам», - проносится у него в голове, - «Надо будет еще дальше…»       А дальше что? Эрика озаряет внезапно. Неприятные мысли, словно яркая молния в ночи, вклиниваются в его черепную коробку. Выкрасть израненную неофитку прямо из операционной? Тащить ее больную, еле живую, слепую и глухую за Стену? И снова – а дальше то что? Что он с ней там делать будет? Без лекарств, без должного ухода? Она же загнется там у него на руках! Он разве что и выиграет немного времени у Смерти. И как ему потом жить? Возвращаться в Бесстрашие? К Максу под крыло? Под трибунал?       Эрик регистрирует, что Док ему что-то говорит. Но из-за какофонии собственных мыслей, не слышит ни одного постороннего звука. Что бы бесстрашный ему сейчас не сказал, хуже уже быть не может, а значит и не важно. Лидер провожает его взглядом и снова возвращается к созерцанию пространства перед собой. Спутанные мысли, словно колибри, объевшиеся кирпичей, назойливо сменяют друг друга, ударяясь с оглушающим треском, от которого разве что черепная коробка не раскалывается. Он стоит тут и думает. Вспоминает и прокручивает в голове всевозможные варианты и так же безжалостно их отметает. Ничего стоящего в нужный момент не попадается под руку, и хочется взвыть раненым волком от отчаяния.       Шорох раскрывающихся дверей почти ускользает от его восприятия. Медленно приближающееся тело Дока, которое предстает перед Лидером на непростительно близком расстоянии, практически врывается в его личное пространство, заставляя обратить на себя внимание.       - Все успешно вытащили, - чересчур наигранно радостно отрапортовал Док, - больше сюрпризов не будет, - и попытался прикрепить некое подобие улыбки.       «А больше и не надо. И так, удавиться хочется» - можно прочитать во взгляде Лидера.       Он так и стоит, как статуя, посреди белоснежного коридора. Незыблем. Только грудь приподнимается от врожденной привычки проталкивать внутрь себя воздух толчками. Чтобы билось сердце, чтобы бежала кровь, что сейчас там-тамом пульсирует у Лидера в висках.       - Джанин уже сообщила все Максу, - добавляет Док, и тут чувствует, что Эрик, наконец-то обратил на него осознанный взгляд. Только судя по его суженным зрачкам и прищуренным глазам, что намертво впились взглядом в Дока, это не сулит ему ничего хорошего.       Для Эрика «Джанин» – словно пощечина. Само только слово вырывает его из болота затягивающих мыслей. Он же знает, что это за женщина, и что она не просто так возникает. Ее появление не сулит ничего простого и обнадеживающего.       - Сука! – скрежещет он зубами. Тут и Мэтьюс, и Док, и Макс, и даже неофитка в одном слове.       Лидер закрывает на мгновение глаза и словно шарик, сдувается. Воздух со свистом вырывается через расширенные ноздри, напряженные руки выпрямляются. На большее самообладания не хватает. Шаг за шагом, по чуть-чуть, он вернет себе контроль. Над телом и мыслями, над ситуацией, рано или поздно. А сейчас ему жизненно необходимо заставить себя выйти из этого до рвотного рефлекса пергидрольного помещения, и еще не убить ненароком Дока. Злость можно сорвать на ком-нибудь более подходящем, Доку еще целую Фракцию лечить.       А последний все не унимается, словно сам себе могилу копать собирается. Эрик слышит, как бесстрашный маячит за его спиной, набирая в грудь воздух, чтобы снова обратиться к нему:       - Макс договорился с эрудитами о лечении.       Эрик резко тормозит и молниеносно разворачивается к Доку. Слова просты и ясны, и даже как-то укладываются в голове, но вот их смысл не до конца.       О каком лечении может идти речь? Эти раны не соответствуют возможности прохождения службы. Девчонка теперь – отработанный материал.       Эрик даже не замечает, что говорит это вслух, на что Док радостно ему отвечает:       - Джанин сказала, что иглы были вставлены просто с ювелирной точностью. Им нужно время, но это излечимо, - Эрик хаотично обрабатывает полученную информацию, но составить логическую цепочку до сих пор не получается. Он вопросительно смотрит на Дока, давая бессловесное разрешение ему помочь. Но бесстрашный не спешит с этим. Он просто выполняет полученные приказы, и сейчас делает то, зачем собственно его Эрик и притащил в Эрудицию – докладывает ему информацию из первых рук.       - По Закону, - хрипит Эрик и удивляется странному незнакомому звуку. В голове проносится «Это реально мой голос?» и «Надо меньше курить…», - с такими травмами их бессмысленно лечить.       Слова даются с трудом, практически застревая в горле. Но ему необходимо их озвучить, чтобы хоть немного избавить себя от их груза.       Док мнется на месте, тупит глаза в пол, ерошит волосы. Он нервничает, сам понимает, что подростки теперь – просто живые мертвецы. И смысл тянуть? Но приказы Док не обсуждает.       - Макс приказал забрать их домой, как только врачи разрешат транспортировку. И ждать лечения.       Сначала Эрик хочет разбить в кровь кулаки, желательно, чтобы при этом под них попалась и физиономия Дока, но спустя пару глубоких вдохов, он понимает, что жизнь не кончена, мир не разрушен, и, в принципе, у него есть определенное пространство для маневров.       Зачем Макс тянет кота за яйца, молодой Лидер категорически не понимает. И ненавидит его за это. Хотя отголосок разума где-то глубоко на задворках участливо шепчет: «Спасибо за время».       