Gods and Monsters

Seven Devils — Florence & the Machine

Он находится на миссии. Он входит в библиотеку, толкая тяжёлую деревянную дверь, а затем видит волну заплесневелых страниц, грязные ковры и несвежие чернила. Эти запахи резкие и сильные, отчего колет в ноздрях, но он старается не обращать на это внимания. Его полный решимости взгляд пробегается по помещению, пытаясь что-то найти. Он без слов пробирается в конец огромной комнаты. Дело в том, что он видел Гарри Стайлса, входящего в библиотеку. Он знает, что кудрявый парень где-то здесь. Он просто хочет найти его, вот и всё. Затем начнется игра. Грязная подошва кед шумит под ногами, когда он украдкой проходит бесконечные ряды пыльных книг со сбитыми или потёртыми корешками, едва различимых в тусклом удушающем свете. Ковёр пахнет старой бумагой и затхлостью, скрипя под его ногами и издавая тихие непонятные звуки. Несмотря на естественный голубой цвет, ковёр кажется коричневым — что-то, что Луи никогда раньше не считал возможным, но... Ладно. Пол в общественных местах — это, наверное, одно из исключений искусства и всех его целей. Всё здесь выглядит и пахнет длинными и скучными ночами, наполненными беспокойством, тишиной, капелькой стресса и толикой паники. И хотя, конечно, он не был в большом количестве библиотек (даже когда он был в школе, он никогда не был большим... эм... поклонником учебы), ему кажется, что это их общая атмосфера — своего рода спокойная внутренняя суматоха. Противоречивый вид хаоса. Но они ему нравятся — в смысле, библиотеки. Ему нравится идея о том, что в одной комнате могут находиться тысячи маленьких вселенных, обёрнутых в кожу и спокойно поставленных на полках. Или, может быть, сами библиотеки являются вселенными, жилищными галактиками и мирами, и умершими звёздами, и чёрными дырами, и красными карликами, неоткрытыми и нетронутыми человеком. Видно только их оболочку, так что вы никогда не узнаете, что находится по другую их сторону... В любом случае это крутая догадка. Вселенная во вселенной. Возможно, мир и есть библиотека. Возможно, Луи одна из книг, которая стоит на полке. Ха-ха. Это приятные мысли. Луи любит книги, любит слова других людей. Он любит слушать их в своих любимых песнях, он любит делать наброски чего-то своего, вырезать их, рисовать, и он любит повторять их различными интонациями, когда мир становится немного дерьмовым. Книги хорошие. Он любит читать. Он любит людей, которые могут сформулировать свои мысли и сказать то, чего не может сказать он сам. «Жить — редчайшее в мире явление...» Но как бы там ни было, у него есть дело, к которому пора возвращаться. Откровенно игнорируя противное хихиканье и взгляды студентов и персонала, он продолжает идти вперёд. Он всматривается в книжные полки и галактики, скользя взглядом по нескончаемым головам, склонённых над длинными, прямоугольными столами, стоящими в свободных местах тёмной комнаты с явно недостаточным количеством окон и куда более, чем достаточным, количеством пыли. Он ищет кудрявую голову и наушники; он ищет мальчика: его мальчика, его цель. Шатен продолжает поиски, проходя взглядом по группкам студентов — хорошо одетых и умных, и дерзких, смотрящих в свои айпады и макбуки и цитирующих Буковски. Он искоса поглядывает на всех, продолжая ходить кругами и искать (потому что где, блять, этот чёртов ребёнок?), маскируясь и не попадаясь на глаза, становясь ещё более растерянным и немного голодным. Это всё, блять, просто смешно. Боже, сколько он делает для Лиама Пейна и его самодовольной улыбки... Луи поджимает губы, задумываясь. Сосредоточься, Томмо. Сосредоточься. С (немного) восстановленной энергией, он