Конец одиночеству

Снейп плеснул себе в лицо холодной водой. Голова у него все еще плыла, сердце колотилось, словно он резко остановился после быстрого бега. Было нестерпимо жарко. От зелья — Снейпу хотелось думать, что от зелья — его слегка трясло, и когда он взглянул на свои руки, протянутые под струю воды, то заметил, что они мелко дрожат. Снейп выпрямился, глядя на себя в зеркало, впервые за столько лет надолго остановив взгляд на своем отражении. В неприятном свете ванной круги под глазами казались темнее, а морщины — резче. Повернув голову, Снейп с удивлением обнаружил седину на висках. А он и не замечал ее раньше… Снейп провел рукой по лицу, исследуя его так, словно видел впервые. Глубокие морщины, свидетельства его любимых желчных гримас, пролегли на лбу, у глаз, возле рта, который сейчас горько кривился. Не отрывая взгляда от зеркала, Снейп расстегнул мокрый ворот мантии и уставился на свою шею, тощую и дряблую. Из-под воротника, на тщедушной груди, виднелись длинные седые волоски — Снейп коснулся их кончиками пальцев и сразу же отдернул руку, забрезговав. В голове, еще не оформленная в слова, мелькнула неутешительная мысль: если уж он сам собой брезгует, чего же он, наивный, ждет от… Снейп хотел сказать: «От Невилла», но вместо этого сказал: «От других». Поглядывая на свое отражение со смешанным чувством отвращения и жалости, Снейп разделся и встал под душ. Он долго стоял, закрыв глаза, прислонившись спиной к забрызганному кафелю и ощущая, как теплая вода стекает по лицу, плечам, груди, уходя по ногам в сток. Теперь его трясло от холода. Снейп решил, что действие лекарства заканчивается, но не знал, радует ли его это. Горячий душ не согревал. Снейп обхватил себя руками и, наклонив голову, зачем-то стал смотреть, как вода бежит по его тощим ногам, покрытым редким жестким волосом, по длиннопалым ступням, оплетенным вздувшимися синими венами, худым, с криво отросшими желтыми ногтями. Внезапно Снейп почувствовал собственный запах. Ощутив отголоски тошноты, он намылил мочало и, отчего-то стараясь не смотреть на себя, принялся тереть свое тело. Дряблая кожа сначала растягивалась, а потом опять собиралась морщинками. Вновь, как когда-то в юности (он уже и забыл о том!), Снейп испытал мучительный стыд за свою некрасивость: за бледную кожу, выпирающие ребра, костлявые бедра, ноги, тощие, коленчатые и, как считал Снейп, слишком длинные. Он взглянул вниз — лобковые волосы тоже оказались седоватыми. Прежде, даже когда мочился, Снейп никогда толком не смотрел туда — сейчас же он опустил руку и с брезгливой гримасой потрогал вялый член и сморщенную, в седых волосках, мошонку. Неожиданно Снейп почувствовал, что начал возбуждаться — то ли от горячей воды, то ли от всё еще действующего лекарства. Смущенный, он поспешно отвел руку и зачем-то принялся внимательно рассматривать водяные разводы на кафеле. Снейп не знал, что делать: не станет же он онанировать… в его-то возрасте, да и в юности он себе такого не позволял… почти никогда. Снейпу некстати вспомнился «аквариумный» запах туалета для студентов, кабинка, неумелые пошлые картинки на стенках; торопливые, почти болезненные движения, вспотевшая шея, жар, стыд, страх; тишина, к которой прислушиваешься, каждый миг ожидая и боясь услышать чьи-нибудь шаги. Вспышка болезненного наслаждения — и опустошенность, отвращение, раскаяние. Снейп постоял под душем, дожидаясь, пока член опадет сам по себе. Струи воды смывали мыло с тела, мыльная пена, стекая по ногам, кружась и обволакивая ступни, исчезала в стоке — Снейп наблюдал за нею, чтобы не смотреть на свои чресла. Наконец он с облегчением понял, что успокоился. Снейп выключил воду и неуклюже, поскальзываясь, выбрался из ванны. Накинув плешивый банный халат и обмотав голову полотенцем, он пошел в спальню. Снейп лежал скорчившись под одеялом, когда в дверь робко постучали. Он не спал, просто не хотел шевелиться, слушая привычные отдаленные звуки Хогвартса — какие-то неопределенные скрипы, шум воды, шарканье ног и ворчливое бормотание Филча, едва различимые голоса, доносящиеся из слизеринской гостиной… Но, заслышав стук и вслед за ним — его голос, Снейп предпочел сделать вид — перед самим собой — что крепко спит. — Профессор?.. — нерешительно произнесли за дверью. — Профессор Снейп, вы у себя?.. Я принес ваши травы… Снейп затаил дыхание. У него опять закружилась голова, заколотилось сердце; Снейп вцепился в край сбившегося комками матраса, отчаянно желая ответить. «Невилл, — повторял он про себя, заходясь от