How are you, Ангел?

Я никогда не смогу положить на листок бумаги все те мысли и эмоции, которые она могла вызывать у меня одним взглядом пронзительных зелёных глаз, окаймлённых густыми ресницами. Мне будет сложно повторить в своей голове её тонкую улыбку с тёплым, почти невесомым дыханием, и ласковый румянец смущения на впалых и отчего-то слишком бледных щеках. Никому не понять, почему эта женщина отпечаталась в моём сознании самым лучшим воспоминанием самой глупой жизни, почему я любила её до безрассудства и готова была перестать быть эгоисткой, всячески принадлежа ей одной. И ничто не способно успокоить во мне боль, что пропитывает слезами подушку, ведь время безвозвратно упущено. А я оказалась для неё предательницей – не смогла защитить от этого проклятого мира. И он поглотил моего милого Ангела без остатка. Без прощаний и прощений. А я бездействовала. Ненавижу себя. Да, она была настоящим Ангелом, чистым и настолько светлым, что, глядя на неё, я невольно щурилась. И, наверное, в этот грубый, грязный, полный похоти и ненависти мир её отправили по ошибке. Ведь осмысленно это прекрасное создание никогда бы не указало своим аккуратным пальчиком на ту землю, от которой тянется тяжёлый шлейф. Она достойна большего – самого просторного уголка Рая, усыпанного её любимыми жёлтыми красками и окутанного таинственным запахом алых роз, которые я постоянно представляю в её руках, как тем промозглым осенним утром. И если кто-то, кто прячется за пушистыми облаками, изначально перепутал её нахождение, то все прожитые ею годы на этой чёртовой планете забирать обратно не решался. А вспомнил о ней в тот самый момент, когда она здесь, рядом со мной, стала необходима, и без (моего) разрешения утянул к себе. Когда старая морщинистая особа, прозванная на чужих устах Судьбой, в одночасье посмела стереть навсегда с её лица улыбку, я перестала вспоминать, где мы встретились последний раз и было ли это столкновение точкой отсчета для её конца. Но в мыслях моих неустанно звучал надтреснутый голос Ангела, и всегда, где бы я ни находилась и что бы вокруг ни происходило, я помнила её всю. Полностью. До странных мелочей. Я знала, что нельзя было с уверенностью сказать о её грусти, которая была ей к лицу, но упускать из портретных зарисовок открывающиеся совершенно по-новому изгибы её губ, медленно, с надрывом затухающий в глазах фейерверк и беспрестанно поглощающий румянец со щёк холод было непростительно и невозможно. Она становилась фарфоровой. Нет, не куклой, а просто бледной и хрупкой, что страшно становилось даже обращаться к ней, будто всё могло рухнуть. Но я помню и всегда буду помнить её настоящей: улыбчивой и мечтательной, скромной и лёгкой, любимой и самой родной. Я не посмею уничтожить в своих снах её образ, потому что это единственная нить, что тянется от неё ко мне сквозь все земные и внеземные преграды. Каждую ночь на меня вновь смотрят эти глубокие зелёные глаза, которые ломают во мне холод и равнодушие. До сих пор ощущая в своих ладонях шёлк светлых локонов и жадно ловя нежный аромат карамели, я всё надеюсь, что она вернётся, и я смогу опять провести непослушными пальцами по щеке, легко дотянуться до губ аромата клубничного бальзама, спуститься на шею, где неизменно ниспадает в вырез домашней рубашки маленький оберег с её инициалами, и прижаться к ней настолько крепко, чтобы рёбрами сдавило моё неуспокоенное сердце. Любить её так, как не могла любить никогда, потому что боялась самой себя от неудачной попытки личной жизни и пореза на запястье. Я боялась запачкать крылья моего Ангела той кровью и слезами, что не знают завершения... А на её запястье, тонком и поэтически аккуратном, всегда болталась красная ниточка с блестящей бусиной, некогда пылившейся в старом бабушкином сундуке. И, помня об этой скромной особенности, только сейчас я понимаю, что мне жизненно необходимо видеть, как своими красивыми музыкальными пальцами она скользит по растрепавшейся за годы поверхности нити и крутит бусиной вокруг запястья. Я бы запечатлела этот момент на фотографии, а лучше – в рисунке. Я часто рисовала её. Плохо, потому что бросила затею с художественной школой после нескольких занятий, и мои умения очерчивались лёгкими контурами её идеального лица на белоснежной бумаге. А ей нравилось. Она благодарила меня так пылко, что щёки заливало краской от одного только восхищённого взгляда, руки предательски дрожали, пропуская ток тёплого прикосновения, а сердце забывало, что должно отбивать привычный ритм и давать организму возможность на жизнь. Она снова и снова повторяла моё корявое имя, и мне оставалось только упиваться этими сладостными звуками родного голоса. Господи! Я продала бы душу самому Дьяволу, лишь бы моё сознание вновь попало в ласки этой прекрасной женщины, которая могла творить чудеса взглядом. Касанием. Голосом. Она любила петь. Всё самое чувственное и мелодичное. И тогда я забывала о своих постыдных музыкальных вкусах и готова была утвердить: любая песня с её уст – моя любимая. Потому что и Ангел – мой самый-самый любимый. И уже глупо это сейчас: в буднях нашей жизни те пятнадцать лет, что всегда были между нами, поначалу казавшиеся длинной дистанцией, на преодоление которой я могла потратить все свои силы, но в итоге не приблизиться к прекрасной мечте ни на шаг, теперь ничего не значат. Когда-то она лёгким движением размыла между нами границы, где встречалось непонимание и осуждение, откуда она, раз за разом вдыхая в наши отношения новые ощущения, толкала меня вперёд, к победе, просила следовать за ней, шаг в шаг, и не бросаться в толпу злых языков или сбегать в укрытие. Всем своим существом мне она каждый раз доказывала, что нет её лучше в этом ненавистном мною мире, а на словах: пыталась убедить в том, что всегда и везде будет рядом. Она обещала. Клялась. И в лёгкую фразу «Люблю тебя» вкладывала любви и нежности во сто крат больше, чем жизни было во всём её теле. И жизнь эта, бывшая для неё пустяком сегодняшнего дня, навсегда осталась для меня тем искренне дорогим, за что я боролась, сбивая в кровь руки, ноги. И сердце. Мне говорили, что мечты имеют свойство сбываться. Не верьте – ложь. Это лишь фраза, обращающаяся в пыль. Набор не связанных между собой слов. Потому что не будет всё так прекрасно, как вам думается. В конечном итоге вы просто получите ярлык наблюдателя. Наблюдателя гибели всех светлых грёз с течением проклятого времени. Оно растает бесконечно быстро, оставив после себя неприятный холод в руках и мучительно сжимающееся сердце. Но вся суть лишь в том, что вы не погибните – жизнь продолжится. Течение времени не нарушится. А мечта всегда будет сниться. Сниться. И сниться. Наверное, мне проще сойти с ума или закончить бесполезную жизнь, ведь моего любимого Ангела больше нет. И никто никогда не ответит мне на вопрос, почему мои мечты, связанные с ней одной, так бессовестно убили. Я никогда не смирюсь с её уходом. Она заслужила большего, ведь она настоящий… Ангел.