Его внимательный взгляд лишь на секунду скользит по ее губам, но и этого достаточно, чтобы всколыхнуть магию в лириумных татуировках. По телу проходит приятная дрожь.
***
Когда она видит его впервые, по телу проходит низкий напев, а под кожей расцветает нежное урчание магии. Намного позже Хоук осознает, что на самом деле это не имело ничего общего с ним. Это случается в миг, когда лириумные линии, бегущие по его коже, загораются от ярости и жестокости, когда рука Фенриса погружается в грудь наемника, а мозолистые пальцы сжимаются вокруг бьющегося, кровоточащего сердца. И потом лириум медленно угасает, как только Фенрис вытягивает ладонь. Магия и ярость исчезают быстро, будто сгорают заживо. Миг. Едва заметная секунда очарования. Лишь теплое сердце у ног Фенриса свидетельствует о внезапно проявленной жестокости. Она может поклясться, что видит, как оно тихо бьется на дороге. А потом он переводит взгляд на нее, и напевы магии и лириума исчезают из разума, их неожиданная музыка уже утихает в ушах, когда Хоук понимает, что где-то внутри она опускается в Тень вслед за ней. Эта сладкая песнь задерживается на правильных тонах, заставляя гадать, память ли или магия владеет ее разумом. Она впервые ощущает тягу лириума за пределами мира духов Тени, за пределами обманчиво спокойных сновидений. Притяжение столь настоящей магии, надежно привязанной к смертному миру, задерживается, успев вырвать Хоук из собственного тела, где внезапно и болезненно трещат разорванные связи между разумом и плотью — и это разъединение поражает ее своей непривычной узнаваемостью. Это — миг на краю грез и сна, это — миг неверного шага, когда пугаешься свободного падения перед тем, как споткнуться, это — миг отрешенности, когда видишь рану, но не чувствуешь боли. Это — миг, который повергает Хоук в ужас осознанием того, что она всегда жила в шаге от края скалы, и захватывает вопросом, высоко ли оттуда падать. Позже Фенрис спросит ее, о чем она думала при их первой встрече, и она солжет. Она не скажет, что магия в его клеймах оставила на языке приторный вкус, что она не помнит, чем занималась за секунду до того, как в разум впилась песнь расчерченного лириумом тела. Когда померк свет и замолчала песнь, что-то сжалось у нее в груди, и Хоук узнала последних промелькнувших призраков Тени, только что покинувших ее ради жестокого и сурового мира смертных. Хоук тогда вдруг поняла, что задержала дыхание. Когда он полностью разворачивается и встречается с ней взглядом, между ними проскакивает что-то потерянное и невысказанное, осмысленное и совсем не несущее смысла. — Я не раб. Хоук моргает. Даже голос его несет песнь лириума. Она не лжет, сказав, что поймал ее лириум, но эльф — удержал.***
— Не могу понять, почему ты окружила себя такими спутниками. Хоук останавливает кружку на полпути ко рту и легко улыбается. Поставив выпивку на стол и облокотившись на стойку, склоняет голову к нему. — О чем ты? Фенрис на секунду поджимает губы, стискивает зубы, и Хоук интересно, доводилось ли ему говорить магу что-нибудь кроме «здравствуй». Или, скорее, разговоры Фенриса с магами состояли лишь из «прощай». Но он заговаривает, не сводя с нее взгляда: — Я не пытаюсь посмеяться над тобой. Я лишь удивляюсь огромным различиям между теми, кого ты зовешь друзьями. Хоук молчаливо отпивает из кружки, а с губ так и не сходит легкая интригующая улыбка. Жестом она просит его продолжить. Фенрис прижимает руки к бокам, не двигается и будто не поддается веселью и беспечной атмосфере «Висельника», где они сидят. Народ вокруг пьет и несдержанно смеется. — Ты путешествуешь в компании капитана стражи и все еще водишь дружбу с воровкой. Краем глаза замечая у бара Изабелу, Хоук невозмутимо задумывается, поджав губы. — Ну, — предполагает