невыносимой, до боли, нежности, — Невилл, Невилл, Невилл, Невилл, Невилл Лонгботтом…» Он слышал, как тот дергает за ручку двери, будто зная, что Снейп на самом деле здесь. Снейп почти чувствовал его дыхание и тепло, его голос, его свет. Внутренне Снейп порывался вскочить с постели, выбежать к двери, распахнуть ее, протянуть к нему руки, втянуть в кабинет, на диван, на пол — неважно, и дальше, дальше… Но Снейп не мог. Просто — не мог. Лежа неподвижно, он слушал, как за дверью воцаряется тишина, и через мгновение шаги уже удаляются, затихая в такт дыханию Снейпа. «Слава Мерлину», — прошептал он, хотя на самом деле так не считал. Снейпу не хватало смелости признаться себе, что разочарован. Медленно поднявшись с постели, он открыл дверцу шкафа, и вновь его взгляд наткнулся на зеркало. «Если б я был сейчас в возрасте Невилла…» — подумал Снейп, но не отважился закончить фразу и притворился, что всецело поглощен поисками носков. Однако невысказанная эта мысль постоянно возвращалась, и он если не думал, то чувствовал: был бы он сейчас в возрасте Невилла!.. Снейпу не хотелось вспоминать о юношеских переживаниях (ведь даже тогда, в «возрасте Невилла», Снейп совсем не был хорош). И, словно возраст был единственной помехой и единственным недостатком, он продолжал цепляться за свою нелепую отговорку, отыскивая носки и натягивая шерстяное белье. Белье оказалось траченным молью. Снейп только сейчас заметил эти мелкие неровные дырочки, и ему подумалось, что он и сам такой же: серый, старый, траченный жизнью. Снейп закончил одеваться, кривясь от неприятной пустоты в животе — он вспомнил, что пропустил завтрак. «Когда же Невилл успел собрать травы? — рассеянно спрашивал себя Снейп. — Тоже не пошел на завтрак?» И вдруг замер, перестал дышать, вновь ощутив в груди что-то сияющее, острое, раскаленное: Невилл пропустил завтрак, чтобы собрать травы… Собрать для него! Снейп закрыл глаза. «Нет, не может этого быть, — упорно твердил он, в то время как вся его душа, всё сердце кричали об обратном. — Лонгботтом просто старается хорошо выполнять свои обязанности. Он просто… — и тут же перебил себя, со страхом и ликованием ощущая, как почва уходит из-под ног: — О боже мой, Невилл! Невилл, Невилл, Невилл Лонгботтом, мой… мой славный…» — Снейп хотел сказать другое слово вместо «славный» — другое, нежное, горькое слово, но не решился. Он мучительно хотел верить, но не мог, и потому просто повторял одно только имя, которое сейчас означало для него всё. Никогда еще Снейп не ждал обеда с таким нетерпением. Дрожа, словно его сжигала лихорадка, он заправил постель, прибрался в платяном шкафу, зачем-то передвинул единственное кособокое кресло, загремел ящиками стола. Достал пузырек лекарства и, выпив, спрятал его тщательнее, чем обычно, будто оно было чем-то постыдным. С горящим затылком, с кровью, бьющей в виски, Снейп направился в большой зал, с восторгом предвкушая… По правде сказать, он и сам не знал, что предвкушает — но когда Снейп влетел в зал и, окинув взглядом сидящих за столом, не увидел среди них Невилла, что-то будто оборвалось внутри. Сегодня большой зал был освещен полностью, да еще ярче, чем всегда. Под потолком парили красные с золотом свечи, весело искрились серебряные и зеленые звезды, ослепительно вспыхивая, проносились кометы, пахло хвоей и имбирными пряниками — а в самом центре высилась величественная, роскошная, еще хранящая запах заснеженного леса пушистая ель. Кучка учеников, радостных и возбужденных, производила, как показалось Снейпу, больше шума, чем все студенты Хогвартса, вместе взятые. Девочки, запомнившиеся ему этим утром своим внезапным увлечением гербологией, шушукались на своем конце стола; нарядные, взволнованные, с блестящими в сиянии свечей волосами, сейчас они выглядели еще прелестнее. Отодвинув стул, Снейп сел за стол и с кислой миной уставился в свою тарелку. — И всё же я против того, чтобы студенты обедали за одним столом с преподавателями, — резко заявил он безо всякого вступления. — Это никуда не годится. Никакой дисци… — внезапно Снейп умолк на полуслове. — А вот и вы, Невилл, — радушно улыбнулась Макгонагалл, довольная тем, что приход нового учителя гербологии избавил ее от необходимости препираться со Снейпом. — Теперь все в сборе. Садитесь скорее, обед стынет. Проводили профессора Спраут? Невилл, раскрасневшийся с мороза, немного запыхавшийся, смущенный тем, что к нему обратились все взгляды, прошел к столу, обдав Снейпа свежим запахом снега и холода. Снейп поспешно опустил взгляд к