идёт дальше; тени в помещении становятся длиннее, а слой пыли на книгах, годами нетронутых человеком, — толще. Он чувствует странную симпатию ко всему этому — что является редкостью для него — и сильно ударяет пальцами по их корешкам. Просто для того, чтобы уделить им немного внимания. Чтобы они знали, что о них ещё не совсем забыли. И просто, где, блять, этот ребёнок? Потому что в библиотеке его точно нет. Потому что он не в толпе болтающих о чём-то студентов, и он уж точно не в этом тёмном тупике. Ни одна душа не задерживается возле этих забытых архивов, даже муха, так что, где... О. Подождите. Он останавливается возле полки серьёзных на вид энциклопедий, пытаясь рассмотреть между ними силуэт, заслоненный от света и сидящий вдали ото всех за маленьким деревянным столом. Человек сидит ссутулившись; он тих и сосредоточен, а на голове у него беспорядок в виде кудряшек, которые выглядят непослушными и мягкими около его шеи. Он одет в серый джемпер, который большой ему в ширине и маленький в длине; под мягкой, но плотной тканью виднеются выступающие позвонки. На столе лежит совсем немного вещей — стопка книг, блокнот, и огромный пакет... моркови? Детской моркови? Луи несколько раз моргает. Ладно, окей. Не отрывая взгляд от парня, он достаёт телефон из кармана и набирает сообщение Лиаму. Нашёл его. Спустя мгновение телефон вибрирует, оповещая о том, что Лиам ответил. Отлично Он не может сдержать ухмылку, когда оглаживает свою одежду и проводит пальцами по своим идеально уложенным волосам; его сердце ёкает при каждом ударе в ожидании всего этого, потому что начало — всегда самая весёлая часть игры. И что насчёт этого случая? Он будет самым весёлым из всех, что были до этого. Потому что это особый случай. Это, возможно, последнее маленькое задание Луи, его последняя победа, прежде чем он, наконец, получит Лиама, а вместе с ним огромную роскошь и богатство; жизнь, наполненную негласной властью и жаждой наслаждений. Вот что его ждёт. Так что... Он готов начинать. Больше не раздумывая ни секунды, Луи выходит из-за высоких полок, представляя себя на всеобщее обозрение, меняя выражение лица на нечто милое, готовя крючок, чтобы поймать приманку. Это кажется чем-то веселым, когда он думает об этом в подобном свете. Стайлс — просто огромная рыба, бесцельно плавающая в море таких же одинаковых рыб. И в этот момент приходит Луи и ловит его на крючок. Хех. Он подходит ближе. Каждый шаг аккуратен, спокоен и крайне подготовлен. Он немного торжествует? Уже? Ну, может быть. А почему бы и нет? Как он уже говорил: он никогда не проигрывал. Ни разу. Он чувствует себя уверенно, так как рассматриваемый мальчик становится всё ближе, даже и не подозревая ничего о подкрадывающемся к нему со спины шторме. Конечно, Луи чувствует триумф, смотря на его тихую, беспомощную фигуру, которая в скором времени будет задыхаться, пытаясь выговорить его имя. Конечно, блять, Луи чувствует триумф, зная, что после окончания всего этого, он получит всё, что хотел: власть; спокойствие; влияние. Что-то вроде направления, после которого он сможет выбрать любую дорогу. Коврик скрипит при каждом шаге Луи, но парень в наушниках (как обычно) и пишет что-то в своём тоненьком аккуратном блокноте. Иногда он достаёт детскую морковь из пакета, маленькие «укусы» моркови отзываются громким хрустом по всему помещению, из-за чего он получает раздражённые взгляды в свою сторону с более освещённой части комнаты. Но парень не обращает на это никакого внимания, просто пишет своей бледной рукой, слушая музыку в наушниках, пока лучи солнца из высоких окон вырисовывают на его спине полосы света. Он совершенно