Unattainable — Little Joy
— Это невыполнимая задача, — категорично заявляет Луи, как только Лиам открывает дверь своей комнаты. Он скрещивает руки на груди и смотрит на Лиама таким пристальным взглядом, что, кажется, скоро прожжёт дыру в его непробиваемой с виду оболочке. Или множество дыр. Чёрт, да из него можно сделать швейцарский сыр, почему бы и нет? Лиам лишь поднимает бровь на его слова. — Я надеюсь, ты говоришь не о Стайлсе? — Разумеется, я говорю о Стайлсе, — огрызается он, опуская руки. Каким-то образом ему удаётся сделать свой взгляд более разъярённым. — Ты же понимаешь, что отправил меня гоняться за чёртовым кроликом, да? Необщительным, до ужаса забитым, странным, непонятным кроликом? Губы Лиама растягиваются в ухмылке, но он ничего не отвечает, только прислоняется к дверному косяку и спокойным взглядом наблюдает за Луи. Он, кажется, не намерен больше ничего говорить, так что Луи продолжает, сжимая челюсть: — Я ему не нравлюсь. Я ему нахрен не сдался. И, знаешь, если быть полностью честным, не могу сказать, что чувствую себя иначе. Я не могу даже точно сказать, что вообще понимаю, зачем я гоняюсь за этим. Лиам приподнимает бровь. — Этим? — ухмыляясь, спрашивает он. — Этим, — безэмоционально подтверждает Луи. Наступает пауза, во время которой Луи потягивается, а Лиам смотрит на него так, будто Луи — его любимая телевизионная передача. Мудак. — Что ж, — в конце концов медленно произносит он, останавливаясь взглядом на теле Луи. — Стайлс не повёлся на приманку. Теряем хватку, да? — Ой, отъебись, — зло отвечает Луи, проталкиваясь мимо него в комнату. Он фыркает для большей правдоподобности и направляется прямо к кровати, чтобы растянуться на ней во весь рост и помассировать болящие виски. Нет, он не потерял свои навыки. — Не расстраивай меня, Луи, — вздыхает Лиам, закрывая дверь и поворачиваясь к парню лицом. — Этот мальчик важен. Очень важен. Возможно, он не повёлся на тебя с первого раза, но зато он с уверенностью прошёл экзамен по латыни. Более того, мои источники говорят о том, что ему светит место на студенческой доске в следующем семестре. В качестве президента, — его глаза становятся стеклянными, а тон — язвительным. — А это, как мы оба знаем, очень желанная позиция. Желанная для меня, — он поджимает губы. — Что уж говорить про слова этой старой коровы Элис Хоран, которая собирается доверить ему эту чёртову речь на благотворительном вечере школы в следующем месяце. Несмотря на усталость в теле, Луи ухмыляется. Он получает странное наслаждение от того, что Лиам проигрывает. Есть в этом что-то неопределённо удовлетворительное. — Так что я уверен, что мне не нужно объяснять, почему это крайне важно, Томмо. — Ох, крайне, ого, — передразнивает его Луи. Ох уж этот Лиам и его пафосные слова. К чёрту. Лиам продолжает, не обращая внимания на слова Луи; в его позе скользит напряжённость, когда он расстёгивает огромную спортивную сумку, лежащую на столе. Его пронзительные карие глаза встречаются с глазами Луи. — Проигрыш — не вариант. Вау, ладно. Никакого давления. По телу Луи проходит волна беспокойства. Не вариант. Будто Луи, блять, не знает об этом. Это и его добыча тоже. Он равномерно дышит через нос, поскольку его голова буквально тонет в подушках Лиама (от них воняет его одеколоном; этот запах практически невыносим), надавливая подушечками пальцев на глаза. Тревога; он встревожен. Ему просто хочется полежать и что-нибудь послушать. Песню, любую песню. «The End» группы The Doors, скорее всего, будет наилучшим вариантом сейчас. Это конец, мой единственный друг, конец... — Твоя мама дома? — в итоге спрашивает Луи, надеясь сменить тему; его тело и ум раздражены, глаза болят из-за давления от его ладоней. — Мне нравится раздражать её; это очень простое дело: всё, что мне нужно сделать — это поздороваться или спросить о том, как прошёл её день. — Перестань менять тему, — холодно отвечает Лиам, складывая пару чёрных носков. Его движения очень плавные, уверенные. Это так в его духе. Луи сжимает губы, не отвечая. — Томмо, — продолжает Лиам; его тон достаточно серьёзный для того, чтобы Луи убрал одну из своих ладоней с лица, смотря на Лиама одним сонным глазом. — Это только первый день. Попробуй завтра ещё раз. Просто делай то, что делаешь обычно, ладно? Отсоси ему. Это всегда работает. Луи фыркает. — Может быть, — он кладёт руки на глаза, продумывая общий план действий (это, скорее всего, нелегально — сосать член в библиотеке, да?), прежде чем похотливо улыбнуться, когда в его голове появляются другие картинки. — Это очень надёжная тактика, не так ли? — непринуждённо бормочет он, продолжая ухмыляться, и выдыхает: — Это определённо сработало на тебе. Он чувствует, как Лиам замирает. Улыбаясь шире, он выглядывает из-под своих ладоней, видя застывшего Лиама с футболкой, зажатой в его кулаке. Он прищуривается, когда их взгляды встречаются, но это больше похоже на похоть, нежели на что-то иное. — Да, сработало, — медленно произносит он, невозмутимо смотря на Луи. — И это сработает снова. Из-за двусмысленности сказанных слов Луи хочется вздрогнуть, хочется скользнуть по словам, протянуть руку и просто схватить их. Скоро. Очень, очень скоро. — Не переживай, Томмо, — спокойно продолжает Лиам, поднимая шорты с пола. — Ты сделаешь это. Ты всегда добиваешься успеха. Так что добейся успеха и с ним, тогда я смогу получить стипендию, и