Game over

Проснулась резко, подскакивая от боли в груди, будто кто-то со всей силы ударил сапогом по солнечному сплетению. В легких катастрофически не хватало воздуха и я, осоловело оглядываясь и сжимая в руках простыни, смотрела в черноту, пытаясь понять, что произошло. Все было словно в тумане, голова гудела и взрывалась колокольным звоном, но одно я знала наверняка: у Ростислава проблемы, и били сейчас не меня, а его. Возможно, это та самая чуйка, связывающая близнецов, а возможно просто опыт, который подсказывал: если Ростислава долго нет на горизонте, значит он по самые яйца влез в проблемы. Одеться и запихнуть в капюшон сонного горностая — всего десять минут, дальше — дело техники: выйти из квартиры, не разбудив Кира. У этой сволочи слух — как у летучий мыши: сквозь звукоизоляцию слышит, как соседи трахаются двумя квартирами ниже, но и он, после сегодняшнего тяжелого дня спал, как убитый, поэтому даже мое исчезновение из кровати не заметил, лишь перевернулся на другой бок. Накинув на него одеяло и последний раз облизнув взглядом ладную мускулистую фигуру с восхитительной задницей, которую я очень люблю сжимать во время секса, метнулась в коридор, натягивая мягкие и очень удобные кеды, чтобы уже через секунду спускаться к джипу. Куда ехать — ни малейшего понятия, но я, с диким чувством тревоги в груди, неслась по ночному городу, вглядываясь в каждый темный угол. Ничего. Совсем. Даже ни одного алкаша не встретила, а червячок волнения, подкармлиемый собственными ощущениями и той самой чуйкой, вгрызался в меня все сильнее, заставляя пальцы с обгрызенными ногтями сильнее впиваться в обивку руля. Было нестерпимо страшно за своего близнеца, а еще хуже было от того, что я понятия не имела, где его искать. Хотя одно место все же было, но для того, чтобы попасть в стужевскую квартиру, нужно было вернуться и проехать через большую часть города, но оно того стоило: бывший лучший друг моего близнеца мог знать о нем хоть что-то, потому что после того, как мы с Кирой, Ваней и двумя однояйцевыми идиотами Димой и Олегом отправились в клуб, Ростислав просто пропал. В ту секунду, когда Кира обернулся, чтобы позвать его с собой, того уже не было. Собственно, никого это не расстроило, но осадочек оставило. — Сова, открывай, медведь пришел! — Истерично хихикнула я, зажимая кнопку звонка. — Открывай, блядь! — И вот тут чувство иррационально страха накрыло меня с головой: в одну секунду я просто поняла, что все плохо. Очень плохо, и, если я сейчас не вмешаюсь, станет еще хуже. — Стужев, блядь! — Дверь я уже пинала ногами, била руками и просто истерично орала, потому что… Потому что была напугана до истерики, которая уже подкатывала к желудку. Было дикое ощущение, что если я сейчас что-то не сделаю, случится что-то непоправимое. И это будет моя вина, поэтому, когда Стужев, заспанный, в пижамных штанах, с взлохмаченной черной шевелюрой, сонно, по-детски потирая глаза, открыл дверь, я подалась вперед, к нему, спотыкаясь о косяк и падая прямо на парня, но уже в полете хватая его за плечи. — Рыжая?.. — Он вполне осознанно, но неверяще, взглянул в мое зареванное лицо и автоматически ухватил за бедра. — Где он? — закричала я, начиная его трясти. — Что он натворил? Что с ним не так?! — Господи, Романова, да что не так с тобой? — Удивленно спросил Никита, садясь вместе со мной и буквально вжимая меня в себя, пытаясь успокоить. — Что с ним? Где он? С ним что-то не так! Я чувствую! Я всегда это чувствую! Ему больно! Где он?! — И я ревела, сминая под пальцами его кожу, вжимаясь зареванным лицом в шею, пытаясь дышать. — Ты пробовала ему звонить? Я подскочила, не хуже своего горностая, ошалело хлопая глазами в ответ на его слова: позвонить. Я даже не додумалась ему позвонить! Ну тупа-ая! Стужев же мягко, по-доброму, улыбнулся и, чуть приподнявшись вместе со мной на руках, схватил с тумбочки телефон и сел обратно на пол, сразу снимая блокировку и набирая номер: — Алло, Романов, че, как сам? — спросил он беспечно, буквально через пару секунд, а на том конце я услышала