один, полностью изолирован ото всех, и... хорошо. Сосредоточенный, тихий и кажущийся таким незначительным. Это немного странно, не так ли? Этот парень, который должен портить всю жизнь Лиама — золотого, богатого Лиама — просто сидит один в комнате, наполненной такими возможностями, но... вместо этого он просто грызёт морковку и временами притопывает ногой в ритм музыке, которую слышит только он. У Луи и так уже были подозрения, что он застенчивый и невинный, но... Неужели у него нет ни малейшего интереса к общению? Всё это очень странно. Но он здесь, изучает названия книг, сложенных перед ним. Кажется, он взял Кафку, Лавкрафта, Воннегута, и... это Остин? Тогда ладно, круто. Принято к сведению. Луи ломает голову, пытаясь придумать предложение, которое будет одновременно и остроумным, и самопроизвольным, что-то, что заставит парня слушать его, а не музыку в наушниках (Луи всё еще интересно, что он слушает, потому что музыка — его слабость), и он просто открывает рот, включая всю свою очаровательность, уже готовый улыбнуться той самой улыбкой, посмотрев на которую каждый впадает в дрожь... После чего, внезапно, его ноги запинаются о стол, за которым сидит парень. — Чёрт, дерьмо! — ругается Луи, улыбка спадает с его лица, сменяясь на что-то больше похожее на непривлекательную гримасу. Чёртовы ножки деревянного стола довольно крепкие. Очень крепкий злой стол. Кажется, будто его нога повисла на ниточке. Дерьмо. Стайлс вздрагивает, и один из наушников выпадает у него из ушей, когда он вскрикивает?.. Что-то вроде того? Он издаёт какой-то безбожный звук, когда поворачивается, ручка выпадает из его руки, и он поднимает голову, чтобы посмотреть на Луи удивлённым взглядом. Очень удивлённым взглядом. Его глаза очень яркие, их цвет невозможно определить. Что-то между серым, зелёным и голубым? Возможно, как море в одно из ужасных дней, когда беспрестанно льёт дождь, но так и не превращается в ливень. Он только плюётся и мелко моросит. Они блестят, словно рябь на гладкой поверхности океана, но они... спокойные. Возможно, им не хватает солнца. Они унылые, легко забывающиеся; им недостаёт красок жизни. Это просто пара глаз, которые только существуют, но никак не живут. И, знайте, Лиам просто идиот, если считает этого парня угрозой. Этот мягкий оттенок серого? Стайлс, скорее, самый не опасный цвет во всём спектре. Это пустая трата времени. Луи мысленно вздыхает, собираясь улыбнуться извиняющейся улыбкой, которая должна смягчить эмоции парня перед ним; его нога немного пульсирует, одновременно с веной на нежной бледной шее Гарри. Парень по-прежнему сидит не шевелясь, широко распахнув от удивления глаза. — Мне очень жаль, — мягко мурлычет Луи кудрявой, лесной сове, сидящей перед ним. Стайлс кажется более мягким вблизи. Его черты лица очень... привлекательные. Приятные. Единственное слово, которое действительно может описать их. Одновременно мягкие, отчётливые и открытые, его губы очень пухлые и яркие, немного раскрытые в удивлении. Один наушник всё ещё в его ухе, в то время как второй грустно свисает с шеи. Они белые и чистые, возможно, они от его маленького айпада — очевидно, что он очень внимателен и аккуратен со своими вещами. И он всё ещё ни разу не моргнул. — Я бы хотел сказать, что всё это произошло из-за стола, но... — Луи полу-смеётся, чувствуя некоторое волнение из-за такого ужасного знакомства и не моргающих глаз перед ним, потому что это никак не помогает исправить ситуацию. Потому что, нет, титанировать в айсберг Гарри Стайлса не совсем то, как он хотел налететь на этого ребенка. Ты облажался, Томмо. Молодец. А парень продолжает пялиться; его глаза