мир вновь приобретёт смысл. Хорошо? — Да-да, хорошо, — ворчит Луи, вздыхая. Он убирает руки с глаз, избавляется от ненужных мыслей, вместо этого концентрируя внимание на Лиаме, который складывает футболки и носки в спортивную сумку. — Куда собираешься? — В спортзал. Луи хмыкает. — Как по-мужски. Лиам поднимает на него взгляд, а Луи смеётся. — Дорогой Братец дома? — спрашивает он, потягиваясь. Что-то хрустит. — Да. Он в своей комнате. Как обычно, — Лиам закатывает глаза, когда произносит это, берёт в руки другую пару шортов и с интересом их обнюхивает. И видимо, они проходят проверку, поскольку он пихает их в сумку к остальным вещам. Луи фыркает, напевая The Doors и изучая свои ногти. Они светятся благодаря слабому солнечному свету, который просачивается сквозь огромное окно в комнате. Луи любит комнату Лиама — в смысле то, как она обустроена, а не потому, что это комната Лиама. Это великолепное место с высокими потолками и чистыми углами, наполненное солнечным светом и небом, так что комната кажется очень широкой, дорогой и уютной. Но он ненавидит то, что она загрязнена Лиамом, его дорогими футболками-поло, пошитыми на заказ джинсами и обувью ручной работы, которая слишком сильно пахнет кожей. Он ненавидит то, что здесь слишком много наполовину использованных духов от Живанши, Марка Джейкобса и Гуччи, запах которых находится на каждой поверхности. Он ненавидит кучи забытых монеток, разбросанных повсюду. Он ненавидит свёрнутые разбросанные купюры, он ненавидит мешочек травки, который лежит в открытом ящике стола рядом со стеклянным сосудом кокаина и тремя забытыми айподами, и он ненавидит, что здесь нет плакатов, или книг, или CD, или... чего-нибудь. Здесь просто вещи неаккуратного богатого ребенка. Просто поддельное, чистое ничто. Но таков мир, не так ли? Он поднимает руки в воздух, отгоняя мысли, позволяя золотому свету из окна полностью покрыть его кожу. Золотые руки похожи на золотых львов. — Он окаменел? — спрашивает Луи, чувствуя, как тепло мягко покалывает его кожу. Он сжимает руки в кулаки, прежде чем вновь опустить их на кровать, подальше от воздуха и солнечного света. Он в любом случае был слишком ярким. — Наверное, — отвечает Лиам, отвлекаясь. — Я звал его с собой в спортзал, но он сказал, что просто хочет насладиться тишиной. Подумать о жизни. Он очень странный, — Лиам закатывает глаза, отвлекаясь от выбора жилета. — Ему нужны друзья. Луи просто смеётся, пялясь на белый потолок. Всё в этой квартире слишком белое. — У него есть друзья, Пейно. Мы его друзья. Но ответ Лиама — очередное закатывание глаз, прежде чем он направляется к двери. — Я сейчас, — устало бросает он через плечо, — только приму душ. Ладно. Отлично поговорили. Вздыхая, Луи заставляет себя подняться с кровати, чувствуя необъяснимую усталость. Ну, не необъяснимую. Его смена в пабе была длиннее, чем он ожидал, из-за бурной ночи четверга, так что он не ставил галочку окончания рабочего дня до двух часов ночи. В придачу в паб пришла выступать группа — любимая местная группа Луи, а также, оказывается, единственная местная группа, от которой Луи не тошнит, — что физически не позволило ему уйти до четырёх. Ему нравится оставаться до конца выступления этой группы. Ему нравится смотреть, как они играют, ему нравится наблюдать, как они готовятся и настраивают себя; иногда он даже здоровается с ними, если у него хорошее настроение. Есть что-то удовлетворяющее в том, когда ты смотришь чьи-то выступления: в один момент всё кажется неземным и недосягаемым, а в другой, как только шоу заканчивается, — скучным и обыденным. Когда они начинают собираться и тихо наклоняются, чтобы поднять упавшие сет-листы с пола; когда их руки уже больше не играют на музыкальных инструментах, усилители выключены, а микрофон безжизненно висит, издав последний неизменный аккорд. Внезапно всё это кажется полностью осязаемым и реальным. Всего пара песен разделяет их и обыденность этого мира. Забавно, не так ли? Луи кажется это забавным. Он до сумасшествия любит музыку, но ещё больше он любит живую музыку, однако ему кажется смешным, что как только реальность возвращается, то чары сразу спадают, разрушая иллюзии о том, что мир — это нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Когда аккорды прекращают своё звучание, гитары сложены в чехлы и звучит щелчок закрытия ударных установок, внезапно всё это перестает казаться мелодией и вдохновением. Это просто кучка долбаных отбросов, собравшихся на сцене в дерьмовом пабе, потому что они пока не добились высот, хотя это — их потолок. Такова жизнь. С чувством тяжести в теле Луи заставляет себя размяться. Ему, наверное, стоит сходить в квартиру Мэтта. Немного вздремнуть перед сменой. Но вместо этого он оказывается в коридоре, направляясь к закрытой двери в конце. Она всегда закрыта. Всегда с надписью «Не беспокоить» на двери. Луи ухмыляется — едва ли не с нежностью, — когда смотрит на надпись. — Дорогой Брате-е-ец, — зовёт он без предупреждения, стуча по двери в такт своим словам. Томлинсон знает, что он ненавидит, когда Луи так делает. Так что, конечно же, Луи начинает стучать громче. За дверью слышится бормотание, шарканье и кашель. А затем дверь открывается. Вот он. Самый красивый в мире, поэтичный, загадочный, замкнутый маленький бриллиантик: Зейн Малик. Он великолепный, великолепный, и единственная причина, по которой Луи