она, — фактически они обе капитаны, так что особой разницы нет, — на губы возвращается легкомысленная улыбка. Фенрис неохотно соглашается. — Все равно, — продолжает он, — тебя сопровождает одержимый, а твой брат все больше разглагольствует о пользе Круга. — Я и раньше не могла его заткнуть, — пренебрежительно отмахивается Хоук, глотая еще медовухи, и откидывается на спинку стула. Опускает кружку. — И сейчас вряд ли смогу. Его напиток стоит нетронутым на деревянной столешнице, и, положив руки на колени, Фенрис чуть хмурится: — И среди столь разных спутников нашлись два эльфа, которых жизнь развела по совсем разным дорогам. На этих словах она допивает медовуху и опускает пустую кружку. — И клонишь ты к тому, что?.. — Почему? Хоук глядит на него мгновение и повторяет: — Почему? В его взгляде нечто глубже любопытства, какое-то стремление и осторожность, которые в тишине кричат об оправдании. Об основании для связи между ними. К делу не относятся ни Авелин, ни Изабела, ни Варрик, ни кто-либо другой. Но их связи. Его и ее. Какой-нибудь причине, которая обосновала бы растущую зависимость, делимую ими на двоих. Какой-нибудь причине, которая успокоила бы его удивление и тревогу от того, что, он осмелился бы сказать, влекло за собой возможную дружбу. Потому что они не друзья. Когда нужно — помогают. Когда нужно — зарабатывают золото. Даже сражаются, уважая умения другого. Но они не друзья. Хоук, кажется, останавливается на середине мысли, молчаливо перекатывая слово на языке. А от вида осторожного ожидания на его лице ей вспомнается первая ночь, когда они вместе обнажили оружие. В их движениях не было беспокойства, только постоянная осведомленность о положении другого. Проницательный и настороженный взгляд говорил о доверии, которое можно со временем укрепить. И там было: — Мне нужна твоя помощь. Фенрис удивленно смаргивает, когда Хоук тихо проговаривает слова, повторяя то, о чем он просил в ночь знакомства. Ее губы изгибаются в усмешке: — Так ты сказал: «Мне нужна твоя помощь». Меж бровей у него залегает складка, с губ готово сорваться требование объясниться, когда Хоук вдруг поднимается, схватив со столешницы пустую кружку. — Они тоже так сказали. Фенрис смущенно, не подозрительно, щурится. — Так просто? Когда она наклоняется к нему, на губах играет проказливая улыбка: — Так просто, — отвечает Хоук. И на этом отправляет кружку в бар, чтобы налили еще. Фенрис сидит, уставившись в нетронутый стакан.***
В прикосновениях есть что-то непривычное, но естественное, когда его рука опускается на ее талию, чтобы аккуратно подтолкнуть в сторону. Хоук подсознательно поддается, отступая, и он обходит ее и проходит к Варрику, когда тот склонется над только что открытым сундуком. Они в пещере где-то на Рваном берегу, в поисках оставшихся Тал-Васготов пробираются по узким проходам. В той тесной комнатке Варрик поднимает гравированный двуручник, прятавшийся в сундуке, и подзывает Фенриса взглянуть и решить, стоит ли его забирать. Фенрис минует Андерса и, выйдя из-за спины Хоук, по привычке протягивает руку в перчатке, чтобы подтолкнуть ее шагнуть вместе с ним. Она даже не замечает этого движения, но вскидывается, когда тепло его прикосновения внезапно покидает ее. Варрик глядит на обмен любезностями и переводит взгляд на Хоук, выгнув бровь. Ее глаза смотрят куда угодно, но не на него.***