слишком большие и изучающие. Это странно. Даже очень. И не то чтобы Луи не умеет выдерживать зрительного контакта (это одна из его сильнейших сторон), но... С каждой секундой ему всё больше хочется отвернуться от слишком напористого взгляда так и не моргнувших глаз. Это, чёрт возьми, начинает нервировать. — Почему ты шёл так близко к моему столу? Слова практически заставляют Луи поражённо замереть. Их внезапность (что, блять, вообще означает этот вопрос?) словно прорезает густой пыльный воздух библиотеки, а недостаток в них смысла делает их ещё более неожиданными. Особенно учитывая то, что Луи начал сомневаться, умеет ли Гарри Стайлс вообще разговаривать. Он умеет разговаривать, да — и говорит очень хорошо. Несмотря на сходство с хоббитом, голос парня очень глубокий, поднимающийся с самого низа живота, тянущийся и убаюкивающий. Но вопрос всё ещё остаётся очень странным и оборонительным, так что Луи несколько раз моргает, почти поражённый. Почти. — Ну, — начинает он, больше растерянный, нежели оскорблённый таким на вид безобидным характером парня. — Я просто хотел узнать, что за книги у тебя тут. На столе, — он указывает на них; его нога по-прежнему немного побаливает (из-за этого ебучего стола), но ложь легко соскальзывает с его губ. Это легко — врать. Очень, очень легко. Это словно его второе «я»; это почти то же самое, что дышать или спать для него. Он улыбается, смотря на парня, симулируя непринуждённость и дружелюбие, всматриваясь в глаза перед ним. В итоге парень напротив, наконец, моргает. Слава тебе, Господи. Стайлс хмурит брови, смотря на книги, лежащие перед ним, а затем поднимает затуманенный взгляд на Луи. — Оу, тебе нужна какая-то из них? Извини. У меня есть несколько копий, так что ты можешь... — Нет, нет, — прерывает Луи, поднимая руку и хихикая. Он ненавидит хихикать. — Не в этом дело. Мне просто стало интересно, — он вновь улыбается. — Оу, — форма губ Гарри остаётся в этом положении в течение нескольких секунд, он хмурится и кажется растерянным — действительно растерянным, — продолжая смотреть Луи в глаза. Его вещи по-прежнему лежат на столе, за исключением одной из морковок, упавшей на пол. Повисает неловкая тишина. Дерьмо. — Я Луи, — быстро представляется он (потому что неловкая тишина — враг), протягивая руку с усмешкой на губах, которая зацепит даже повидавший всё взгляд. — Луи Томлинсон. К счастью — к его счастью — ничего в совином взгляде Стайлса не меняется, когда он смотрит на протянутую руку Луи, а лицо выражает полное безразличие. Потому что, да, конечно, у Луи есть некоторая репутация. Даже если он не посещает эту чёртову школу, он всё равно был вовлечён в достаточное количество «скандалов» и имел связь с достаточным количеством людей, чтобы его имя осталось выцарапанным на стене в туалетной кабинке или двух и не покинуло темы разговоров в коридорах. Кто знает, может, его даже обсуждали учителя. И он просто уверен, что в сказанном нет ничего положительного. Не то чтобы он надеялся. Так что, да, всё складывается очень удачно. Широко и ярко улыбаясь (и, о боже, щёки этого парня становятся такими розовыми (в хорошем смысле), когда он улыбается), Стайлс берёт руку Луи в свою, вежливо кивая. Это сразу же завораживает: черты его лица становятся полностью безобидными и нежными; словно картина, на которой изображено что-то хорошее и светлое. Неудивительно, что все тянутся к нему — он просто очаровательный. Вот почему он является для Луи большим выигрышем. Скорее всего, Гарри очень замкнутый, но его в любом случае спасает природная обаятельность. — Гарри, — мягко отвечает парень; Луи даже кажется, что сейчас он добавит какое-то