ещё не предложил ему открытым текстом сделать минет, это то, что он сводный брат Лиама, и, как это обычно бывает, в этом есть что-то странное. Луи абсолютно уверен, что Лиам отрежет ему голову, если он окажется где-то вблизи члена Зейна. Он никогда об этом не спрашивал, никогда не размышлял об этом вслух... Но это факт. Агрессивная и излишне защищающая манера поведения Лиама, проявляющаяся только тогда, когда дело касается Зейна, — лучшее подобие любви, на которое он способен. — Зейни, — сладко мурлычет Луи, улыбаясь. — Как же я скучал по тебе и твоей пропитанной травкой комнате. Зейн медленно моргает. — Я видел тебя этим утром, — бормочет он, потирая нос рукавом своего реглана. Она чёрного цвета с красной жирной надписью «HIGH». Это всё, что на ней написано. Просто бесконечно-чёрный реглан с заглавными буквами на нём, которые уже не могут быть более выцветшими и более прямолинейными. В этом и есть вся его сущность, лучше и не опишешь. — Это не значит, что я не скучаю по тебе, — язвит Луи, касаясь кончика носа брюнета, зарабатывая себе и недовольный взгляд, и улыбку. Только лицу Зейна Малика идёт и то, и другое. Причём одновременно. — Хорошо, хорошо, — бормочет он, отталкивая руку Луи и закусывая губу. — Тебе скучно? Хочешь покурить? Боже, этот парень так предсказуем. — Не-а, — отказывается он, заглядывая через плечо Зейна в его комнату. — Просто не знаю, чем заняться. Лиам в душе. Я, наверное, скоро пойду домой. Зейн приподнимает брови, но молчит, просто позволяя Луи войти в его комнату, а сам возвращается на кровать. Комната Зейна, скорее всего, выглядит именно так, как выглядела бы лампа Джина изнутри. В ней множество насыщенных цветов и подушек и странных ламп, сделанных из цветного стекла. На стене висит огромный гобелен глазного яблока, а рядом стоит высокий кальян (он определённо выше Луи, хотя до этого дня шатен не хотел это признавать, несмотря на непрекращающиеся и насмехающиеся намёки Лиама), и всё пахнет кедром и мускусной тёплой тканью. Если бы Луи нужно было подобрать слово, описывающее комнату, он сказал бы «уютно». И впечатляюще — у Зейна просто дохуя комиксов и книг (все они превосходно отобраны и находятся в превосходном состоянии), а в углу у шкафа стоит, словно сам по себе, проигрыватель в стиле ретро, компанию которому составляет лишь одинокая оранжевая свеча. Зейн называет это «местом для медитации», но Луи пока не заметил, чтобы он хоть раз использовал его по назначению. Но всё же они находят этому хорошее применение — у него сумасшедшая коллекция пластинок, которой он безумно гордится (у него есть все существующие виниловые пластинки Стиви Уандера и Майкла Джексона, о чём он не забывает заикнуться хотя бы раз в день — просто дружеское напоминание, знаете ли), и у него есть множество любимых пластинок Луи. Такие как The Beatles, и Джордж Харрисон, и The Moody Blues, и The Doors. У него даже есть Mamas and the Papas. И, благодаря Луи, кое-что из Velvet Underground. В общем, просто замечательная коллекция. И прекрасная маленькая комната, кстати. Иногда из-за неё у Луи начинает болеть голова, но гораздо чаще — появляется чувство комфорта. Она больше похожа на дом для него, чем те случайные квартиры, в которых он иногда останавливается на неопределённое время. Квартира Лиама и Зейна — постоянна. Единственная постоянная вещь в жизни Луи. — Ну что, как дела, Зейни? — спрашивает он, падая на лаймово-зелёный стул, который издаёт тихий скрип под его весом. Брюнет пожимает плечами. — Хорошо, пожалуй. А у тебя? — Всё хорошо, — Луи кивает, тыкая пальцем в светящийся, переливающийся всеми возможными цветами, кристалл. Прямо сейчас он наливается лаймово-зелёным. Зейн пиздец безумный. Где он только берёт всю эту хренотень? Малик сидит на кровати, скрестив ноги, просто наблюдая за Луи со скучающим выражением лица. Как всегда невероятно тихий. Находиться с ним — одно спокойствие. Никакой суеты. И, скорее всего, это причина, по которой Луи так сильно его любит, — они могут просто сесть в полной тишине, и Луи не нужно будет притворяться, что он должен что-то сказать, а Зейну не станет неловко, когда молчание затянется. Это приятно. — Что читаешь? — спрашивает он спустя какое-то время, рассматривая полуоткрытую книгу, лежащую внутренней стороной на прикроватной тумбочке. Зейн вздыхает и пожимает плечами, устало смотря на книгу. — Книга о парне, который инвертирует сны и реальность. Он живёт не зная, что реально, а что нет. — Это реальная история? — Я так не думаю. Но это реальное состояние. — Разве? — Думаю, да. — Необычно, — бормочет Луи, невидящим взглядом смотря на обложку. Она довольно интересная: наполнена различными формами и яркими цветами, но он не сосредотачивается на них, просто смотрит, зависнув где-то между «тут» и «там». Он словно выпадает из мира, но ничего не может с этим поделать. Ему спокойно. Ему хорошо. — Ты никогда не задумывался над тем, что наши сны могут на самом деле быть нашей реальностью? А то, что мы считаем нашей реальностью... Ну, то есть наше «сейчас»... — Зейн обводит рукой комнату, пристально смотря на Луи, — сном? О Боже. Предоставьте Зейну тему для обсуждения, и он будет трахать ваши мозги после пяти минут вашей встречи. — Знаешь, всё, что я могу сказать, это то, что я очень надеюсь, что всё это неправда, — смеётся Луи, словно смаргивая оцепенение, и улыбается чёрному, как ворон, парню