— Ты знаешь, что рискуешь попасть под арест каждый раз, как приходишь сюда, — словам полагается звучать с беспокойством, но Фенрис не сдерживает обвинительных ноток. Хоук сразу же поворачивается к нему: — Ага, а ты беглый раб, и хозяин посылает уйму народа тебя ловить, Изабела воровка и контрабандистка… — Ладно, серьезно, по-моему, тебя еще не все услышали. — …а Андерса ищут сразу и Круг, и Серые Стражи. Мы живем не в особо-то идеальном обществе, — выгибает она бровь. — Я попрошу, — бурчит Андерс, скрещивая на груди руки, и кидает взгляд на Хоук, а потом на эльфа. Хоук жмет плечами: — К тому же, в Казематах никому нет резона ко мне приставать. Я даже помогла паре храмовников. — Ну-ка, — начинает Андерс, одаряя ее пристальным взглядом, — что там насчет «помогла храмовникам»… Хоук вздыхает: — Они попросили помочь, Андерс. Я не ловила отступников. — Ладно, ладно. Просто… не доверяй им. Они только и делают, что ловят и ломают магов. Разве можно ждать, что они ответят добром на добро? Не разбрасывайся им направо и налево. В этот миг, разглядывая Андерса, Хоук хочется спросить, каково расти в Круге, какой бы стала она сама, прожив жизнь Андерса. Ей хочется узнать, в какой момент его недовольство обернулось ненавистью. Хочется узнать, как он уже столько лет просыпается по утрам с гнойником внутри. Но потом она вспоминает, что не росла в Круге, не росла в окружении ослепленных и испуганных. — Твоя ошибка, Андерс, — медленно произносит она, — в том, что ты отделяешь храмовников от остальных людей. Мы прежде всего люди, а не маги или храмовники, — Хоук облизывает губы, глядя на молча слушавшего ее Андерса. Она решает, что большего жеста продолжить не дождется. — Если я откажусь помогать людям из-за того, кем они являются, то только замкну круг. Тогда я стану судить их по тому, какие они, а не кто. В последнюю очередь она ожидает, что вмешается Фенрис. — Эти понятия неотделимы. Андерс на это вскидывает бровь: — В первый и последний раз склонен согласиться с тобой, Фенрис. Фенрис лишь бросает на мага хмурый взгляд. — Какой человек, такой и характер. Действия делают нас теми, кто мы есть. Хоук фыркает, скрипя зубами. — Тогда, будучи рабом, когда не действовал, ты был кем? Никем? И никем тебя делало отсутствие действий? Фенрис щурится, но голоса не повышает. — Это совершенно другое дело. У магов есть выбор, связываться ли с демонами. — Ладно, ты заслужил уважение на десять секунд, но… — Андерс прерывается, когда Хоук, сжав кулаки, шагает ближе к Фенрису. — Не все рабы закованы в цепи, Фенрис, — напряженный, отрывистый голос. — Но иногда человек сам себе худший хозяин. На пути можно ошибиться, но того, кто по-настоящему хочет помочь, я всегда буду уважать вне зависимости от методов. И иногда это гораздо ценнее просто симпатии. Фенрис качает головой, но его взгляд теплеет. Сочувствие в голосе задевает Хоук. — Твоя идеалистичная вера может сыграть злую шутку. Когда-нибудь тебе отплатят. Стоит тебе отвернуться, как те, кого ты защищала, выпотрошат тебя как рыбу, если это будет выгодно. В ее глазах разгорается вызывающий огонек. — Вот почему я окружила себя людьми, которым доверяю прикрывать спину. Ничего ведь не изменилось? Он покорно вздыхает. — Нет, не изменилось. Она выгибает бровь, переведя вопросительный взгляд на Андерса. — Нет, не изменилось, — соглашается тот. — Тогда о чем мы спорим? — вскинув руки, интересуется Хоук и направляется к лавке Сола, и остальные подчиняются и следуют за ней. Фенрис хмурит брови, бормоча под нос: — Маги, — и неверяще качает головой. Андерс яростно на него оглядывется. — Фанатик, — выплевывает в ответ. — Честно говоря, — смеется Изабела, — хоть половину вашей страсти да направить в постель, вы бы и меня пристыдили.***
Меч Фенриса с привычной точностью перерезает мародеру горло. Тело падает, и он видит заряд молнии, который Хоук отправляет в последнего из устроивших засаду. И замечает стрелу, которую мародер успевает пустить, прежде чем упасть от молнии замертво. Стрела вонзается в плечо, и, дернувшись назад, Хоук вскрикивает от боли. Фенрис без раздумий спешит к ней, но Авелин и Андерс оказываются ближе. Авелин подхватывает пошатнувшуюся Хоук, и они обе падают на землю. Она все же смягчает падение, а Андерс не успевает еще подбежать, но его руки уже светятся целительной магией. Лежа в хватке Авелин, Хоук стискивает зубы, для поддержки хватаясь за ее руку, пока Андерс вытягивает из раны стрелу, уже заживляя прикосновением кожу. В груди у Фенриса сворачивается тугой и незнакомый узел. Он может только смотреть и ждать.***
