Конец одиночеству

В большом зале одна за другой гасли свечи. В сгустившемся полумраке еще ярче казались звезды; елочные шары, отражая их огоньки, покачивались и тихонько, мелодично тенькали. Снейп уже давно отправил на ветку последнюю игрушку — голубоглазого ангела, но все еще стоял в глубокой задумчивости. Звезда, венчающая ель, рассыпала вокруг лучи цвета бледного золота, пронизывая сумрак чудесным мерцанием. В воцарившейся тишине, нарушаемой лишь позвякиванием елочных игрушек, даже думалось шепотом. «Было ли это на самом деле? — спрашивал себя Снейп, и его сердце, лишь на миг замерев от радости, в следующую же секунду начинало колотиться от страха: — Нет, не может быть, чтобы на самом деле…» Снова и снова вспоминал он слова Невилла, а еще больше — то, как он их произносил своим красивым низким голосом, смущенно отводя глаза и вдруг взглядывая Снейпу в самую душу. Невилл улыбался одним уголком рта — Снейп чувствовал сейчас, что отдал бы всё, всё на свете, за эту его некрасивую кривоватую улыбку, за его губы — пухлую нижнюю, чуть приподнятую верхнюю… Снейп представил, как осторожно прикасается губами к каждой: сначала к верхней, потом — к нижней, и они раскрываются ему навстречу. Невилл в его объятиях такой сильный и в то же время хрупкий. Снейп ощущает его тепло через кусачий пестрый свитер, вдыхает теплый запах, смешанный с ароматом хвои: теперь для него Невилл всегда будет пахнуть хвоей и имбирем, и выпавшим под Рождество снегом. И его, Снейпа, душа тоже пропитана этим запахом. Вдруг Снейп испугался — огоньки свечей затрепетали, полумрак на несколько долгих мгновений превратился в темноту. Снейп подумал: что, если это всего лишь действие Дамблдорова зелья? Что, если это из-за лекарства ему так хорошо и горько, и дыхание перехватывает, и сердце бьется неровно, изнемогая в болезненной нежности? Или он просто жаждет остановить время, завидуя (да, завидуя, а не любя!) Невиллу — молодому, сильному, пахнущему снегом и юностью? Что, если Снейпа влечет к нему лишь оттого, что он сам, Снейп, на самом деле никогда не был молодым?.. И он вдруг с горечью осознал, что всю свою жизнь только и делал, что ждал чего-то, трусил, откладывая свою молодость на потом. А теперь, сам того не заметив, он постарел, и у него вздувшиеся вены на руках, морщины и поседевшие виски… «И досадная болезнь», — добавил Снейп, безжалостный к самому себе. «Пусть всё это лишь наваждение», — решительно подумал он и продолжил, уже не облекая чувства в слова: пусть это всего лишь действие зелья — что с того? Что с того, если упоительное это помешательство обещает ему пусть и обманчивое, но все-таки счастье? Всю свою жизнь, свою проклятую жизнь, наполненную никому не нужным служением и никому не заметными жертвами, он оглядывался, поступая не так, как ему самому хотелось. И чего в итоге добился? Одиночества, Дамблдоровой «досадной болезни» и траченного молью стариковского белья? Снейп отбросил пустую коробку из-под елочных игрушек и широкими шагами двинулся к выходу из зала, хлопая по ногам полой мантии. «Чего ждать? — говорил он мысленно, злясь на самого себя за сомнения и вечную свою неуверенность. — Ждать, пока у Невилла пройдет его мимолетное увлечение? Или пока его уведет у тебя какая-нибудь нахальная вертихвостка, как того, другого?» Ему вдруг вспомнились слова Макгонагалл, на которые он прежде не обратил внимания: о том, что Невилл поможет «девочкам» украшать холл. «Девочкам! — фыркнул Снейп, почувствовав, насколько он ненавидит это игриво-слащавое слово. — Вот тебе и девочки! Давай, хлопай ушами дальше!» Ведь и тогда он прохлопал ушами свое, может быть, спасение от одиночества: всё не решался объясниться, ждал, пока ситуация прояснится сама собой («Ситуация», — повторил Снейп с издевкой: неужели он даже думает неуклюжим языком научных статей?) Ждал несколько лет — и, наконец, дождался: тот, другой, вдруг взял и женился. А потом вообще умер. Хорошенький финал! Снейп с досады даже наступил на полу своей мантии, чего никогда прежде с ним не случалось. «Но теперь всё будет по-другому, — утешил