перед ним. Что за прекрасное словосочетание, чтобы описать Зейна — мальчик-ворон. Мальчик-Ворон. Чёрный дрозд. Дрозд поёт в глухой ночи... — Почему? — заинтригованно спрашивает Зейн. Он поднимает голову, и чёрная как смоль прядь спадает на его тёмные-тёмные глаза. У него очень красивые ресницы. И очень длинные. Он, наверное, может достать ими до люстр и вентиляторов на потолке, да ещё и запутаться в них. — Тебе не нравятся твои сны? — Мне не снятся сны, Зейни. Мой сон лишён сновидений, — он улыбается. У него потрескавшиеся губы. Но Зейн лишь грустно улыбается в ответ, настолько незаметно, что Луи может притвориться, что ничего не заметил. — Всем снятся сны, Томмо. — Это доказано? — Доказано, — кивает брюнет. — Хм. Может быть, — ему не нравится эта тема. У него есть слабое подозрение, что Зейн жалеет его или что-то в этом роде. — Ну так что, ты слышал о новой игрушке Лиама? К счастью, уловка со сменой темы срабатывает, поскольку сочувственный взгляд Зейна меняется, и теперь он закатывает глаза, ложась спиной на кровать и кладя руку под голову. — Знаешь, я ненавижу, когда вы так делаете, — говорит он. — Это тупо. — Знаю, — бормочет Луи. Он не уверен, с каким из утверждений соглашается. — Но всё же... Это весело. — Хм. — Мне кажется, он ненавидит меня. А так как он, хотя бы в теории, любимчик всех и вся, это весело, — он поворачивается к Зейну, ухмыляясь. — Ты должен признать, что это хоть капельку весело. В конце концов, я неотразим. Зейн смотрит на него, приподняв бровь и положив руку на грудь. — Кто на этот раз? Кого ты трахаешь теперь? На ком ты на этот раз вымещаешь своё несчастье? Кто предмет твоего внутреннего недовольства, которого ты высмеиваешь перед другими? Это было сказано очень, очень сухим тоном, отчего Луи чуть не засмеялся. — Хорошо-хорошо, я понял, — ухмыляется Луи, поднимая руки в защитном жесте. — Нам не нужен психологический анализ, профессор Икс. По лицу Зейна проскальзывает тень улыбки, и Луи сразу же улыбается ему в ответ, чувствуя едва уловимое раздражение, щекочущее его затылок. — Это Гарри Стайлс, — небрежно выдаёт он спустя мгновенье, стараясь вести себя непринуждённо. Он пододвигается, чтобы сесть себе на ладони, и скрещивает ноги в лодыжках. Он не достаёт до пола со стула Зейна. А это больше, чем «немного раздражает». — Слышал о нём? Он учится с тобой и Лиамом в классе. На этих словах улыбка Зейна мгновенно улетучивается. — Гарри? Ты охотишься на Гарри? — он приподнимается на локтях и хмурится; между его бровями залегает слишком глубокая, слишком чёткая и неприятная складка для человека с внешностью бога Олимпа. — И нахуя вы это делаете? Луи фыркает, поднимая брови. — А тебе-то что? — Он хороший парень, Томмо. Хороший, дельный парень. — Да? А мне он показался немного пугливым. — Он хороший, — непреклонно отвечает Зейн и возвращается в прежнее положение. — Я не много с ним общался, но он всегда был вежливым. И дружелюбным. А не каким-нибудь придурком, и знаешь, такое не часто тут встретишь. Луи что-то бурчит, неохотно соглашаясь. Значит, Гарри Стайлс вежлив. Вот почему Зейн, да и все остальные в мире его любят? Это — причина, по которой Лиам чувствует себя загнанным в угол енотом? Должно же быть что-то ещё. — Он весёлый? — спрашивает Луи. Зейн пожимает плечами. — Не знаю. Не уверен, что я был рядом, когда у него была возможность проявить себя. — Он любит пофлиртовать? Он цепляет? — Эм. Может быть? Да, он цепляет. Не прям чтобы до мурашек, но да, в нём это есть. — И что это значит? Он первым заводит разговор? Он всегда попадает в точку словом? Он поглаживает тебя по руке, когда ты говоришь? Зейн вздёргивает бровь, выглядя так, словно вышел прямо из Эдвардианской эпохи: невозмутимо и равнодушно. — Ты слишком ударился в детали. — Просто строю догадки, — хмыкает Луи, переводя взгляд на свои ногти. Он рассеяно ковыряет их, слыша повторяющиеся слова Зейна у себя в голове. Стайлс не смешной, он не любит флиртовать, но немного цепляет. Великолепно. — Знаешь, я не буду помогать тебе с этим дерьмом, — добавляет Зейн спустя секунду, вырывая Луи из мыслей. Он поднимает голову, видя, что Зейн тоже на него смотрит. — Мне он нравится. Он хороший парень. Да, он, в какой-то степени, тихий. Да, может быть, даже немного скучноват. Но он кажется хорошим, и он умный, и ни до кого не доёбывается. Так что я не собираюсь прилагать какие-либо усилия, чтобы помочь тебе трахнуться с ним. Мне никогда не нравилось то, чем вы с Лиамом занимаетесь. А сейчас — тем более, — его голос бархатный и плавный, а слова растворяются в воздухе мятным холодком, и хотя в них нет никакой резкости, Луи чувствует, как приподнимаются волоски у него на руках и затылке от непонятной остроты его тона. Зейн никогда не осуждал Луи, это правда. Но, несмотря на это, в нём всегда таилось… некое разочарование. Он каждый раз надувал губы и кивал после паузы, когда всплывала тема Луи и его грязной славы, что всегда мгновенно заканчивало разговор, оставляя у Луи горечь во рту и ускоренное сердцебиение. Как будто бы Зейн думает, что Луи лучше этого или ещё что-то. Смешно. Очень. И ему это очень, очень не нужно. Тем не менее Луи сжимает губы в тонкую линию и отводит взгляд от мальчика-дрозда, чувствуя, что густой аромат благовоний в комнате вдруг стал немного удушающим. — Я знаю, — торопливо и взволнованно произносит Луи, вытаскивая ладонь из-под