— Не волнуйся, — утешает Варрик Хоук, положив руку ей на плечо, — твой братец знает, что ты печешься о его же интересах. Даже если ему придется столкнуться со смертельной угрозой, чтобы вытащить башку из задницы и наконец-то ей подумать. Хоук благодарно улыбается гному, прежде чем тот грубовато хлопает ее по плечу и уходит искать старшего брата. Она вздыхает и упирается локтями в колени, усаживаясь настолько удобно, насколько позволяет камень Глубинных троп. Остальные наемники ставят лагерь, скудный свет факелов отбрасывает по пещере трепещущие вспышки и тени. — Я не думала, что люди такие гибкие. Ты правда можешь дотянуться головой до… ну, ты поняла. Или я снова пропустила что-то непристойное? — Мерриль смущенно морщится и, склонив голову, вопросительно глядит на Хоук. Хоук от неожиданности моргает, но не может сдержать смеха: — Ой, Мерриль! Это просто выражение, и достаточно пристойное. Хотя, — Хоук замолкает и снова улыбается, пожимая плечами, — зависит от того, что ты понимаешь под «непристойным». — Хм-м. Кажется, я никогда не пойму людей. Что ж, пойду поболтаю с Сэндалом. Ты знаешь, что он хорошо разбирается в колдовстве? — при упоминании магически одаренного собрата лицо Мерриль озаряется светом. У эльфийки заразительное настроение. — Я заметила. — Я столько хочу у него спросить! С губ Хоук срывается смешок: — Удачи. Может, вытянешь из него что-нибудь кроме «колдовство» или «я люблю пирог». Мерриль недоуменно сдвигает брови: — Что общего у пирога с колдовством? Ой, это магический секрет? — ее лицо снова озаряется улыбкой. — Надо его спросить. Хоук даже не успевает, веселясь, встряхнуть головой, как Мерриль убегает, оставляя улыбающуюся магессу за спиной. Фенрис, сидящий рядом на скальном выступе, молчит на протяжении всего разговора. — Прости за назойливость, — нерешительно начинает он, — но почему ты оставила брата в городе? — Фенрис смотрит на нее с беспокойством и любопытством. В глазах нет неодобрения, поэтому Хоук отвечает. — Тут куча причин, которые тебе ни о чем не скажут, — она прикусывает нижнюю губу и складывает руки. — По большей части, ну, чтобы защитить его, — Хоук взглядывает на Фенриса. — Но? — Но еще и потому что иногда я терпеть его не могу, — признается она, ухмыляясь. — И потому что мама не должна волноваться, что переживет своих детей. И потому что он за четыре дня уничтожил бы все запасы еды. И потому что, так и быть, я эгоистично не хочу делиться славой. И потому что не хочу слышать, что Мередит недалека от правды. И потому что хотела взять с собой тех, кому доверяю полностью и безоговорочно. Пока она говорит, он наклоняется поближе, неосознанно не отрывая глаз от ее лица, а ее голос как будто окутывает их тенями и проникает внутрь него. На последних словах дыхание замирает. Хоук не отводит пристального взгляда. И что-то протягивается между ними, такое, что она сама даже не понимает, что совершила. Тусклый свет пещерных факелов косо падает на его лицо, и слабое мерцание делает взгляд зеленых глаз пронизывающим. Всматриваясь в него, она приподнимает голову и неосознанно приоткрывает губы. Его внимательный взгляд лишь на секунду скользит по ее губам, но и этого достаточно, чтобы всколыхнуть магию в лириумных татуировках. Достаточно, чтобы от призрачного прикосновения Тени Хоук выпрямилась, напряженно вслушиваясь в исчезающую сладкую песнь. По телу проходит