он себя, устав от самоуничижения. — Теперь я не буду дураком. Как-никак, я стал старше… и опытнее. Хоть какое-то преимущество возраста». И почти сразу же, противореча самому себе, воскликнул мысленно: «Мерлин, если б я был в возрасте Невилла!..» Внезапно, словно наконец пришел к решению заковыристой задачи, которая никак не решалась, Снейп понял: он так долго ждал и тянул, так долго откладывал, придумывал себе столько отговорок — война, Гарри, Непреложный Обет, слишком большой нос, в конце концов! — что если он и сейчас отступит, то больше не будет уже ничего. Обливаясь потом от жара и волнения, ощущая, как кровь, смешанная с зельем, бьется в виски, а мысли мешаются, Снейп вылетел в холл и остановился в кромешной темноте. Запутавшись в своих опровержениях и доказательствах, он потерял счет времени, и Невилл, разумеется, давно покинул холл. Немного растерявшись, Снейп зажег палочку и обвел взглядом стены холла, украшенные каскадами гирлянд. Гирлянды трепетали и искрились всеми цветами радуги. На мгновение Снейпу показалось, что воздух здесь все еще хранит запах Невилла… Должно быть, тот сейчас в теплице. Снейп приободрился. Он еще не знал, с чего начнет, подозревая, что среди бесчисленных язвительных, ядовитых, ехидных, желчных слов из его привычного лексикона не найдется ни одного действительно нужного. Но, несмотря на это, он прозревал, что всё складывается так, как должно. Что может быть лучше, чем признаться в любви (да, признаться в любви — опьяненный зельем и той отчаянной дерзостью, которую оно дарило, Снейп больше не боялся называть вещи своими именами) наедине, там, где никто не сможет им помешать? Да еще и под Рождество. Словно наблюдая за собой со стороны, Снейп посмеивался, замечая, что думает и чувствует сущие банальности. Но в те же самые мгновения он понимал — не умом, но чем-то другим, куда более проницательным — что именно эти «банальности», как он их называл, и составляют бесхитростное человеческое счастье, его чудесное спасение от одиночества. Он вышел во двор, в торжественную светлую ночь Рождества, и до боли в груди вдохнул душистый морозный воздух. Снег вокруг сверкал, как звезды, а звезды сияли, как снег. Всё вокруг безмолвно звучало взволнованной и таинственной, радостной и ликующей рождественской песнью. Снейп шел по волшебной стране Санта-Клауса из хрустального шара со снегом — того самого, из детства, из огромного, похожего на сказочный дворец магазина игрушек. Маленький Северус попросил Санту подарить ему шар с падающим снегом, и его желание наконец исполнилось: ведь Северус старался быть очень хорошим мальчиком, всегда слушался старших, спас Гарри Поттера и не позволял себе онанировать. Чудеса непременно произойдут — нужно лишь немного подождать. Желания, загаданные под Рождество, всегда сбываются. Хороших мальчиков ждут подарки. Едва Снейп вошел в теплицу, его взгляд упал на полосатый шарф, всё еще лежащий на столе. С улыбкой Снейп взял его, зарылся в шарф лицом; закрыв глаза, втянул запах. «Невилл вечно всё забывает», — прошептал Снейп, вновь вспомнив сочельник, спину знакомого незнакомца в пестром вязаном свитере и чистый, снежный свет, пронизавший душу Снейпа в миг, когда Невилл прямо взглянул на него своими широко открытыми ясными глазами. Как давно это случилось! Снейпу казалось теперь, что с того ослепительного момента прошла целая жизнь. Сейчас Невилла здесь не было, но Снейп все еще ощущал этот свет — возможно, то проникало в теплицу сияние рождественской ночи; а может, раз озарив тот предпраздничный снежный день, свет Невилла навсегда остался в Снейпе. Из-за двери, которую он оставил приоткрытой, донеслись веселые молодые голоса. Они приближались к теплице, и Снейп, бросив шарф обратно на стол, отступил за густые, сонно шевелящиеся заросли растений. В висках и затылке бился нелепый страх: будто те, кто идет сюда, при одном только взгляде на него поймут, что он решился объясниться в любви — Невиллу, Невиллу Лонгботтому, его последнему настоящему свету. Сдерживая неровное тяжелое дыхание, Снейп затаился в самом