прозвище, данное ему за милую кривоватую улыбку и яркие глаза. Но затем вежливая улыбка спадает с его лица, и он берёт ручку, готовясь делать новые записи в своём блокноте. — Рад был познакомиться с тобой, но мне лучше вернуться к урокам, — это то, на чём он заканчивает разговор, и, прежде чем Луи успевает моргнуть, парень засовывает наушники в уши, и таким образом их разговор можно назвать оконченным. Или, по крайней мере, так думает этот парень. Луи ещё только начал. Стараясь не сердиться (так или иначе, он всё равно немного раздражён, что его отшили подобным образом), Луи прочищает горло, говоря так громко, чтобы можно было услышать его голос через эту чёртову песню, которая играет на этом грёбаном айподе. — Просто Гарри? — спрашивает он напряжённым голосом, но продолжает улыбаться, потому что он должен оставаться соблазнительным, чёрт возьми. Точнее, он должен быть привлекательным. Давай, Стайлс, почувствуй это. Парень хмурит брови, нажимая на паузу, и в воздухе повисает напряжение. — Извини? — спрашивает он; его голос раздражён, но это больше от того, что его застали врасплох. Луи приходится сдержаться, чтобы не ухмыльнуться, чувствуя удовлетворение. По крайней мере, он обращает на Луи хоть какое-то внимание, вместо того, чтобы полностью его игнорировать. И, ладно, да, возможно, ему нравится действовать кому-то на нервы. Возможно. — Я сказал: «просто Гарри?», — повторяет он приторно-сладким голоском, насмешливо выгибая бровь. И если он ведёт себя малость дерьмово, то... Упс. Парень сам напросился. Он улыбается ещё шире, когда замечает растерянность (или, возможно, раздражение?) во взгляде парня, чьи черты лица становятся менее приятными и живописными, менее похожими на «дружелюбные». И, может быть, это просто из-за такого освещения в этой норе, или же в этом взгляде и правда есть что-то застенчивое и осторожное. — Стайлс, — говорит он после минутной паузы, немного колеблясь, — моё имя Гарри Стайлс. Волна удовлетворения проходится по груди и желудку Луи. Он улыбается, хочет ухмыльнуться, хочет сесть прямее и вздёрнуть подбородок, словно он только что одержал победу на глазах у всего Римского Колизея. Он начинает чувствовать, что может контролировать разговор; на данный момент карты находятся в его руках. — Ну, Гарри Стайлс, — говорит он, кокетливо наклоняя голову, кладя обе руки на стол и наклоняясь чуть ближе к парню. — Я чувствую себя ужасно из-за того, что все твои морковки и книги валяются на полу, — парень кидает мимолётный взгляд на пол, — я могу это исправить, угостив тебя напитком? И на этих словах Стайлс поднимает взгляд с голубо-коричневого ковра (откуда он только что поднял одну из морковок), и каким-то образом выглядит ещё более поражённым, когда встречается взглядом с Луи. — Напитком? Луи кивает, улыбаясь; его кровь циркулирует быстрее обычного. Из этого ничего не выйдет. — Да, напиток. Всё, что пожелаешь: чай, кофе, вода... Всё, что душе угодно. Я плачу, разумеется, — слова мягкие — они кажутся мягкими, и Луи может почувствовать это. Ещё чуть-чуть, и Гарри окажется у него в руках. Но. По какой-то причине, тишина затягивается намного дольше нужного. Что очень... неожиданно. Взгляд парня напротив озадачен (и он всё ещё придерживает упавшую морковь рукой, которая аккуратно лежит на его ноге), Луи наклоняется ниже, улыбка становится шире, а взгляд — мягче. — Молочный коктейль? — предлагает он дразнящим тоном, ожидая хоть какой-нибудь реакции, ответа, хоть чего-нибудь, пожалуйста. В какой-то момент кажется, что Стайлс забыл все слова, эмоции на его лице — это что-то между смущением и ошеломлением, что совершенно непонятно для