How are you, Ангел?

Капли дождя лениво сползают с карниза за шиворот куртки, заставляя вздрогнуть и попытаться возненавидеть грустную осень. Всё оказывается определённо ненужным, когда косые порывы ветра хлещут по лицу с ужасающим остервенением, словно намереваясь выбить из головы то, что им не по душе. Лужи возникают под ногами сами по себе и глухо отзываются на каждый опущенный в них шаг, уверенный и замедляющийся с течением дня. Уколотые свинцом тучи грозятся упасть на город и навсегда накрыть его собой с целью уничтожения из памяти наивной девчонки, оглядывающей тёплой надеждой серого омута глаз одинокие улицы. Рассеянность скользит мимо погасших витрин магазинов и пробивается сквозь стелящийся ковром туман отчаяния и подступающие слёзы, а плечи, защищённые накинутой наспех курткой, дёргаются вверх с каждым новым комком обиды в горле и хотят найти спасение в горячих ладонях, одна из которых перебинтована впитавшим в себя пот и кровь бинтом. Сознание находится на грани с истерикой, и я уже, кажется, не помню, куда идти – впереди есть дорога, способная привести хоть куда-то, подальше от этого проклятого места. Изнутри выскребли всё, что только можно было, поранив мне руки и бьющуюся в дикой судороге душу. С волос стекает живительная влага проклятого города и, находя пристанище на ткани одежды, повелевает той неприятно липнуть к телу, иногда сковывая резкие движения. Останавливаюсь в паре шагов от арки – нужно перевести дыхание и вставить наушники, чтобы окончательно забыть эту жизнь. Экран телефона заполняет миллион мокрых точек и почти без моего вмешательства совершает так необходимые мне манипуляции, пуская по лиловым проводкам что-то скучное, под стать настроению. Бреду дальше с полным отсутствием осознания ситуации и своего тела, которое больше не нуждается в контроле своей хозяйки, спокойно действуя по собственным законам. Настолько раздавленно, что хочется сигануть с многоэтажки и избавить исключительные личности от лицезрения своей персоны, я ещё никогда себя не чувствовала, и эти ощущения, похоже, решив задержаться подольше, удобно расположились в маленьком сердечке, не разувшись и не ознакомившись с правилами пребывания. Есть желание сплюнуть с памяти события сегодняшнего дня, но из-за особенностей моего организма оно так и остаётся желанием, нервно бьющим по вискам. Сейчас я плачу одна, а ненавистные улицы лишь потешаются надо мной и потирают руки для нового истязания девочки, которая упала в их объятия безвольной куклой. И уже готовясь стать жертвой случая, с касанием тёплых ладоней я понимаю, что сегодня веду у города со счётом 1:0. К моему лицу склоняется пара зелёных глаз, горящих удивлением, а над головой возникает белое препятствие для безумных дождевых капель, что увеличивают свой напор с намерением добраться до меня любой ценой. Она осторожно скрывает запутанные проводки в моих карманах, заправляет мокрые пряди за уши и, успокаивающе сжав плечо, вновь заглядывает в потускневшие глаза. - Принцесса, что ты здесь делаешь? – её голос будто звучит откуда-то из глубины пропасти, в которой я захлебнулась ненавистью и отчаянием, поэтому не смогла самостоятельно вынырнуть и сдалась. – Что у тебя с рукой? Почему ты в такой лёгкой куртке? Замёрзла же совсем? – слишком много вопросов возникает у неё в голове, и ни одного ответа не попадает мне на язык. Я отчаянно мотаю головой, потом еле заметно делаю утвердительный кивок, а потом, вдыхая полной грудью издаю протяжный стон, в который неосознанно заключаю всю свою боль: и физическую, и душевную. Она, по-настоящему мною напуганная, хватает мою руку и тащит по порыву ветра в сторону своего дома, лишний раз подтверждая в моих остатках разума статус самой лучшей обитательницы земных просторов среди грязи этого мира. Сейчас я готова отдаться ей полностью, потому что не боюсь получить от неё способный сломать меня окончательно удар и люблю её всем сердцем, порядком искалеченным реальностью никому не нужной жизни. Я уверена, что найду в одном её взгляде больше защиты, чем мне отведено судьбой и буду чувствовать себя абсолютно счастливой, ведь рядом с этой женщиной нельзя испытывать нечто иное. Об кирпичные стены