конце теплицы. Ему невольно пришло на память, как в детстве он прятался от Джеймса Поттера и его компании, вот так же съеживаясь, тяжело дыша и кусая себя за щеку. С отчаянно бьющимся сердцем — Снейпу чудилось, будто оно переместилось куда-то в горло — он смотрел сквозь переплетение стеблей и листьев, как распахивается дверь, и на одно мгновение Снейп и правда поверил, что в теплицу вот-вот с гиканьем ворвутся Мародеры. — Давай скорее, Невилл! — услышал он голос Поттера — но, конечно, не того, который давно лежал в могиле, оживая лишь в горькой памяти Снейпа. Шутливо втолкнув Невилла в теплицу, Гарри вошел следом. — Что ты опять забыл? — Шарфик, — ответил Невилл виновато, и от звука его голоса сердце Снейпа сжалось в мучительном блаженстве. — Поторопись, Невилл, мы уже опаздываем, — приказала Гермиона, стряхивая снег со своих волос и одежды. — Рон, не трогай это! Ты что, хочешь, чтобы орхидея откусила тебе палец? Невилл! Ну что ты там возишься? — Я приготовил подарок… для Ханны… — Невилл залез под стол и теперь гремел там цветочными горшками. — И, представляете, забыл, куда его спрятал. — О Невилл! — рассмеялась Джинни. — Нечего смеяться, — отозвался тот с наигранной обидой. — Вы бы и сами всё на свете позабыли, если б оказались на моем месте. Ой! — выбираясь из-под стола, он ударился о столешницу. — Хорошо, что вы за мной зашли. А то, вот в самом деле, я бы не пережил встречу Рождества в компании профессора Снейпа. Гермиона деловито протянула Невиллу мокрый платок: — Какой же ты неуклюжий, Невилл! Давай-ка приложи это к затылку, а то будет шишка. — Ага, и твоя Ханна решит, что ты так испугался Снейпа, что аж грохнулся в обморок! — подхватил Рон. — Ну хватит вам, — сказал Невилл. — Я вовсе не шучу. — Неужели ты до сих пор боишься бедного старого Снейпа? — удивился Гарри. — Ага, самому стыдно, — вздохнул Невилл. — Ничего не могу с собой поделать. Вот уже и повзрослел, скоро преподавать начну, а детский страх так никуда и не делся. Не поверите: я, кажется, сегодня навсегда разлюбил Рождество, потому что провел самые жуткие полчаса в своей жизни, наряжая елку с профессором Снейпом! — закончил Невилл, простодушно посмеиваясь над своими глупыми страхами. — А ты бы представил, что Снейп подает тебе елочные шары в одежде твоей бабушки, — посоветовал ему Рон, состроив комично-серьезную мину. Невилл замотал головой. — Ну уж нет! Не хочу я его представлять ни в каком виде! Подшучивая над Невиллом и старым профессором Снейпом, они вместе покинули теплицу, и Снейп еще долго слышал их смех. Оглушенный, Снейп на подкашивающихся ногах подошел к столу. Невилл опять забыл свой шарф. Снейп стянул его со стола, прижал к лицу и медленно опустился на пол. Шарф еще хранил запах снега и Невилла. «Невилл, — произнес Снейп, и шарф заглушил его бесцветный голос. — Невилл Лонгботтом». Он долго сидел так, поджав ноги, на холодном полу, бездумно глядя на волшебную снежную страну Санты, которая расплывалась за мутноватыми стеклами теплицы, — и вдруг начал смеяться. Снейп смеялся и смеялся, сначала беззвучно, дрожа, царапая лицо шерстяной тканью, мерно ударяясь затылком о стену; потом, уже не таясь, в голос, всё громче и громче. И если бы кто-то вошел сейчас в теплицу и увидел его, сидящего на полу и кусающего шарф, то не смог бы понять, смеется Снейп или плачет. Эпилог В переулке под названием Паучий тупик, над которым возвышается громадная дымовая труба заброшенной фабрики, в полуразвалившемся доме с тусклыми подслеповатыми окнами живет человек. Живет он один, и никто никогда не видел, чтобы его навещали. Тощий, костистый, с отросшими немытыми волосами, с пропитым исстарившимся лицом, каждый день рано утром, в один и тот же час, он выходит из дома и бродит по булыжной мостовой в своей заношенной черной хламиде, бормоча что-то себе под нос. Прохожие стараются обходить его подальше, кривясь от запаха немытого тела и мочи; а впрочем, он и сам избегает людных мест. Окрестным жителям он не доставляет особых хлопот — разве что иногда, под Рождество, срывает с дверей праздничные венки.