бедра и начиная ковырять ею пуговицы у себя на куртке. Он встаёт, мягко опуская стопы на пол, и невидяще смотрит на гигантское глазное яблоко на стене. — Я знаю, да, спасибо Зейн. Я и не просил тебя, блять, о помощи. — Хорошо, — спокойно отвечает Зейн, выглядя совершенно умиротворённым. — Хорошо, — отрезает Луи, чувствуя, как пощипывает его кожу от непонятного дискомфорта. Он не хороший человек. Подумаешь. Он не собирается чувствовать себя виноватым за то, что биология посмеялась над ним. Он не собирается плакать из-за этого. Подумаешь. — Он будет моим уже через неделю, — чересчур громко объявляет он в тихой комнате после затянувшейся паузы. Он склоняет голову, краем глаза пытаясь уловить реакцию Зейна. Тот по-прежнему смотрит на него, растянувшись на кровати. Его глаза — глубочайшего карего цвета; в его взгляде расслабленность и понимание всего, что происходит в мире. — К следующей неделе вся эта хуйня уже закончится. — Думаешь, ты сможешь настолько сильно повлиять на этого парня, что вся его будущая карьера, завязанная сейчас на его образовании, полетит к чертям? Только потому, что ты умеешь работать ртом? — Зейн не пытается быть грубым. Его голос не звучит остро или резко. Он просто говорит всё как есть. Выкладывая все карты на стол. Но Луи не собирается извиняться за то, кто он такой, или за то, что он делает. — Да, — ухмыляется он. Видно, что это наигранно, но его это мало волнует. — Да, я смогу. Всё, что делает Зейн, — кивает; медленно, как тягуче льющийся мёд. — Хорошо, — пожимая плечами, заключает он. — Хорошо. Но Зейн не отводит взгляд. А у Луи начинает гореть затылок. — Я пойду, — говорит он, уже отступив к двери. Он приобретает непринужденный вид, по-дьявольски улыбаясь. — Скажешь Лиаму, что я напишу ему завтра, ладно? Сделаешь это для меня? Зейн кивает. Его руки свободно лежат на коленях, пальцы переплетены. Его взгляд немного затуманен, будто он находится не здесь, а где-то глубоко внутри себя. Возможно, он медитирует. — Увидимся завтра, — Луи отступает, кладя руку на дверную ручку. Он готов пойти и немного поспать. Сегодняшний день был утомительным. — Может быть, да. Думаю, завтра я приду на занятия. Луи удивлённо приподнимает брови, поворачивая ручку. — Правда? — Ага, — бормочет Зейн, переводя затуманенный взгляд на окно. — Иногда я люблю школу. Тут слишком душно. Иногда. Ох, Зейн. Всегда остается философским поэтом. — Действительно. Что ж, до завтра тогда, Дорогой Братец, — и прежде чем Зейн успевает сказать очередную до нелепости умную вещь, Луи посылает ему воздушный поцелуй и уходит, оставляя слова Зейна где-то на задворках своего подсознания.***
Удачи сегодня. Не разочаруй меня. Луи пялится на текст, выкуривая третью сигарету подряд за последние семь минут. Чёртов Лиам. Маленький надоедливый паршивец. Луи кидает окурок на землю и вздыхает, наблюдая за серыми клубами дыма, которые он только что выпустил, прежде чем положить телефон обратно в карман. Его тело немного напряжено из-за нетерпения. Он пришёл в библиотеку в то же самое время, в которое был здесь вчера Стайлс, да вот только обнаружил множество людей, абсолютно точно не являющихся нужным ему человеком. Что и говорить, этот день не обещает ничего хорошего. Луи только сейчас понимает, что никогда не следил за тем, куда Стайлс ходит помимо библиотеки. Начиная с первого дня, он всегда находил его там. Так что это действительно огорчает. Потому что если он спугнул его на край вселенной, то он понятия не имеет, как его теперь отыскать. Что ж. Он курит как чёртов паровоз и энергично покачивает ногой, ковыряясь носком в грязи, попутно посматривая на ничего не подозревающих прохожих взглядом, который даже он может назвать слишком колким. И сейчас Лиам пишет ему, ведя себя как засранец, и время идёт чертовски медленно, и всё просто очень дерьмово. Раздражающе и дерьмово. Хм. Может быть Зейн знает, где находится Стайлс. Он как раз собирается достать телефон (и, может быть, ещё одну сигарету), когда вдруг замечает копну до боли знакомых растрёпанных кудрей, широкий коричневый джемпер, длинные ноги и огромные белые конверсы. И если Луи не ошибается (а он никогда не ошибается), то это точный портрет Гарри Стайлса. Возможно, мир пока что не полностью настроен против него. Он быстро выпрямляется (до этого он стоял неуклюже прислонившись к старому большому дереву возле пруда на заднем дворе) и сосредотачивает своё внимание на ссутулившемся парне в белых наушниках и с громадным рюкзаком. Да, это точно он. И «Он» направляется прямо к библиотеке. Блять, слава богу. Сдерживая победный клич, сопровождаемый вздохом облегчения, Луи в считанные секунды отталкивается от дерева и быстрыми шагами направляется в сторону кудрявого мальчика. К счастью, Стайлс полностью погружен в свои мысли, опустив глаза вниз и покачивая головой в такт музыке, так что он не видит, как Луи пробегает целый марафон (он успевает слегка вспотеть, и его уложенные волосы теперь спадают ему на глаза). Зашибись. Теперь ему жарко, а на голове какое-то дерьмо вместо нормальной причёски. Он практически достигает цели, но внезапно ему приходится остановиться. Потому что к Стайлсу подходит девушка. Это просто какая-то смазливая блондинка с милой улыбкой и зелёными глазами, но дело в том, что она моментально начинает сиять, завидев Гарри, сразу же привлекая его внимание, нежно касаясь его руки. Конечно, это