How are you, Ангел?

If I could give it all away I'd do it just for one more day And trade it in for one more moment Tell you what I never told you All the things I left unsaid. /Если бы я могла, то отдала бы всё За то, чтобы появился ещё хотя бы денёчек, Продала бы всё за одно то мгновение, Чтобы сказать вещи, которые так и не сказала, О которых постоянно молчала./

У меня сердце из груди чуть не выпрыгнуло, когда я увидела её. Она стояла на светофоре, мокла под дождём в ожидании зелёного сигнала. Как всегда — она выбежала утром из дома без зонтика. А вот мой валялся у меня в рюкзаке, хотя и был мне без надобности. Я всё то время, пока взгляд не зацепился за знакомый силуэт, пялилась в небо. Оно так забавно хмурилось, даже по-детски слегка. Серые тучки будто в догонялки друг с другом играли, то разлетаясь в разные стороны, то пушистыми боками сталкиваясь и бодаясь. А дождь сверху капал тёплый — по-настоящему летний. Прозрачные капли падали мне на лицо и неровными дорожками, рисуя паутинки, скатывались по шее вниз. Я вдыхала нарочито глубоко, чтобы уловить гаммы дурманящего аромата свежей травы и этого неповторимого запаха мокрого асфальта. Я любила лето и любила дождь. А когда люди рядом толкались, надеясь спастись от внезапной непогоды, тихо посмеивалась. Мне они казались немного того — сумасшедшими. Но с ней было по-другому. Стрельнув взглядом в сторону перекрёстка, я поняла, что у меня есть не больше пары секунд, чтобы её нагнать. Я ускорила шаг. Дождь решил бить по лицу сильнее, почти без разбора, и я ловила ладонями капли, попадающие на губы. Волосы уже можно было выжимать. Но это ощущение — оно было какое-то странно-волнительное. Сердце забилось чаще, а дышать стало труднее, нежели обычно. В присутствии любого другого человека. А она не была любой другой. Она была особенной — для меня. И тех пары секунд, отведённых случаем, мне хватило для того, чтобы в последний момент выудить из рюкзака зонт и раскрыть его над её головой вместе с загоревшимся зелёным. Она на мгновение застыла от удивления. Потом слегка приподняла одну бровь и, разбив иллюзии о реальность, с последними звуковыми сигналами светофора перебежала дорогу. Заблаговременно, конечно, взяв меня за руку. И только на другой стороне я услышала, что из наушников всё так же «I miss you so, so I do. I miss you so, so I do...» /Я скучаю по Вам, так скучаю. Я скучаю по Вам, так скучаю.../ надрывается голосом любимого исполнителя. Нащупать телефон в кармане не удалось, поэтому я просто выдернула из уха и второй наушник, после чего зацепила их за воротник. Женщина остановилась, когда я уже твёрдо решила следовать за ней, прикрывая её зонтиком от дождя. Её улыбка осветила этот пасмурный день, и в моей голове зазвучали фанфары — как же я соскучилась по ней! Мы не виделись с месяц, а было ощущение, будто эта плотная стена между нами росла годами. Она повернулась ко мне лицом. На нём я заметила несколько новых морщин, неглубоких, едва прорезающихся, но видимых мне — изучившей её вдоль и поперёк. Глаза, которыми она смотрела на меня сверху вниз, были зеленющими. Как дремучий лес на окраине какого-нибудь чужого города. Как огромная поляна, где дети прячутся в траве, а солнце не стесняется заглядывать в каждый угол. И вот мы — просто стояли друг перед другом посреди улицы, а разделяли нас какие-то сантиметры и металлическая ручка зонта. - Как ты здесь оказалась? — она смешно сморщила аккуратный носик, а над головой ей не хватало лишь киноленты, где бы так явственно перебирались её громкие мысли. Мне действительно было интересно, о чём она подумала в первый момент и о чём — когда завязался разговор. - Я всегда появляюсь в нужное время, — усмехнулась я без малейшей иронии, — в нужном месте. А сегодня будто чувствовала, что он, — указывая на зонт, как можно убедительней залепетала я, — обязательно пригодится. Позволите Вас проводить? Блондинка заливисто рассмеялась, а мне просто сил не хватило, чтобы сдержаться и не рассмеяться вместе с ней. Она согласно кивнула, и я даже почувствовала, что хотела сказать ещё что-то, но женщина молча вязала меня за руку. И мы пошли по длинному тротуару, разбитому мутными лужами. Город был каким-то другим. Дома не казались бездушными серыми стенами, наступающими со всех сторон. Среди прочих привычных звуков слышалось пение птиц, журчание дождевых потоков в водостоках и даже музыка. Что-то лёгкое, ненавязчивое, похожее на классику или современную лирику. Через плотные сгустки туч прорывалось яркое летнее солнце, а я шла с довольной улыбкой и наверняка знала, что моё солнце — рядом. - Как у тебя дела? — вдруг спросила она, заставив меня тем самым нервно дёрнуться и выпасть из мира собственных мыслей. Я воззрилась на неё с задумчивым видом, пока переваривала, оценивала вопрос. Это