приятная дрожь. Хоук моргает, замечая внезапную тишину, и Фенрис отводит взгляд. Моргает снова, и темная пещера возвращается вместе с резко очерченной фигурой Фенриса, сжавшего перед собой руки. Хоук напоминает себе дышать. — Людям, которым доверяешь, да? — его голос низкий и пронизан чем-то, что Хоук никогда не поймет. Она оглядывает пещеру вслед за ним, задерживаясь на каждом спутнике. — Ну, — ухмыляется она, переведя взгляд на Мерриль, — некоторые здесь исключительно забавы ради. По ее взгляду Фенрис находит эльфийку, которая жестикулирует руками, точно когтями, и скалит зубы, и он с догадкой узнает Ужасного Волка. Сэндал с криком убегает, и смех Фенриса разносится по пещере.***
Он выпивает три бутылки вина, прежде чем понимает, что даже Агреджио не может перебить звук ее голоса и отогнать приглушенный жар взгляда.***
— Знаешь, я тебя видел, — одной ногой уже шагнув через порог, Варрик останавливается в проходе, чтобы договорить. Хоук непонимающе сдвигает брови, держась за открытую дверь, и оглядывает новую мебель в имении, будто выискивая кого-то, а затем с удивленной улыбкой оборачивается к гному: — Надеюсь, Варрик, иначе я больше не доверила бы тебе Бьянку. — Я говорю не о зрении, безрассудная женщина, — отвечает он, хохотнув, но скрещивает на груди руки, отчего Хоук понимает, что не проводит его, пока он не выскажется. — Я видел вас с Фенрисом. — Я не с Фенрисом, Варрик, — Хоук обводит руками комнату. — Может быть. Может, не сейчас, — загадочно роняет гном. — Знаешь, — заговаривает Хоук, лукаво глядя на него и сложив руки, — если бы я подозревала, что ты такой сплетник, то не пригласила бы тебя. Варрик направляется к выходу, но снова останавливается, чтобы взглянуть на нее в последний раз. Под этим взглядом она замирает, не закрыв дверь. — Я тебе не отец, Хоук, и даже не образец для подражания. Но я мужчина. И как мужчина считаю своим долгом сообщить, что ты привлекла его внимание. Будь осторожна.***
— Но зачем это нужно, Хоук? — Низачем, Фенрис, просто безделушка. — То есть бесполезна? — Именно. Но милая же. — Значит, корабль, которым нельзя воспользоваться. Который еще и застрял в бутылке. И ты считаешь, что ей понравится? — Фенрис, если бы я подарила ей канат и сказала, что он с мачты, она бы на меня запрыгнула. — Логично. — Ей понравится. — Она не похожа на дельную. А раз бесполезная, то зачем ее держать? — Ты не сокращаешь предложения, знаешь, да? — Что? — Не сокращаешь. «Не похожа на дельную» вместо «не дельная» и все в таком духе. Это как раз было бы дельно. Экономишь время и не выглядишь таким строгим. — Мне не нравится. — Ну конечно. Все равно, дело в том, что нет особой причины не сокращать. Но ты делаешь, как хочется. Потому что это что-то значит и служит какой-то внутренней цели. Без понятия, какой. Ты как-то так замыкаешься. Но не важно, тут то же самое. Да, корабль в бутылке совсем бесполезный, но Изабеле он все равно понравится. Потому что тоже что-то значит. — Пожалуй, твои рассуждения верны. И в таком случае, я думаю, он станет чудесным подарком. — Спасибо. — Но я не совсем понимаю, зачем ты спрашиваешь мое мнение. — Может, потому что оно что-то значит? Фенрис долго не произносит ни слова. — Это, наверное, величайший подарок, который ты можешь мне дать.***
Хоук просыпается с криком и в поту. Перепугавшись, думает о Фенрисе. И снова начинает дышать.***