тарелке. Сражаясь с куском мяса, он вполуха слушал, как Макгонагалл расспрашивает Невилла о Спраут, а тот отвечает ей с той терпеливой обстоятельностью, на какую он сам, Снейп, никогда не был способен. Посмотрев на Невилла (тот повернулся к Макгонагалл и, к радости Снейпа, не замечал его взгляда), он подумал с нежностью: «Мне бы его терпение…», и Снейпу почему-то стало необыкновенно приятно от мысли, что Невилл и правда «превосходно воспитанный молодой человек», как говаривала незабвенная Августа Лонгботтом. Невилл улыбался профессору Макгонагалл своей обычной застенчивой улыбкой. Снейп, с неровно бьющимся сердцем, едва дыша, украдкой рассматривал его, неосознанно сжимая вилку и нож во вспотевших пальцах. Забывшись, молил мысленно: «Посмотри же на меня!» — и вдруг пугался, что Невилл почувствует его взгляд. Мысли, взбудораженные зельем, путались. В мечтах своих он тыльной стороной руки дотрагивался до щеки Невилла, проводил пальцами по его губам, медленно подаваясь вперед, касался своими губами его ресниц, ощущая, как они трепещут, осторожно целовал уголок рта, трогательного в этой своей едва заметной неправильности. Только касания, только шепот: дальше Снейп не осмеливался заходить даже в мыслях. Растворяясь в теплом золотистом сиянии, он боялся и одновременно отчаянно желал, чтобы Невилл всё понял. Захваченный своими мечтами, своей болью и горькой нежностью, Снейп не заметил, как закончился ужин. Он пришел в себя уже посреди зала с коробкой елочных игрушек в руках — да и то только потому, что Невилл уронил большой стеклянный шар, разбившийся вдребезги с оглушительным для Снейпа звоном. — Какой вы неуклюжий, Лонгботтом! — по привычке выпалил Снейп — от неожиданности, а не оттого, что в самом деле разозлился на Невилла. — Простите, профессор Снейп, — отозвался Невилл, стремительно краснея, и Снейп, против собственной воли, вновь им залюбовался. Они вдвоем стояли у ели; у ног стояли коробки со сверкающими шарами, звездами, полумесяцами, золотыми яблочками, посеребренными шишками; большая, усеянная самоцветами звезда искрилась над ними на верхушке рождественского дерева, и всё вокруг пронизывали ее золотистые тоненькие лучики. Огоньки свечей отражались в ясных глазах Невилла. Макгонагалл и Помфри украшали стены большого зала разноцветными гирляндами, омелой, венками, красными и золотыми лентами, но Снейп не замечал их, не слышал их по-праздничному радостных голосов. Ему казалось, что они с Невиллом одни в этом сияющем огнями зале, в густом аромате хвои, блеске елочных игрушек и свете Вифлеемской звезды. — Должен вам признаться, профессор Снейп, — произнес Невилл доверительным тоном, всё еще страшно смущаясь и отводя глаза. Снейп застыл, не донеся обсыпанный блестками полумесяц до ветки, и тот закачался в воздухе, притворяясь настоящим небесным светилом. — Должен вам признаться, — снова начал Невилл; взмахнув палочкой, он отправил наверх веселого снеговика на санках, — я всегда относился к вам не так, как к другим учителям. И даже сейчас… — Невилл говорил сбивчиво, а у Снейпа замирало сердце всякий раз, когда тот замолкал, — конечно, я уже взрослый, и сам скоро начну преподавать в Хогвартсе… Но, знаете, профессор, эти мои… чувства… никуда не делись. У Снейпа перехватило дыхание. Он машинально подал Невиллу елочный шар, и их пальцы вновь соприкоснулись. В замешательстве Снейп не сразу отвел руку: одно долгое, мучительно-блаженное мгновение он смотрел Невиллу в глаза, ощущая тепло его кожи и его ясный взгляд, слыша его прерывистое дыхание. «О Невилл, — шептал Снейп, не замечая, что говорит это лишь в мыслях. — О, мой Невилл, мой зимний свет, последнее мое счастье… Если бы у меня хватило смелости и сил сказать тебе, насколько ты мне дорог… Мой сияющий юный Дух Рождества, прошу, умоляю, не отнимай своей руки, не отводи взгляд, позволь мне хоть немного побыть в твоем свете — обещаю, я больше никогда не сделаю тебе больно». Но на самом деле Снейп не произнес ни слова — он лишь кривил губы, вперив взгляд в зардевшееся лицо Невилла. — Как вы там, Северус? Справляетесь? — голос Макгонагалл заставил вздрогнуть их обоих. Приблизившись к ели, Минерва окинула взглядом нагруженные игрушками ветви и одобрительно кивнула. — Я вижу, у вас с Невиллом отлично получается, — заметила она. — Вы не будете против, если я заберу у вас мистера Лонгботтома? Вам уже совсем немного осталось, заканчивайте сами, а Невилл лучше пусть поможет девочкам украсить холл. И Макгонагалл, энергично взяв Невилла под руку, увела его из зала.