Луи. И это кажется немного странным, если честно. Луи нормально общается с людьми, хорош в знакомствах и может понять их реакции и эмоции на что-либо. Но Стайлс смотрит на него таким взглядом, словно у него растут щупальца из ушей, так что, нет, Луи не может сказать, что у него есть контроль над происходящим. И он делает то, что делает обычно в провальных ситуациях: мило улыбается, пока вокруг глаз не появляется сеточка морщинок, осторожно касаясь носком стопы голени парня, сидящего напротив. Стайлс немедленно смотрит на ногу; его брови кажутся практически сросшимися из-за того, как сильно он хмурится. Что за херня. — Эм... — начинает он, и его голос такой низкий. Он так отличается от его очень мягких черт лица. Его затуманенные глаза вспыхивают, он напряжённо встречается ими с Луи, смотря на него взглядом, способным своей остротой разрезать кость человека, — это очень мило с твоей стороны, но... Эм, мне правда нужно... — он неловко указывает на свои разбросанные книжки, тетради и морковки. Дурацкие морковки. — Учиться, — заканчивает он. А затем он вновь нажимает на «Воспроизвести» и возвращается к своим записям. Серьёзно? Это начинает надоедать. Так что, конечно, Луи садится за стол. С гордостью на лице. С раздражением Стайлс вздыхает, вновь поднимая на него взгляд; вся очаровательность и вежливость давно исчезли. Остались только раздражение, злость и недоумение. Ха-ха. (И, хорошо, может быть, это настолько забавно, насколько и утомительно.) — Приве-ет, — пропевает Луи, потому что он гадёныш, развязно улыбается и кладёт руки на стол. Кнопки джинсовки немного впиваются в его руки в тех местах, где он загнул рукава, и поверхность стола кажется немного липкой и прохладной, но он продолжает улыбаться, не переставая смотреть на брюнета. — Привет... — устало отвечает Стайлс. На этот раз он даже не поднимает голову, смотря на Луи сквозь кудряшки; джемпер свободно висит на его бледной шее. Он не моргает, не двигается. Его глаза, возможно — а может, и нет, — сужены. А Луи продолжает сиять, выжидающе смотря на него. Он ждёт, пока парень скажет хоть слово или сделает первый шаг, полностью осознавая, что его движения граничат с раздражающими или даже агрессивными. Это не лучшая тактика — и, конечно же, он не думал использовать её, — но Стайлс показывает, что он немного... необычный, по сравнению с другими парнями. Это бесит. Но это не то, с чем он не сталкивался. У него всё ещё есть надежда. — Могу я помочь тебе? — Стайлс в итоге сдаётся под яркой улыбкой Луи, снова убирая ручку и полностью поднимая голову. Луи лишь пожимает плечами. — Только если ты сходишь со мной выпить. Только это поможет. И на этот раз парень смотрит на него так, словно он сумасшедший. Луи не уверен, что он хочет сделать больше — рассмеяться или задушить его. — Мне нужно учиться. Раздражение, как по щелчку, заполняет тело Луи. — Ты можешь заняться этим позже. — Я планирую, — говорит он очень, очень медленным голосом. Стайлс смотрит на Луи изучающим взглядом, как смотрят учёные, которые только что открыли неизвестное прежде насекомое. Поразительно. — Но это не мешает мне заниматься этим и сейчас. Ладно, маленький ученик, ладно. Ну что ж. Ему нужен другой подход. Луи закусывает щёку изнутри, подбирая одну из тысячи тактик, одно из множества оружий, заложенных у него в голове. Которое из них правильное, которое? — Послушай, Гарри, — и это первый раз, когда он называет его по имени, произнося это низким голосом и со вздохом, который должен подействовать на Гарри (чего не происходит, чёрт возьми), — я действительно не хочу отвлекать тебя от твоих занятий... — Ты отвлекаешь, — перебивает