было нормально — она всегда при встрече спрашивала о моей жизни, будто ей действительно было интересно. Но с предельной честностью я отвечала редко. Мне казалось, что я просто не имею права вот так вот взять и вывалить на неё свои проблемы. Да и вряд ли бы это было нужно, ведь я была убеждена на все сто — про «как дела» она справляется лишь из вежливости. Я уже даже привыкла. Неизменно спокойным, слегка с меланхолией тоном я проговорила: — Неплохо. Не жалуюсь, — а потом вся моя смелость в самом её крупном количестве скопилась на кончике языка, и я неосознанно обронила: — А Вас встретила — ещё лучше дела эти стали, — в её глазах мелькнуло непонимание, сменившееся немым восторгом, и вот-вот я почти уловила какое-то странное ощущение, вспыхнувшее внутри блондинки, но перебила всё это встречным вопросом: — Ваши как дела? Она усмехнулась: — А я вот с твоего позволения пожалуюсь, — на её лице отразилась вселенская усталость; женщина сложила губы трубочкой и, вглядываясь в пустоту длинной улицы, как на духу, выдала: — Мне безумно всё надоело. Дикий режим, дикая жизнь. Хочу в отпуск на все двенадцать месяцев года, — мне показалось, что даже голос дрогнул на последних звуках. Все прочие чувства ушли, и мне просто очень захотелось обнять её, чтобы огородить от вредного мира. Чтобы никому и ничему не дать её в обиду. В ту секунду, как никогда прежде, она будто больше всех нуждалась в сострадании. В заботе и ласке по отношению к ней. И я сильнее сжала её руку, которую она всё так же, от самого светофора, не отпускала. Слов у меня не было. Я понимающе вздохнула, а в голове крутилась предательская тишина. Лишь отдалённо, только в теории я знала, каково ей было с её работой. Как много важного и ненужного она делает там, почти не получая ничего взамен. И, даже поставив себя на её место, я не смогла пропустить в полной мере через себя её моральную опустошённость. Я не любила испытывать жалость к людям и не любила, когда её испытывали ко мне, а любимую блондинку мне было жалко до одурения. - А если серьёзно: откуда и куда ты идёшь? — вновь её голос прорезал неловкую паузу, которая затянулась настолько, что я потеряла счёт времени. Мне хватило мгновения на один-единственный поворот головы в её сторону, и я заискивающе произнесла: — Я гуляю. По прогнозу услышала, что дождь будет, и специально вышла, — цокнув, она было приготовилась потрепать меня по голове, но я, увернувшись, выскочила перед ней и тем самым покинула убежище. Капли полетели в лицо, она попыталась вернуть меня под зонт, а я не позволила. — Да и я почти была уверена, что Вы без зонтика, и встречать Вас никто не собирается. Не могла же я позволить Вам мокнуть под дождём! — я вручила женщине зонт, а сама размашисто зашагала вперёд под негромкие причитания, что могу заболеть. Мне было всё равно. Я чувствовала себя так, словно выиграла в лотерею. Я так давно и так безнадёжно любила эту женщину, что каждое мгновение, проведённое с ней, мне казалось неземным блаженством. И всё это время мне очень хотелось рассказать ей о своих чувствах, но смелости никогда не хватало. А теперь... теперь я могла вести себя с ней так, будто мы сто лет знакомы. Иногда я подшучивала над ней, иногда утешала и всеми силами поддерживала. Со мной она была другой: добрая, ласковая, приземлённая. Со мной она была простой. Человеком, к которому я могу, если она позволит и захочет, зайти в гости. С которым приятно выпить чашечку чая и почитать наизусть стихи, вспоминая что-то, выученное вне школы. Я любила эту женщину всем сердцем. Она догнала меня на очередном светофоре, накрыла сверху куполом зонта. Хотя он мне был, по сути, уже без надобности — и я так промокла до нитки. Блондинка недовольно фыркнула на мою счастливую, умытую дождевой водой мину и твёрдо сказала: - Сейчас пойдём греться! Я аж застыла на месте от шока. Чуть поиграла бровями, уже взметнула вверх палец, чтобы по-умному съязвить или возразить. А она даже сказать ничего не дала, только шикнула: - И никаких возражений! Но тут я не смогла сдержаться и всё-таки для верности уточнила: — КУДА пойдём греться? - Ко мне домой, — она закатила глаза, и я увидела в этом действе недвусмысленный намёк, что вопросы я задаю какие-то глупые и вообще — лучше бы шла да помалкивала. Но первая волна шока, так скоро прошедшая, сменилась новой. Блондинка улыбнулась мне во все тридцать два: — Будем чай пить, Астахову мне почитаешь, — она подмигнула, я в секунду покраснела, как рак. А ей, казалось, лишь нравилось моё это смятение. Наверное, у себя в голове она постоянно повторяла, что это мило. Довольно мило. Потом загорелся зелёный. Блондинка взяла меня за руку, обдавая всё тело таким знакомым, родным теплом, и потащила в сторону своего дома. Надо ли говорить, что внутри меня снова зазвучали фанфары?