Хоть час, день, неделя, неизвестность и вечность, чтобы разобраться в себе и как-то исправить уже неисправимое. Эрик не верит в счастливый исход. Смерть в Бесстрашии вечный спутник, дышащий в затылок и иногда с любопытством выглядывающий из-за плеча. Его девочка покалечена, сломлена и одной ногой на том свете. И хотя Эрик зафиксировал факт ее глухоты и слепоты, сам он его не осознал и не принял. Он понятия не имеет, что вообще с ней теперь делать. Бесстрашие не приспособлено для таких как она… Поверженных… Почему Макс не оставляет ее в Эрудиции? Зачем везти ее - их - домой? Крутые спуски, лестницы без перил, обрывы, Яма, темные бесконечные коридоры… Пропасть, в конце концов! Не лучшее место для реабилитации неофитов.       От Дока никакой пользы, хотя он и исправно выполняет свои обязанности. Но вот секретарша из него никудышная. Эрик пытается сам связаться с Максом, обнаружив на своей рации мигающий огонек, призывно сообщающий, что Лидер проигнорировал несколько выходов на связь. Боги, сколько времени он в этом коридоре? Вечность? Или это его персональный Ад?       Все-таки связавшись с Максом, Эрик лишь больше уверился, что где-то пропустил важную информацию и теперь чувствует себя слегка потерянным. Макс не посвящает молодого протеже в свой план, а у Эрика пока не хватает злости, чтобы добиться ответа. Он откладывает это на потом, когда вернется во Фракцию.       А сейчас он как сомнамбула движется по коридору, послушно передвигая скованные свинцом усталости и страха ноги за Доком. Скоро он увидит ее после операции.       Когда белоснежная дверь послушно отъезжает в сторону, уступая место в дверном проеме Лидеру, Док предусмотрительно остается за его спиной и внутрь не входит. Эрик же делает шаг вперед, пересекая границу помещения, и застывает всего в каком-то шаге от нее.       Катарина лежит на белесых простынях, из одежды на ней только бинты. Но они настолько плотно покрывают ее тело, что еще чуть-чуть и получилась бы нелепая мумия. Руки и ноги прикованы ремнями к кровати, но создается ощущение, что девушку они не особо беспокоят. Мерное монотонное попискивание приборов свидетельствует о том, что она еще спит. Возможно, она даже не знает, что операция уже закончилась.       Девушка совсем не похожа не себя. На себя прежнюю, на ту неофитку, что заливисто смеялась в Столовой, при этом исправно орудуя вилкой и ложкой. Ее впалые щеки и чересчур ярко выступающие ключицы подтверждают факт длительного недоедания. Эрик думает, что лично заставит ее питаться одними тортами, чтобы снова откормить ее до былых форм.       У него теперь есть время, чтобы привести ее в норму, и по возможности спасти. Он еще не знает как, но свое он Максу не отдаст. И в этом решении он все больше уверяется, наблюдая за мерным подрагиванием ресниц спящей девушки.       Ее зрачок быстро двигается под веком. «Фаза быстрого сна», - отмечает про себя Эрик. Это значит, что в данный момент она видит сон. – «Она же сможет еще видеть сны?»       Ноги девушки слегка укрыты тонким одеялом. Лидер думает, что оно неоправданно легкое, и неофитка может замерзнуть под ним. Самого же Эрика еще слегка знобит после ожидания в коридоре. Он решает проверить, не холодно ли ей. Спрашивать Дока не хочется, тот наплетет ему какой-нибудь медицинской чепухи, в которой Бесстрашный не разбирается толком и не доверяет. А тут простой факт, которой можно проверить одним касанием.       Хотя, может быть, молодой Лидер просто оправдывает перед собой повод наконец-то прикоснуться к ней. Почему-то именно сейчас ему это становится жизненно необходимо. Удостоверится, что она тут. Перед ним. Живая. И, желательно, не замерзшая. На большее он не претендует.       Эрик делает шаг, подходя вплотную к кровати, протягивает руку, пробираясь под одеяло, и прикасается к ее стопе. В этот момент по телу девушки проходит дрожь, и стаи мурашек молниеносно распространяются по ее коже, беря свое начало под его рукой. Аппарат, фиксирующий сердцебиение, заходится противным писком, а зеленые линии на нем, почему-то становятся красными и судорожно начинают прыгать из края в край. Грудь девушки начинает приподниматься и опускаться все быстрее и быстрее, вызывая тахикардию и сильное сердцебиение. Эрик отчетливо чувствует дрожь в ее теле, но руку не убирает. Всего мгновение, но он замирает, заметив ее широко распахнутые глаза. Зрачок расширен, а сосуды вокруг него обильно полопались, уродуя некогда прекрасные завораживающие глаза. Девушка дышит со свистом, при каждом вздохе стараясь набрать полную грудь воздуха, чтобы… Закричать?       Лидер одергивает руку и шарахается в сторону, ударяясь спиной о стену. Он видит, как она задыхается от страха, испугавшись одного его прикосновения. Док и стайка приведений-врачей кружат вокруг неофитки, мучая ее израненное тело, вводя иголки с капельницами и шприцами под кожу. А девушке уже не хватает даже элементарных сил, чтобы выразить свою боль.       Эрик сам дышит как загнанная лань, и глаза широкие от ужаса. Его внешняя защита не выдерживает всего этого и маска срывается. Он не может оторваться от созерцания ее бьющегося в истерике тела и никаким тягачом его от этой стены сейчас просто не оторвать.       Эрик пытается представить, как ему теперь жить дальше. И все варианты кажутся ему крайне неутешительными. Но он – Бесстрашный. Лидер Бесстрашных. Он справится. Другого ему просто не дано.