может показаться абсолютно незначительным событием. Однако это именно то, что так нужно было Луи. Он должен знать, как Стайлс общается с другими людьми. Потому что Луи ещё не видел, как он ведёт себя с остальными, и он должен найти что-нибудь, что даст ему ответы. Так что он застывает на месте и невозмутимо наблюдает за тем, как Стайлс поворачивается, встречаясь с ней взглядом, и слегка улыбается, вытаскивая наушники. Значит, он приветлив с окружающими. Интересно. Луи стоит слишком далеко, чтобы слышать о чём они говорят, поэтому он щурится, пытаясь читать по губам и языку тела Стайлса, а также девушки рядом с ним. Что ж, Стайлс явно только что поздоровался с ней. Затем улыбнулся во все тридцать два зуба, очень вежливо и по-настоящему мило. Ладно. У него убийственная улыбка, которая делает из него прекрасного нарцисса в человеческом подобии, так что понятно, почему он так быстро располагает к себе дам. Девушка начинает болтать, откидывая назад свои потрясающие волосы, которые отливают золотым на солнце, но Стайлс не обращает на это внимания, вместо этого он сосредоточенно смотрит ей в глаза и… ну, слушает. Ничего больше. Минуты тянутся. Девушка продолжает говорить, а Стайлс улыбаться, внимательно её слушая и кивая в такт её словам, иногда смеясь и демонстрируя свои белые зубы. Он ничего не делает, просто продолжает уделять ей внимание, и просто стоит, одной рукой сжимая наушники, а другую засунув в карман. Он слушает её со всей искренностью, и даже не выглядит раздражённым или уставшим. Получается, что Гарри Стайлс пытается отделаться от Луи Томлинсон в первую же минуту их встречи, но дружелюбно выслушивает всех остальных на протяжении двадцати четырёх часов. Это, безусловно, очень льстит самолюбию Луи. Вздохнув, он перемещает вес на другую ногу, чувствуя себя слегка оскорблённым. Всё это ещё раз доказывает, что он действительно не нравится Стайлсу. И ладно, плевать, но разве этого парня, по крайней мере, не влечёт к нему? Спустя минут пять девушка наконец-то решает попрощаться, мило улыбаясь и махая рукой. И знаете, когда люди идут задом наперёд, чтобы иметь возможность смотреть на другого человека как можно дольше? Она делает именно так. Луи не может сдержать ухмылку. Стайлс явно популярен среди дам, наверняка просто из-за того, что он действительно слушает их, а не только смотрит на их внешность. И при этом будучи абсолютно, блять, очаровательным. Возможно, это всё, что нужно, чтобы тебя здесь любили. Может, пусть к успеху — быть простодушным и вежливым. Что там один чувак говорил? Какая-то известная цитата? Что-то типа: «Если ты всем нравишься, то ты делаешь что-то неправильно». Все вокруг любят Гарри Стайлса, потому что он умный, милый, вежливый и новенький. Ничего радикального, особенного или странного. Просто набор зубов, пара глаз и мягкие свитеры. Так что… Почему он не улыбается Луи? Он хочет поразмышлять об этом подольше, но Стайлс уже почти дошёл до двери в библиотеку. Так что Луи несётся (чуть ли не галопом) следом, практически хрипя от усилий. Блять, он вообще не в форме. Время, видимо, на его стороне, так как он первым хватается за дверную ручку, буквально за секунду до того, как это делает Стайлс, из-за чего его рука вцепляется в руку Луи. Да неужели. — Ой! Изви-… — подняв взгляд зелёно-голубых (по крайней мере, в этом освещении) глаз, Стайлс вздрагивает. Его глаза тут же темнеют. Прекрасно. — А, это ты, — говорит он с таким видом, будто он — воздушный шарик, который только что сдулся. Луи раздражён. Но он не показывает этого, а только приподнимает одну бровь, когда Стайлс убирает свою руку. — И тебе привет, — задумчиво произносит Луи, отпуская дверную ручку. Он с улыбкой отходит и жестом приглашает Стайлса пройти, не настаивая на дальнейшем разговоре. — После тебя. Стайлс едва заметно краснеет. — Извини, — хмурясь, говорит он, наклоняет голову, а затем вновь поднимает взгляд на Луи. — Это было грубо с моей стороны. — Это была твоя реакция. Я не обижаюсь на честность. Стайлс удивлённо вскидывает брови. — Заходи. Я не собираюсь заставлять тебя держать мою руку, чтобы открыть дверь. — Я не… — он снова краснеет. — Я знаю, — делано смеётся Луи, концентрируя всё своё внимание на поведении Гарри. — Я просто веду себя как говно. Проходи. Стайлс открывает дверь, благодарно улыбаясь, и придерживает её за собой, чтобы Луи тоже смог зайти. Это не столько жест доброй воли, сколько необходимость, особенно учитывая его вымученную улыбку и напряжение в плечах. Луи хочется засмеяться так громко, чтобы его смех гулко отбивался от стен в тихом помещении. Как и вчера, в библиотеке тихо и темно, а единственными звуками служат приглушённые голоса и шорох страниц. — Так, эм, — вдруг заговаривает Стайлс, а затем прочищает горло. — Что ты, э-э, делаешь? В смысле, здесь? — Стайлс идёт впереди, достаточно быстро, чтобы сохранять дистанцию, но не так быстро, как обычно. — Ты снова спрашиваешь меня, почему я здесь? — Луи ухмыляется, засовывая руки в задние карманы джинсов и следя за каждым шагом Стайлса. Тот кивает, кидая на него усталый взгляд. — Ага. Ухмылка Луи становится шире. Они идут в конец зала, к тому самому столу, который Луи чуть не развалил в прошлый раз. — Проверить здесь ли ты, конечно же, — просто отвечает он. Он знает, что наглеет и забегает вперёд, но… он должен, по крайней мере, дать ему понять, чего