How are you, Ангел?

... - И я тебя, — выдыхаю, сбрасываю вызов. Впервые в жизни дико хочется не прекращать телефонный разговор и — одновременно — избавиться от него поскорее. Странно. Неудобно. Неловко. Отвратительно странно, неудобно и неловко щебетать любимой признание, когда напротив сидит она. Бывшая. Лучшая. У неё всё такой же глубокий взгляд и красивые губы. Она всё такая же гордая и прекрасная. - Говорю и чувствую, что ты всё впитываешь, — я улыбаюсь перекошенно, неправильно. Меня немного знобит, и я боюсь, что от чёртова волнения зуб на зуб перестанет попадать. Она движением плеча смахивает волосы. Она не разучилась это делать. Не отказалась от привычки это делать. Ведь знает же, что мне слабо устоять. - Ты не должна извиняться за свою жизнь, — она закусывает губу. Голос у неё хрипловатый, неровный. Болезненный немного. Мне кажется, что ещё вчера она весь день провалялась с температурой. Что ещё вчера час-через час глотала горстями таблетки. Но она храбрится. Она всегда храбрится, и я, конечно, подыгрываю. - Как работа? Всё ещё руководишь? — я бросаю взгляд исподлобья. Он мне нужен, чтобы заметить, как резко и беспощадно меняется её лицо. Она разрывает салфетку, бросает её на столик и приглушённо отзывается, словно эхо: - Я ушла. После твоего отъезда терпела год. Но не смогла перешагнуть через себя — уволилась. Сейчас иногда беру частные заказы. Меня мутит. Меня крутит и вот-вот собирается вывернуть наизнанку. Она говорит так спокойно, так буднично, что мне ещё сильнее хочется рвать на себе волосы. Я не помню, как уезжала. Не помню, как не прощалась с ней. Всё было точно бы в тумане, и нам обеим это было нужно. Мы обе думали, что переболеем и переживём. - Почему так? — ком в горле мешает говорить, а нутро подсказывает, что мне ничего не мешает расплакаться сию же секунду. - Без тебя это не имеет смысла, — просто. Она пожимает плечами, и во взгляде мелькает отчаяние. Капля отчаяния в океане пустоты, если бы пустота вообще могла быть океаном. У меня полыхают щёки. Горят красным, синим и всеми-всеми цветами пламени. Я прикладываю влажные ладони, готовясь отхлестать себя по лицу. - А как семья? Муж? Дети? — я хватаюсь за эти вопросы, словно за соломинки. Словно за последние крупицы надежды на спасение. - С мужем мы развелись почти сразу. Не выдержали. А дети — нормально. Учатся, стараются, — о детях она говорит с улыбкой. Она их любит. Она их хранит и оберегает. Но улыбается всё равно с грустью, потому что даже они не залечивают некоторые раны. Внутри всё сжимается. Мне правда трудно дышать, отчего я утыкаюсь в ладонь. Будто бы паника. Будто бы панические атаки снова вернулись. Обрушились на голову холодной волной. Я из последних остатков здравого смысла спрашиваю: - У тебя кто-то есть? Она не шарахается от вопроса. Она его ждёт. Она его трогает руками, чтобы ответ был более пройденным. Прожитым. - Нет, — голос не сбивается, и она, возможно, даже хочет по буквам сказать. Строит в мыслях этот вариант. — Нет, никого. Я опускаю голову. В глазах блестят слёзы, и она заметит их, стоит лишь чуть податься в её сторону. Она проницательна и наблюдательна. Она любит детали, она за них цепляется. - Это нормально, что я чувствую себя в этом виноватой? — я хлюпаю носом. Я поворачиваюсь к ней профилем, будто очень интересно разглядеть город, который здесь не видно. И по моему профилю ей всё понятно. Почему люди заставляют себя чувствовать свою вину за то, что у бывших не сложилось личное? Свою ответственность за то, что их никто так и не полюбил? Я не знаю, почему. Она не знает, почему. Мы обе не знаем, почему у неё не сложилось, а я — дура. - Нет, не нормально, — она качает головой. — В этом нет твоей вины. Она говорит, и я остро нуждаюсь в том, чтобы почувствовать в её словах ложь. Чтобы она безбожно врала, а я не верила и ловила каждое колебание воздуха. Я просто хочу верить, что виновата. - Есть. Я ведь любила её. Она — любила меня. Но мы не могли свободно, беспрепятственно это выражать. Мы были в рамках, в цепях. Нас сковывало по рукам и ногам, и я начинала задыхаться. Она мудрее, она умнее. Она меня отпустила, как из клеток обычно не отпускают птиц. И я ей говорила, что не разлюбила, а просто... просто. И теперь я не знаю, что и как ей говорить. Как вести себя с бывшей, которую ты до последнего не могла называть бывшей? Противно от этого слова. Когда люди расстаются, они, по сути, перестают общаться. Значит, они не вместе. Значит, их сказка завершена. А мы — люди, переставшие общаться. Но расставшиеся ли? В её глазах боль. В её глазах всё, что я знаю наизусть. И люблю. Я накрываю её ладонь своей, стараясь заглушить её боль. Я знаю, что это не поможет. Что однажды я сильно ударила её той же рукой, которой сейчас стараюсь защитить. Но у меня больше ничего нет. Даже её нет. Она ведь бывшая.