новостроек гулко отражается стук каблучков и проникает куда-то глубоко в мысли со сладостным привкусом радости, неосознанной, но приятной от долгого ожидания. Улицы менее резво колются холодным ветром и бросают с принявшего нейтралитет неба последние капли, как бы намекая, что бой не окончен, и это лишь непредвиденная отсрочка в лице моей прекрасной женщины. В подъезд меня подталкивают несколько уместных слов и мягкая рука с красной нитью, а я с каждым шагом всё больше торможу, оттягивая момент и ощущая неясную неловкость перед спасительницей. Я знаю, что она не только чувствует, но и видит расползающееся по мне смущение, поэтому с удвоенной уверенностью заводит в пропитанную её чарующим ароматом квартиру. - Ванная прямо по коридору. Сейчас я заварю тебе твой любимый чай и принесу плед, – она ловким движением рук избавляет мои плечи от промокшей куртки, помещает её на чёрную вешалку выше батареи и удаляется на кухню, откуда тут же слышится звон чашек и звук клокочущей в чайнике воды. Я, переминаясь с ноги на ногу, кусаю подрагивающие губы, а потом всё же решаюсь двинуться по направлению к двери из светло-коричневого дерева, намереявась смыть с лица осадок оскорблений и бурые разводы крови. Как только я возвращаюсь в исходное положение исступления, не понимая своих дальнейших поступков, мои плечи ловко обнимает пушистый плед, и она провожает меня в комнату, усаживая на диван перед маленьким столиком, где уже дожидаются дымящиеся чашки. Аромат, разливающийся по всему помещению, я никогда ни с чем не спутаю: привычный цветочный – это абсолютно точно её духи – и нежный жасминовый, пускаемый кружками горячего чая. А в вазочке рядом под лучами света напольного торшера переливаются медальки миндального печенья – моего любимого. Блаженно пропуская через себя тепло напитка, я прикрываю глаза и выравниваю дыхание, с трудом дающееся мне от понимания близости моего зеленоглазого Ангела. Я знала, что рано или поздно судьба сведёт меня с ней настолько, чтобы можно было чувствовать её каждой клеточкой своего тела, но такая альтернатива, когда жалость – последнее, что хотелось бы ощущать от неё – пересилит в ней все чувства, не входила в мои планы. Мне чертовски приятна её трогательная забота и безумно необходимо нахождение рядом, в целом, потому что только об этом я могла мечтать всё своё сущестование в мыслях о ней. Но осознание, что простым употреблением чая эта посиделка не закончится и я буду вынуждена вылить на неё ведро гложащей меня нечистоплотности близких людей, прокрадывается в голову с каждым новым глотком более уверенно, нежели секунды назад. Наблюдавшая за моими действиями, она неожиданно поднимается на ноги и, наклонившись к ящику комода, начинает активно там что-то искать, я отвлекаюсь от чашки, восхищённо изгибая брови от открывшейся мне картины – теперь я бесстыдно наблюдаю за движениями её изящных рук и перестаю катать в голове догадки о том, что меня ждёт в стенах этой квартиры дальше. Возвращается она ко мне на диван с комком белоснежной ваты, пузырьком без опознавательных признаков и пачкой бинта. Я медленно перевожу прищуренный взгляд с неё на медицинский набор и обратно. - Давай рану тебе обработаю, – откупоривая пузырёк, по всей видимости, перекиси, она кивает на окрававленный бинт, обмотанный вокруг моей ладони. Я подаю ей дрожащую руку, с которой она бережно снимает бывший когда-то белым кусок материи и удаляет криво приклеенный пластырь. Меня пронзает тысяча болезненных уколов, и я жмурусь, надеясь уйти от них с помощью плотно закрытых век, но эти неприятные ощущения тут же рассеиваются с попаданием на кожу горячего дыхания. По порезу, вокруг которого уже давно запеклась кровь, скользит пропитанная перекисью вата, вызывая новый приступ боли, граничащей с пробегающим предательской дрожью наслаждением от осторожных движений блондинки. Опомниться от волны эмоций мне удаётся только тогда, когда с бантиком поверх перевязки заканчивается оказание первой медицинской помощи. - Спасибо, – сдавленно выговариваю я и сожалеюще осматриваю пострадавшую руку – правая, значит, о рисовании можно забыть, как минимум, на неделю, пока рана окончательно не затянется. Особых неудобств