заспанный голос брата: — Ты головой нигде не бился? Четыре утра! Сплю я, хули ты бесишь? — А потом на заднем фоне мы услышали сладкое «Милый, ты чего подскочил», и синхронно удивленно переглянулись: голос был не Алин, у девочки мягкий, звонкий и буквально девчачий голос, тогда как тот голос был грубоватым, грудным, прокуренным. — А ты, мразь, головой не бился? — прорычала я, забирая у Никиты трубку. — В край, блядина, охуел? — Ярослава?.. — Удивился он, но договорить я ему не дала. — Что, сука, Али тебе мало было? На блядей потянуло? Слушай меня, Романов, не дай боже ты после нашего разговора подойдешь к Але: я тебе и пробляди твоей ноги переломаю. Найду и переломаю, попомни мое слово. И мне не смей звонить, уёбище! — И трубку сбросила, утыкаясь лбом в Стужевсткую грудь. — Собака. Я сидела на его коленях, в его руках, чувствуя запах его кожи и его губы возле ушей на своих волосах, слышала его дыхание. Сидела рядом, словно не было тех шести лет, в которые я каждую ночь вспоминала его. Его руки, голос, глаза, губы. Его. Это убивало. Но давало силы жить. А потом появилась она: полностью голая, заспанная, со следами засосов по всему телу. Рыжая… Словно камень в мой огород; напоминание того, что я упустила. — Никит, ты где? Резко стало отвратно и мерзко. Мерзко от самой себя. До сведенных мышц, до зубного скрежета. — Извини, Стужев, бес попутал, — сквозь зубы рыкнула я, вставая с него, сразу ощущая, насколько замерзла: из дома-то выскочила в одних спальных шелковых шортах и толстовке Кира. — Спасибо, что помог. Век тебя, старче, не забуду, всех благ, мир дому вашему… Че еще там обычно желают, когда отъебаться поскорее хотят? — Ярослава! — Двадцать с хуем лет Ярослава, — и хлопнула дверью, сбегая по лестнице, сжимая кофту в том месте, где гулко и бешено билось сердце. Испуганное, но почему-то до крайности довольное. Ебаный день. Ебаная жизнь. И че я геройствовать полезла? Сейчас бы бегала где-нибудь по горам, отстреливала уродов и жизни радовалась. А тут негодна и гражданка, на которой только пустая квартира и универ, заканчивать который у меня нет вообще никакого желания. Мороз холодил голые ноги, на которых были только шелковые спальные шорты да кроссы Кировы, ну и его толстовка. — Красивые ночи, — выдохнула я пар в морозные улицы, закрывая улыбку ладонями, которые этим паром и грела. — Напоминают ночи в Каракумах, — и снова улыбка при воспоминаниях о тех ночах, что приходилось проводить в двухместной палатке всемером, чтобы не замерзнуть. — Я буду скучать по этому. Может, метнуться на свой остров, как думаешь? — Спросила я горностая, который обвивал мою шею, даря дополнительное тепло. Зефир сонно поднял голову, утыкаясь усатой мордой мне в щеку. — Я тоже согласна, там как раз после нашего маленького междусобойчика небольшое четырехэтажное бунгало осталось. Помнишь, как мы его сами строили? — рассмеялась я, почесывая зверюшку по переносице. Радуясь ласке, Зефир утробненько заурчал, подаваясь вперед. — Только ты, я и кого-нибудь из старых знакомых прихватим. А лучше незнакомых. Ласкового и с большим членом. Который будет трахать меня и чесать тебя. Ну? — Судя по довольной морде, со мной он был полностью согласен. — А я в твои планы не списываюсь? — В мои планы в принципе никто не вписывается, — улыбнулась я, не поворачиваясь, уже заранее зная, кто там. — Тем более папенькин сынок. Таких в моей жизни было слишком много, Соколовский Арчибальд Янович. — О, я смотрю, ты все обо мне выяснила, Ярослава Романова. — Он обошел меня по кругу, рассматривая ноги в почти ничего не скрывающих шортах. — А вот я о тебе узнал, разве что, имя и фамилию… И то от Гамбита, которому ты сама их сказала. При этом я не нашел ни одной Романовой Ярославы. Ни одной. О тебе ничего нет: ни где жила, ни кем была. Ничего. Кто ты, Романова Ярослава, о которой ничего не известно, но которая имеет свой остров? — Ох, милый, к чему условности? — Я схватила его за шарф, торчащий из ворота теплой дутой куртки, накручивая его на кулак. — Ты меня бесишь. Откровенно, очень сильно и