хочет, если из этого вообще хоть что-нибудь выйдет. В ответ Стайлс лишь закатывает глаза. Он даже не пытается это скрыть, а только сжимает губы в тонкую полоску, когда встречается взглядом с Луи. Луи не сдерживается и искренне смеётся. — Я полагаю, это не тот ответ, который ты хотел услышать? — замечает он, все ещё посмеиваясь. Они подходят к столу, и Стайлс кладёт на него свои вещи. Луи держит дистанцию, даже отходит на пару шагов, продолжая держать руки в карманах. Стайлс размеренно и спокойно достаёт вещи из рюкзака, кладя их на стол, наполовину развернувшись к Луи. Очевидно, что он более чем осведомлён о его присутствии (он не прекращает время от времени поглядывать на Луи), но его поза явно слишком напряжена и скована. По крайней мере, он знает, что Луи здесь. Уже хоть что-то. Пауза затягивается (вау, сегодня он взял виноград), прежде чем Стайлс поднимает взгляд. Он смотрит на Луи со всей серьёзностью, нахмурив брови. Это нервирует. — Я не хочу грубить. — Хорошо. — Но я вовсе не удивлён, что ты здесь… по этой причине. Боже, он даже не может назвать вещи своими именами. — Чёрт, — говорит Луи, широко улыбаясь и покачиваясь с носка на пятку. — Ненавижу быть предсказуемым, — он подмигивает, и Стайлс сразу же отводит взгляд, вновь закатывая глаза. Однако у него снова румянец на щеках. — Я просто не понимаю, почему ты так зациклен на мне. Это странно. Я просто хочу позаниматься, ладно? У меня куча домашней работы, и я не знаю, чего ты пытаешься добиться, но мне правда надо сосредоточиться, пока у меня есть время до работы. Значит это всё. И что теперь делать? — Ладно, — говорит Луи, задумчиво покусывая губу. Он прокручивает в голове их диалог, пытаясь найти зацепку, пока Стайлс возится с молнией на сумке, наклонив голову. — Ты говоришь, что тебе нужно на работу? Где ты работаешь? Чёрт, теперь даже он вынужден признать, что это звучит жутко. — Это не должно было прозвучать так назойливо, — тут же исправляется он, поднимая руки в защитном жесте. — Но зачем? — Зачем что? — Зачем тебе знать где я работаю? — Ну, тогда я смогу… — Следить за мной и там? — Что? Нет… — в панике отвечает Луи. — Отвлекать меня? — Боже, Гарри, — немного неловко смеётся Луи, поражаясь тому, насколько проницательны его предположения. Блять, этот парень не любит особо церемониться, да? — Твои вопросы… Я не уверен, кто из нас более напорист — ты или я, — обдуманно говорит он. — Я всего лишь пытаюсь поймать твой перерыв и пойти с тобой погулять. Стайлс перестаёт возиться с молнией на рюкзаке и со вздохом бросает его на пол. — Слушай, я прошу прощения… Луи раздражённо выдыхает, не в силах сдержаться, и поднимает одну руку. — Не стоит… — Мне просто нужно заниматься, — твёрдо произносит он, беспомощно опуская плечи. — И я не собираюсь рассказывать тебе о том, где я работаю, — он смотрит решительно, не оставляя места для манёвра. Ладненько. Тут уже ничего не поделаешь, да? Луи медленно кивает, опуская взгляд на грязный сине-коричневый потёртый ковролин, на котором местами можно увидеть засохшую жвачку. Он никогда еще так сильно не чувствовал вкус неудачи. Он готов провалиться сквозь землю. — Ладно, — тихо говорит Луи, больше для себя. Сейчас он не может ничего сделать. Он мало знает об этом парне, чтобы играть на его интересах, и он без понятия, кто его лучшие друзья, и он даже не знает, какими чертами характера тот обладает. Просто. Пиздец. У него ничего нет. — Ладно, — повторяет он, по-прежнему смотря под ноги, и только теперь понимает, насколько же глупо, должно быть, выглядит. Натянуто улыбаясь, он встречается взглядом со Стайлсом и прячет руки обратно в карманы. Что-то мелькает в глазах Стайлса, когда они смотрят друг на друга. Может быть, это чувство вины. Луи надеется, что это вина. Может быть, он влюбился в Луи? Ха-ха. — Я понимаю, — произносит Луи, пытаясь выглядеть не задетым, несмотря на затопившее его тело разочарование. Подобное не случалось раньше. Это должно было сработать. Луи нуждался в этом. Он сглатывает ком безысходности. — Я отстану. Хорошего дня и всё такое. Стайлс по-прежнему стоит возле стула и наблюдает за ним со сведёнными бровями. И покусывает губу. Он делает это довольно часто, не так ли? Луи делает мысленную пометку. Хотя должен ли он? Кажется, это всё равно ни к чему не приведёт. — Пока, Гарри, — говорит он напоследок, начиная идти задом наперёд. Он слегка улыбается в последний раз, прежде чем развернуться и уйти. Улыбка спадает с его лица в тот же миг, когда Стайлс оказывается вне поля его зрения. Он в полной жопе. Луи нуждался в этом. Но, кажется, он всё запорол, и пути назад уже нет. Он никогда раньше так не лажал, и он, блять, нуждался в этом. Не проходит и секунды, как он получает сообщение от Лиама. Кто бы сомневался. Прогресс? Луи игнорирует его, запихивая телефон обратно в карман. Дерьмо. Он толкает дверь библиотеки и как можно быстрее выходит, боясь задохнуться от пыли. — Эй! Томмо! — окликает кто-то, как только Луи выходит на солнечный свет. Он останавливается как вкопанный, чувствуя лёгкое раздражение (у него нет настроения с кем-либо общаться), но тут же выдыхает, когда его взгляд падает на неторопливо идущего ему навстречу Зейна, одетого в яркую футболку, чёрные джинсы и сандалии. — Эй, чувак, — приветствует Луи одновременно с тем, как Зейн пожимает ему руку и хлопает его по спине. Зейн лишь слегка кивает, поднимая