— Ты не была рабыней! Так что не сиди здесь и не рассказывай мне о сковывающем прошлом и изводящей боли, — в голосе Фенриса Хоук слышит рычание, которое никогда еще не было направлено на нее. Подспудная опасность в тоне обещает напев лириума и едва сдерживает гнев. Ее щеки краснеют от негодования, вздрагивают ноздри. Стремительно и целеустремленно ринувшись через всю комнату и даже не заметив этого, она уже стоит с ним лицом к лицу. Выдергивает из его рук бутылку, пропуская рык возражения мимо ушей. По старому имению разносится звон бьющегося стекла, наполняя разгоряченный между ними воздух. У каждого в груди расцветает ярость. — Как ты смеешь… — медленно проговаривает он, впиваясь в нее угрожающе потемневшим взглядом. — Как ты смеешь, Фенрис! — ее дыхание обжигает щеку, выплескивая на лицо злость. Он почти ощущает на языке ее привкус. — Ты прячешься здесь, играя в бедного и обиженного раба Данариуса, и плюешь на протянутые руки друзей! — гнев находит выход в сжатых кулаках, так что костяшки белеют, а грудь вздымается от яростного, затрудненного дыхания. Подняв руку, она толкает его в грудь, и он отшатывается, застигнутый врасплох ее неистовым возмущением. Но Фенрис опоминается быстро, надвигаясь на нее со злостью в глазах и груди, жгущейся и требующей выхода через магию татуировок. По лириумным линиям проходит покалывание, и он судорожно сглатывает, резко выпуская недовольный вздох через нос и успокаиваясь. — Друзья? — недоверчиво бросает Фенрис. — Не обманывайся, Хоук, у них нет ни одной причины относиться ко мне как к другу. Даже нас с тобой с трудом можно назвать друзьями. Ты уже заходишь на опасную территорию, — он смотрит на нее сверху вниз, в горле перекатывается рык. Хоук говорит все громче: — Ты прячешься в ненависти и мести и позволяешь им собой управлять. Упиваться жалостью к себе отвратительно. Ты вообще не хочешь освободиться от Данариуса! Хочешь ненавидеть его. Тебе просто необходимо ненавидеть что-то и клясться в вечной мести, чтобы не отвечать за свои действия! Ты эгоист, Фенрис, — голос срывается, глаза жжет от горячих слез, и Хоук со злостью смахивает их ладонью, даже в боли оставаясь непокорной. — А от тебя несет неуместной самоуверенностью. Избавь меня от проповедей, маг, — слова обжигают огнем, и ее гнев распаляется снова. — Ты даже не понимаешь, когда кто-то пытается достучаться до тебя, слепой идиот! Пылающей задницей Андрасте клянусь, я не стану из-за тебя рыдать. Ты не заслуживаешь слез. Ты раб своей ненависти еще сильнее, чем был рабом Данариуса, — кривит губы Хоук и разочарованно качает головой, стиснутыми пальцами оставляя на коже полумесяцы. — И это жалко. С губ слетают последние слова, не проходит и мгновенья, как Фенрис хватает ее за предплечья и впечатывает в стену. Хоук вскрикивает от боли и удивления, ударяясь головой о камень. Она распахивает глаза, и перед лицом оказывается рычащий, освещающих их лириумом Фенрис. Хоук ощущает, как собирается под кожей магия. Лишь миг она глядит на него широко распахнутыми глазами, а затем щурится так резко, что Фенрис едва замечает. Внезапный удар магической энергии врезается в него, отбрасывая в сторону. Он отлетает на пол в паре шагов от нее, и до Хоук доносится стон, вызванный неожиданным ударом. Но Фенрис тут же вскакивает на ноги. Когда он поворачивается к ней, лириум разгорается вновь, в груди замирает вдох. Хоук не ждет нового удара, не пригибается в ожидании боя. Она просто застывает на месте, по-странному беспомощно хватаясь за воротник. Взгляд Фенриса захватывает зрелище дрожащих губ, сотрясающегося от ярости и предательства тела, жалящих глаза слез. Хоук неистово смаргивает их, удерживая горячую воду за веками, и горбится, будто ища защиты. Свечение в его жилах немедленно меркнет. В этот миг в ее позе проскакивает уязвимость, но затем взгляд стекленеет и принимает то оценивающее, расчетливое выражение, которого удостаивались лишь те, кому грозила скорая смерть. При мысли, что он сам виноват в этом, в груди болезненно сжимается сердце. От мысли, что она подпустила его так близко, а он причинил ей боль. Что показала свою уязвимость. А он наплевал. Фенрис сглатывает поднявшуюся желчь, но накативший жгучий стыд сильнее. — Никогда, — тихо предупреждает она чуть подрагивающим голосом. — Больше никогда, — тень шепота. Он не запоминает, как разворачивается и выскакивает из имения в ночь, сбегая, удирая все дальше и дальше. Дальше от нее. Но все же недостаточно далеко.***