Гарри. Голос спокойный, никаких обвинений. Просто констатация факта. Луи мысленно ухмыляется. Ладно, хорошо — по крайней мере, это честный ребёнок. Он может уважать это. Возможно, он более сообразительный, чем думал Луи. Возможно, он не так слаб. — Окей, ладно, я отвлекаю. Но то, что я хотел сказать, так это то, что я просто хочу извиниться. Это последнее, что я могу сделать. Особенно сейчас, когда я поднял такой шум насчёт этого. Позволь мне извиниться перед тобой. Стайлс просто пялится на него. Луи пялится в ответ, улыбка с мягкой меняется на более непринуждённую и спокойную. Этот ребёнок очень осторожен, полная противоположность «импульсивности». Более медленный подход, вероятно, будет более эффективным. Хм, может, «сначала друзья» будет хорошей уловкой? Тишина висит ещё какое-то время, достаточно долго для того, чтобы Луи начал волноваться за свою ногу (он ненавидит сидеть в этой тихой, пыльной, угнетающей комнате, и он чувствует, что чертовски близок к удушению), и затем он уже готов открыть рот, собираясь направить этот вагон в другое направление. Но внезапно Стайлс открывает рот первым. — Ты даже не знаешь меня, — тихо говорит он, хмуря брови. Несколько кудрявых локонов заправлены за его ухо. В его глазах появляется маленький отблеск застенчивости. Может быть, это неуверенность в себе? Или, может быть, это была лишь тень? Маленькая тень? И опять же, Луи колеблется, смотря на мягкие, завивающиеся кудряшки, замечая во взгляде парня сомнение, и на какое-то мгновение он не знает, что делать с этой ситуацией. Его цели были скромными и прежде, немного даже трусливыми или отчуждёнными; но ни один прежде не показывал такой подлинной, утомленной незаинтересованности, как этот парень. Никогда прежде никто не был таким... неподдающимся. Луи хочет надрать Лиаму задницу. — Ну, в этом и заключается цель, не так ли? — отвечает он спустя мгновенье; заставить себя улыбнуться требует немного больше усилий, чем обычно. Он старается улыбаться, старается оставаться очаровательным, но он отвлекается, смотря в глаза Гарри и пытаясь, и пытаясь, и пытаясь понять, что скрывается за этим взглядом. — Я хочу изменить это. Гарри продолжает смотреть на него сквозь несколько кудрявых завитков, спадающих на его правый глаз, затуманенным взглядом. (Он всегда пялится, не так ли?). Он аккуратно закусывает губу, но Луи всё равно замечает это, думая о том, что это может значить, ведь он пока что не понял всех манер этого парня. Он не уверен, нервы ли это или раздражение, или привлечение внимания, или же просто привычка. Но он закусывает губу, и Луи замечает это, и Луи ждёт. — Почему? — в итоге спрашивает Стайлс. Боже, эти вопросы. Луи поднимает брови. — Что ты имеешь в виду под «почему»? — Почему ты хочешь узнать меня? И, ох, ладно. Это заводит Луи в тупик. Как ответить на этот чёртов вопрос? В течение нескольких секунд Луи открывает и закрывает рот, словно рыба, смотря на парня и пытаясь составить предложение, которое не будет звучать неискренне и будет полностью сформулировано. Но затем Стайлс поднимается с места, сворачивает пакет с морковками и засовывает его в сумку, собирает учебники и тетради, держа их в руках, и засовывает ручку в карман. Он кривит губы, лицо выражает безразличие, но его движения уверенные и быстрые, не выдающие никакой дрожи или колебания. — Мне пора идти. Было приятно познакомиться. И он, блять, уходит. Стоп-стоп-стоп. Как это? — Стой... Подожди! — зовёт Луи, поражённый подобным поступком; улыбка спадает с его лица, так как он готов в любую секунду катапультироваться со своего места. Но парень уже катапультировался первым, направляясь прямо к