из-за скованности необходимой конечности в бинтах я ещё не ощущаю, но всё впереди. Сейчас сложнее всего сознать, что лишь час назад мою голову попытались задеть тяжёлой вазой, в душу выстрелили несколькими простыми фразами и выкинули за шиворот в пасть безжалостного города, словно навсегда отреклись за непослушание. Я думаю об этом всё чаще, и перспектива остаться на улице совсем одной прельщает всё меньше, потому что в тот дом я теперь не вернусь даже под дулом пистолета. Тяжёлые думы прерывает такой родной и порядком уставший от сегодняшнего дня голос: - Не хочешь рассказать, что случилось? – она заглядывает мне в глаза, а я уже готова с мученическим стоном откинуться на мягкую поверхность дивана и разреветься, громко и с надрывом, потому что мой глупый организм уже не находит в себе сил справляться со всей гадостью дурацкой жизни. – Я вижу, тебя что-то мучает. И хочу знать, что именно. Ты можешь мне верить. - Ну, – я горестно усмехаюсь, собирая мысли, – если не считать того, что сегодня мама пожелала познакомить мою голову со своей вазой и выкинула из дома, как паршивого котёнка, то ничего не случилось – всё прекрасно, только я всё равно ненавижу эту чёртову жизнь. Я никому не нужна, – прячу лицо в ладонях, отлично понимая, что сейчас она будет способна прожечь своим ласковым взглядом во мне немалую дырку. Я не хочу с ним встречаться, мне достаточно прикосновений к верхней оболочке души, иначе я рискую окончательно раскиснуть и дать волю эмоциям. - Перестань так говорить, – в голосе нет стали, лишь мимолётный укор. – Ты мне нужна, слышишь? Очень нужна! – она хватает мои плечи, легко встряхивает моё податливое тело, приковывая внимание к себе, и резко прижимает к своей груди с успокаивающими поглаживаниями по спине и надеждой подарить часть собственной энергии. Меня разрывает изнутри от понимания, что моё самообладание полетело ко всем чертям, потому что сейчас она даёт мне шанс выплеснуть негатив в пустоту и вобрать в себя неистово прекрасный поток чувств. Господи, пусть я утону в этих объятиях и больше не вернусь в свой привычный человеческий облик, только никогда не прекращай этой секунды. Никогда. Она успокаивает меня до тех пор, пока не ощущает отступления истерики, которое происходит гораздо раньше попадания в её поле зрения, и отстраняет от впитавшей львиную долю солёных капель ткани блузки. Ко мне вновь обращается пара зелёных глаз и без слов доносит простой смысл – всё будет хорошо, нужно лишь верить. И я верю ей одной, ведь для меня причин сомневаться в лёгкой философии этой прекрасной женщины нет и быть не может ни при каких условиях, даже если я усомнюсь в авторитете самой себя. Мне почему-то дико хочется устроить с ней полёт по неизведанным уголкам сине-зелёной планеты, воспарить на выдуманных крыльях к небу – пристанищу неосторожных купидонов – и покорить просторы космоса, о котором я прочла несметное количество книг, но, по сути, так ничего и не узнала. Мне, жуткой трусихе от Бога, жизненно необходимо совершить во имя этой женщины самый больной поступок, что всё равно в полной мере не сможет доказать ей моих чувств, а лишь вызовет на её губах любимую мною улыбку. Я бы могла тысячу раз крикнуть на весь мир, что она – моё самое большое богатство, но зачем? Если я могу поставить в своей голове эту фразу на повтор и жить изо дня в день, прокручивая её несчётное количество раз. - Я всегда буду рядом, маленькая моя, – сладкий голос и теплота родного тела вновь за последние часы отрезвляют мои мысли, возвращая в осознанное сидячее положение в комнате, пахнущей тонким шлейфом перемешавшихся между собой ощущений радости, счастья и любви. Она запутывает тонкие пальцы в моих волосах, а я облегчённо вздыхаю, получая то, к чему тянулась всё это время, и что смогло вернуть меня к жизни – долгожданные слова. «Маленькая моя» – да, сейчас я маленькая, и пока у меня нет достаточных сил для защиты милого Ангела, поэтому непосильную роль оборонения наших чувств она взвалила на свои хрупкие плечики, но я обещаю наточить ногти и правильно оскалить зубы в сторону ненавистного мира, чтобы никто и никогда не посмел обидеть мою красавицу, как это неустанно делается со мной.