взгляд на небо. — Ты только что пришёл? — Нет, — отвечает Зейн, по-прежнему смотря вверх. Его ресницы отбрасывают тень на щёки. Ну что за Бог. Почему его цель не Зейн? Луи тоскливо вздыхает. Ну, настолько тоскливо, насколько он вообще способен. — У меня дерьмовый день. Пошли в паб? — Пошли, — кивает Зейн, вновь переводя взгляд на Луи. Они начинают идти. — Почему он дерьмовый? Очередная волна неуверенности и тревоги проносится по его телу. — Потому что, несмотря на тот факт, что мне удалось сделать так, чтобы сам Лиам, мать его, Пейн начал сохнуть по мне, я не могу сделать то же самое с Гарри, мать его, Стайлсом, — отвечает Луи, саркастично ухмыляясь. Какое-то мгновение Зейн молчит, и слышно лишь чириканье птиц и голоса студентов. — Может тогда тебе не стоит играть с ним. Луи усмехается. Да. Может быть. *** Они сидят за слишком лакированным и откровенно дерьмовым столом неподалёку от туалета. Освещение в пабе очень тусклое — Луи никак не может разобрать слова, написанные на стакане. Он всё ещё в дурном настроении из-за Лиама и Гарри. Он так и не ответил Лиаму, хотя тот написал ещё одно сообщение несколько минут назад. Сочту это за хороший знак Луи хочет уронить свой телефон в ближайший водоём. Но с его грёбаной удачей, Озёрная фея просто поймает его и бросит обратно, и слова Лиама всё так же будут смотреть на него. К счастью, он в компании Зейна, а тот не требует много внимания или общения. Большую часть времени он избегает зрительного контакта с официантом и рвёт салфетку на мелкие кусочки, бормоча что-то себе под нос, пока Луи с жадностью ест («Я угощаю» сказал Зейн, как только они сели, закатив глаза, как будто это было очевидно). Атмосфера спокойная и непритязательная, и Луи начинает казаться, что он не такой уж и неудачник. Но потом Зейн прерывает молчание. — Гарри хороший парень, Томмо, — вот с чего он начинает, и Луи чуть не давится картошкой фри. Взгляд его тёмных глаз моментально реагирует на звук, но он продолжает говорить своим прокуренным голосом, проводя пальцами по конденсату на стакане. — Он не заслуживает быть втянутым в ваши с Лиамом игры. Луи фыркает, не испытывая тёплых чувств к парню. Маленький ублюдок. — Поверь мне, Зейн, его никто никуда не втягивает, — с кривой усмешкой произносит Луи. — Ты знаешь, что я имею в виду. Перестань заниматься хернёй, — продолжает Зейн, и его взгляд проникает сквозь тусклый свет. Это довольно необычно — темнота, прорезающая темноту; его скулы покрывает щетина. — В этой школе не так много людей, среди которых я могу находиться. Он один из немногих. Он умный. Блестящий даже. Люди любят его, потому что он хорошо выглядит, но он не агрессивный или опасный. Несмотря на то, что там придумал себе Лиам, Гарри не пытается унизить его. Может быть. Наверное. — Ага, — соглашается Луи через какое-то время, вертя остывшую картошку между покрытыми солью пальцами. Зейн внимательно за ним наблюдает. — Я могу поговорить с Лиамом, если хочешь, — предлагает он. Это означает, что он настроен серьёзно. Потому что если Зейн предлагает поговорить с Лиамом, это потому, что он знает, что Лиам к нему всегда прислушивается (хоть тот и никогда не признается в этом). Какая-то часть Луи искренне раздумывает над этим. Но другая часть… Дело в том, что Луи по-настоящему хорош в этом. Он мастер своего дела. И он никогда не проигрывал. Никогда. Он и раньше сталкивался с замкнутыми, стеснительными и даже с гуру отчуждённости. Так почему, блять, Гарри Стайлс должен быть исключением? Фишка в том, что он… Он не исключение. Луи не позволит ему. Он намерен сохранить свою безупречную репутацию. Они всегда, всегда ломаются. — Не знаю, приятель, — обдумывает Луи, отодвинув тарелку с картошкой подальше и схватив уже испачканную салфетку. Он разрывает тонкую бумагу жирными пальцами, и та частично прилипает к его коже. — Это неприятно. Правда. Тем более, что он единственный, кто на самом деле… как бы… — «имеет значение» — вот что он хочет сказать, но не говорит. — Это раздражает, но дело в том, что я не могу отрицать, что Стайлс оказался немного сложнее, чем я привык, понимаешь? Зейн закатывает глаза на его слова и делает большой глоток из своего бокала. Его немигающий и тяжёлый взгляд наполнен иронией. Луи не может сдержать ухмылку. — Но, в некотором смысле, это своего рода вызов, — он обдумывает свои слова, чувствуя, как внезапный прилив спокойствия смывает его тревогу. Вызов. Он любит вызовы. — Я хочу посмотреть, как долго это займёт, — это практически поразительное осознание, но Луи тут же чувствует, как уверенность вновь растекается по его телу. Это именно то, что ему сейчас нужно. Он улыбается, когда поднимает взгляд, чувствуя себя более умиротворённым. Зейн смотрит на него твёрдым взглядом тёмных глаз, сжав губы в тонкую линию. — Как скажешь, — в конце концов говорит он, но его слова отдают грустью. Только не это. Луи глотает остатки своей пинты, чувствуя себя несколько более раздражённым, чем это необходимо. Только не это. — Пошли, — выдавливает он, пока Зейн продолжает наблюдать за ним. Это раздражает. Они тут же собирают свои вещи, Зейн оплачивает счёт, и они выходят из полутёмного паба на свежий воздух. Улица освещена настолько ярко по сравнению с пабом, что на мгновение свет ослепляет Луи. Они не разговаривают на протяжении всего пути назад в квартиру, и Луи тут же начинает строить планы на следующий день.