выходу из библиотеки, оставляя после себя только тяжёлые двери, которые ударяют прямо в лицо Луи (спасибо, ребёнок). Они выходят на освещённую солнцем территорию, прохожие смеются, тротуар тёплый под резиновой подошвой кед. Резиновая подошва. Резиновая душа. Великолепный альбом. Стайлс по-прежнему идёт вперёд, и Луи приходится скакать, как чёртова пони, чтобы догнать его. — Подожди, подожди, — вновь кричит Луи, стараясь изо всех сил не бежать (Луи Томлинсон не бежит, несмотря на то, что ноги Гарри Стайлса соразмерны ногам газели, а шаги — шагам Годзиллы), шагая быстрым шагом. — Наконец-то, — пыхтит он, когда, наконец, догоняет парня, — знаешь, ты можешь не обращать на мои слова внимания, но твоя скорость равна скорости поезда... — Чего ты хочешь от меня? — спрашивает Стайлс, разворачиваясь в сторону Луи. Его лицо выражает злость, смешанную с замешательством, что кажется больше беззащитным, нежели агрессивным. Сумка висит на его крепком плече, лямка впивается в кожу и собирает несколько складок нежно-серого джемпера. Одна рука удерживает лямку, другая же прижимается к боку. Ему некомфортно, он словно находится в клетке и смотрит на Луи таким взглядом, будто хочет сказать, чтобы тот оставил его, блять, одного. И это не хорошо. Чувство дискомфорта волной проходится по телу Луи, он делает шаг назад, его уверенность и ухмылка быстро пропадают, падая на тёплый асфальт и разбиваясь там, где начинает расти трава. Если быть полностью честным, он не уверен, какой подход должен применить. Он не привык к такой... прямоте? Он не привык ни к чему из этого. — Хэй, — говорит он, делая голос ниже, произнося слова самым серьёзным тоном, на который только способен. Он никогда не был хорош в искренности, но это кажется подходящим моментом. — Я правда не хочу причинять тебе дискомфорт или что-то типа того... — Но что тогда ты хочешь от меня? — повторяет Стайлс, полностью растерянный, и это больше похоже на мольбу. Он жестикулируют на каждое сказанное слово, и сейчас он каким-то образом кажется менее утомлённым, менее сдержанным, а ещё тихим и неуверенным. Сейчас он просто кажется... Честным. Он смотрит на Луи выжидающе, раздражённо, терпеливо. Его губы слегка приоткрыты, но он шумно дышит через нос. Глаза широко распахнуты, но не напряжены. Луи не знает, что это вообще значит. — Я просто... — он пожимает плечами, с трудом подбирая слова, потому что он пытается быть более застенчивым, потирая заднюю часть шеи. Он не привык к этому. — Я врезался в твой стол. Уронил твои вещи, испугал тебя. Я чувствую себя виноватым, ладно? Просто пытаюсь извиниться, вот и всё. Это чёртова ложь. Это видно. И это слышно. Луи чувствует зуд по телу, он не привык к этому. Сомнение проскальзывает во взгляде парня. — И, ладно, ты понравился мне, — продолжает он более уверенным голосом, мысленно подбадривая себя, потому что нет, он не собирается сдаваться. Он продолжает улыбаться, медленно поднимая уголки губ и выглядя немного застенчивым. — Ты очень красивый. И это заставляет Стайлса покрыться розовыми пятнами. Он краснеет. Словно маленький, робкий ребёнок. Наконец-то, блять. Он снова в игре. — Эм? Спасибо, — запинаясь, говорит мальчик, но больше не поднимает глаз на Луи, полностью потупив взгляд и покраснев до кончиков ушей. Боже, он такой чувствительный. Словно маленький оленёнок. Луи хорошо ладит с оленятами. Он мастер в этом деле. — Мне правда нужно идти, — продолжает он, поднимая голову. Румянец медленно спадает с его лица. — Может быть, мы ещё увидимся. Или, может быть, нет. Потому что это не вопрос и не приглашение, и, прежде чем Луи может хоть что-либо сказать, Гарри Стайлс уходит.