Распахнутая дверь ударяется о стену, и за удар сердца меч оказывается в руках. Фенрис вырывается из комнаты, но видит в прихожей Андерса. Смятение и тревога сменяются гневом. — Что ты здесь забыл, маг? — требовательные, шипящие слова. Андерс лишь окидывает взглядом стоящего у лестницы эльфа. Указав рукой на Фенриса и прищурившись, кричит: — Не знаю, что ты за дрянь с ней сделал, но видит Создатель, тебе лучше все исправить, — глаза смотрят твердо и бескомпромиссно, угрожая расправой. — Или исправлю я. Предупредив Фенриса лишь этими словами, он сразу же покидает имение. Опускается оглушительная тишина.***
Он не понимает. Не понимает ее безграничного сострадания. Когда за ним приходят работорговцы, она не раздумывая посылает им проклятия и огненный шар. Хоук избегает случайных прикосновений, не давала приблизиться. Но сражается за него, позволяет убить Адриану. Никогда еще его не поглощала такая пустота.***
Настает черед Хоук дежурить. Она сидит на вершине скалы, открывающей вид на Рваный берег, который за холмом исчезает в море. Холодная ночь сверкает серебряными звездами. Прислушавшись к тишине, она уловила бы на краю сознания взывающую к ней песнь лириума. Фенрис вдруг оказывается рядом. За их спинами в спальниках отдыхают Изабела с Мерриль. Хоук не поворачивается взглянуть на него, и он не шевелится, чтобы присесть рядом. Слышно его ровное дыхание. Еще долго перед их взорами лишь колышется море. — Я не могу просить о прощении, — раздается в тишине спокойный низкий голос. Хоук не поворачивается. — Я… я хотел тебя задеть, Хоук, — он переводит взгляд на нее, голос дрожит на словах, до боли царапавших горло. — Того требовали лириум и ненависть. Она выдыхает, успокаивая себя, издалека наблюдая за накатывающими волнами. Его внимательный взгляд не покидает ее лица. — Понимаешь? Я едва не ранил тебя, Хоук. — Но не ранил, — лишь тихо шелестят волны, и легкой мелодией звучит ее голос. — Но мог, — он не в силах объяснить неудержимое желание коснуться ее щеки, узнать, отвернется ли она. Но он не шевелится. — Но ведь не сделал. — Я не заслуживаю твоей компании. Ее руки лежат на камне. Ее руки так близко. Он скучает по прикосновениям, что она забрала с собой. — Но она у тебя есть. — Все-таки есть, — пальцы вскользь задевают ее ладонь. — Пр… прости, Хоук. Я… — у Фенриса не выходит найти слова. Они валяются между ними на земле, истекая кровью в грязи под ногами. Его голос резкий, подрагивающий. Хоук поднимает на него взгляд. Он не может просить о большем. Хлопая по камню ладонью, она пододвигается вправо и поворачивается к волнам. — Посиди со мной, Фенрис. Рассвет они встречают вместе.***
Хоук не помнит, когда в последний раз так наслаждалась прикосновениями, наслаждалась мимолетным ощущением пальцев на коже. Пальцев, что с благоговением скользят по ребрам, почти вызывая крик. Сжимая его плечи ладонями, наслаждается ощущением мышц, когда они перекатываются под подушечками пальцев, расслабляясь от ее касаний, словно бы она никогда не обладала магией. Наслаждается тем чудесным моментом потери реальности, свободным падением, сладкой песнью чего-то, что сильнее окрашенной лириумом кожи, чего-то, что на вкус как золотая пыль, а вдыхается как исступленная тьма, в полусне-полуяви собирается под ладонями, дрожа под кожей, пока не вырывается вздохом, проходящим по его шее. На его коже оставили отметки земля и свет, и Хоук прижимается к нему ближе, боясь, что сможет снова дышать.