конкретно! — Я улыбнулась, натягивая шарф и сдавливая ему горло. — Малыш, у меня есть парень. Их в моей жизни вообще предостаточно! — Удавка оплелась вокруг его горла, заставляя обернуться ко мне спиной, а дальше дело техники: ударить под колено, заломить руку, и навязать на запястье очень коротко этот шарф. И руку не выпрямишь, и на горло давит. Красота. — Отвали от меня, пока руки-ноги целы, солнышко. Я не в настроении. Надо прихватить с собой Алю! Точно, просто схвачу девочку в охапку и утащу на остров, даже не спрашивая ее мнения! Заспанная Цветаева, заспанная и явно проревешаяся, открыла мне дверь, снося нехилым таким душком перегара. — Знаешь, значит, — мрачно заключила я, натягивая на тощий зад так и норовившие сползти шорты. — Ну конечно знаю, — пьяно усмехается она, — я же не вконец тупая. Че пришла, Романова? — Похитить тебя! — И вот теперь я улыбалась вполне задорно, подхватывая на одно плечо не сопротивляющуюся девушку, в другую хватая ее паспорт с тумбы. — Сколько ж в тебе дури, Ярослава. — устало вздыхает она и, кажется, засыпает, потому что ее тело резко обмякает. — Ну, нашим легче, — с улыбкой захлопываю дверь, и уже через четыре часа частный самолет взлетал с аэродрома, увозя нас в тропические широты, на мой собственный остров. — Какого ху… — Удивляется девушка, подскакивая на шезлонге и осоловело оглядывая песок и океан. — Романова, ебанный в рот, ты куда меня приперла? — На остров, — рассмеялась я, закидывая ногу на ногу и поправляя полы огромной шляпы. — Да я поняла, что она остров! Какого хуя я тут делаю? — Не визжи, разгонишь всю рыбу! — я кивнула на самодельную удочку, закинутую в океан. — Если не будешь орать, на ужин сожрем нечто вкусненькое? — А если не поймаешь? — мрачно спрашивает она, откидываясь на шезлонг и поправляя зонт, чтобы тень от него накрывала ее полностью. — Значит, без закуски! — во все зубы улыбнулась я, переворачиваясь на живот и развязывая тонкие лямки лифчика. — Ростислав уже пропизделся? — Да, — она провела ногтем по самому большому и безобразному шраму, — во всех подробностях. Ублюдок. Начала кружить слава, как старшаку. Ты же знаешь, их со Стужевым объявили секс-символами универа. — Да откуда ж. — И вот так они и зазвездились в край. Стужев начал крутить с этой Жанной или Анжелой, никак не могу запомнить. Романов первое время отнекивался еще, а потом и его захлестнуло. Ты знала, что он стабильно перетрахивал всех первокурсниц? В универе почти нет девок, с которыми бы у него чего-бы-там не было. — И сколько же ты его терпела? Весь универ за день-два перетрахать невозможно. — Так, а он и не за день-два, — всплеснула руками она, недовольно хватая с маленького столика бутылку дорого кубинского рома. — Два года. Вот как прошел этот ебучий конкурс и им на голову надели эти короны, так и понеслась пизда по кочкам. — Мразь он. — Я устало вздохнула, складывая руки под голову. — Это у него всегда было. У него этого не отнять. Он таким охуевшим даже в детстве был, когда хотел себе все и сразу. Он даже кукол моих воровал и калечил. Просто потому, что у меня они были, а ему их не покупали, мальчик же! Мама всегда говорила: перерастет. Переросло. Мудак он. Удивляюсь, как ты вообще на него повелась? — Да как-то оно там само получилось, — пожала плечами девушка, прикладываясь к бутылке. — Нас же тогда наручниками его дружки друг к другу приковали, вот и пришлось куковать три дня вместе, тут волей-неволей проникнешься симпатией к ближнему. Тем более в мои семнадцать он был очень даже ничего. — Вздохнула Аля, хватая со стула свой телефон. — Ты даже его захватила? А зарядку? — В домике найдешь все необходимое. — Предусмотрительно. — Хмыкнула девушка, вытягивая вверх руку с телефоном. — Улыбнись, малышка, пускай и на моей улице будет праздник! — Увидев на экране, как скривилось мое лицо, Аля радостно заулыбалась, кладя руку на мою оголенную ягодицу: на мне не было ни тряпочки, просто тогда загар ляжет неровно, а я такое не люблю. — Не ссы, шрамы я в фотошопе заровняю. Пусть умоется своей кровью. — Вместо типичного «Сыр» сказала девушка, делая сразу несколько снимков. — Вот эту в инсту кину, — довольно заключила она, показывая фото, где вид у нас у обеих донельзя блядский и довольный: я голая и с хитрым взглядом, она голая и с улыбкой на пол лица. — Отметь меня, — улыбнулась, переворачиваясь на спину и поправляя зонт над головой. — Что там у тебя с рыбой твоей? — Силки я расставила еще утром, перед закатом пойдем улов собирать, — подождала пару минут, рассматривая профиль девушки. — Может, ты уже возьмешь трубку? — А зачем? — натурально удивилась она, закидывая руки за голову и устраиваясь удобнее. — Один хер ничего нового я от него не услышу. — И то верно. Пошли тогда соберем силки и жарить рыбу? — Девушка лишь кивнула в ответ, вставая с шезлонга. — А трубку возьми. — Аля лишь пожала плечами, взяла в руки надрывающийся телефон и провела пальцем по экрану. — Где тебя ебаные черти носят? — Заорал настолько громко, что я услышала его даже без громкой связи. — Там же, где носило твой хуй сегодня ночью, — спокойно ответила она и, даже не обременив себя одеждой, направилась к морю. Из дома играло что-то из Окрестностей /theNeighborhood/, что-то мелодичное и тягучее, прямо как море под моими ногами, и здесь, в этом богом забытом закутке мира, с этой голой и расслабленной девушкой, мне было так тепло и спокойно, словно и не было шести лет войны, словно не было месяца моего личного ада. Словно я снова была собой и мне снова проклятые восемнадцать. — Аля, шли его нахуй, выключай GPS, и айда в море! — Весело протянула я, повиснув на девушке. — Рыжая блядь! Я так и знал, что это ты во всем замешана! — Иди нахуй, братик! — пропела я, выхватывая из ее рук телефон с видео-чатом. На заднем плане маячили Стужев со своей зазнобой, поэтому я поспешила отодвинуть телефон как можно дальше от себя, чтобы показать всё во всей красе. — Теперь это моя Кукла. А знаешь, в чем вся прелесть? Твоей она больше никогда не станет, потому что ты просто тупой мудак, которому собственное чувство важности голову кружит! — И улыбнулась. Весело и широко. Как улыбалась в свои восемнадцать. — Она моя, и ты ничего не можешь с этим поделать. Абсолютно ничего! Банально потому, что не знаешь, где мы! Никто не знает! — И расхохоталась, роняя телефон в песок так, чтобы камера показывала море и Алю, стоящую по колено в воде, даже заглянула в экран специально, чтобы убедиться, что им будет все видно, а потом просто побежала к ней, тут же прыгая на девушку и утаскивая ее под воду. Телефон уже через пару минут смыло вечерним приливом, а тишину пляжа нарушали лишь наш хохот и шум волн. Идеально. А потом нам вдвоем стало слишком скучно, ром надоел, рыба тоже, захотелось вина и мяса, поэтому было принято решение пригласить Эвелину. На смс хуй-пойми-откуда с координатами девушка отреагировала бурно, но узнали мы об этом лишь когда она приземлилась с парашютом перед нами. Не знаю, чему мы радовались больше: старой подруге или вкусовому разнообразию, привезенному ей. — Рыжая, блядь, ей богу, лучше бы ты сдохла! — но вопреки словам, она крепко обняла меня и весь вечер не отпускала руку, да и спать пришла в мою комнату, тихо ночью забравшись под одеяло и прижавшись к боку. — А я скучала. И это ей богу было прекрасно. Тот месяц, проведенный на острове в полном одиночестве среди океана, рыб и пальм был лучшим в моей жизни, потому что я смогла наконец-то загореть настолько, что шрамы на спине практически сливались с кожей, морщинки на лице разгладились, и я стала выглядеть моложе лет на пять. Так что в родной промозглый город среди холодного и грязного марта мы возвращались яркими пятнами: карими, как корица на молоке, с улыбками и непривычным желанием жить дальше. Мы втроем сидели у меня на квартире, среди кожаных обивок диванов, кумара кальяна и цветочков с обоев. Сидели, дышали сладким дымом арбуза с мятой, и каждая думала о своем. Сейчас был тот момент, когда мы могли себе это позволить. Обстановку нарушали лишь вибрация телефонов и вопрос Али, заданный, казалось бы, в пустоту: — Яр, а каково это, воевать?