Холодные камни Арнора (14) Белые стрелы

Брондор расседлал коня, они с Хэлгоном быстро поставили небольшой походный шатер (у дунаданов палатки удобнее, но этот изящнее), собрали сушняк для костра, если он понадобится, синдар принес припасы… маленький лагерь готов. Можно отдыхать и разговаривать ни о чем. Потому что – о чем разговаривать с синдаром, Келегорм пока не понимал. Хэлгон избрал тему, безопасную, как разговоры брыльчан об урожае: он стал расспрашивать Брондора об недавних атаках Дол Гулдура. Благо, война окончена, от вражьей крепости остались одни обломки, а спрашивать о победах – это лучший способ разговорить собеседника. Поначалу дориатец просто отвечал на вопросы, но потом увлекся, в беседу втянулся Келегорм… И хотя вопросы Неистовый задавал через Хэлгона, но, отвечая на них, Брондор смотрел прямо на лорда нолдор. «Ты видишь меня?» – спросил тот напрямую. Молчание. Пока Хэлгон не повторил вопрос. – Нет, лорд Келегорм. Пока – нет. «Но ты чувствуешь? Почему?» Дориатец ответил негромко: – Стоило бы удивиться, если бы я не чувствовал тебя, сын Феанора. Ты убил моего брата. На моих глазах. А меня ранил – я бросился было к нему, и твой удар пришелся мне не в грудь, а в плечо. Молчание. Ветерок в желтеющей листве. «Но раз так – почему же ты идешь со мной в Тирн-Гортад?» – Потому и иду, – синдар чуть улыбнулся, только глазами. – Если Хэлгон вернулся из Мандоса, то мой брат вышел из Чертогов Намо наверняка. И когда мы приплывем в Валинор, я снова встречусь с ним. Его голос стал глуше: – Я ненавидел тебя, лорд Келегорм. Тебе самому хорошо известна сила такой ненависти. Ею не вернуть к жизни убитого. Ею не уничтожить убийцу. Ею можно уничтожить только – себя. Келегорм кивнул. Синдар продолжал: – Время и… не только время помогли мне исцелиться от ненависти. И всё же я солгал бы, сказав, что полностью стал свободен от нее. И я не хочу увозить с собой в Благой Край, к моему снова живому брату, даже маленькую каплю этого яда. Неистовый понимающе хмурился. – Только сражаясь с тобой плечом к плечу я смогу до конца освободиться от ненависти к тебе. Все долго молчали. Неистовый сказал, ни к кому не обращаясь: «А я-то всего лишь хотел собрать отряд против тварей Тирн-Гортада…» День за днем из лесу выходили синдары. Обычно по одному. Келегорм беседовал с ними через Хэлгона и, когда первая взаимная настороженность спадала, говорил одни и те же слова: «Если хочешь рассказать, почему идешь со мной, рассказывай. Если не хочешь – не говори». И они отвечали. Большинство – примерно то же, что и Брондор. Но бывали и другие ответы. Фаэнхиф, перворожденный, говорил так: – Мелькор принес в мир Искажение, и оно проникло не только в плоть Арды, но и в души многих эльдар. Ты пал его жертвой, но нашел в себе мужество бороться с ним. Я хочу быть свидетелем твоей борьбы и надеюсь стать свидетелем твоей победы. …после такого Келегорм до следующего утра где-то бродил. Рассказы дориатцев, кого именно и как он убил, Неистовый переносил заметно легче. Рининд, тоже перворожденный, отвечал иначе: – В моем сердце не было жалости к синдарам, павшим под вашими мечами: они доблестно защищали родную землю, смерть их была славной, мучения – короткими. Отчасти жалости заслуживали мы, выжившие: мы утратили наших близких, мы утратили наш дом. Но это сочувствие – ничто по сравнению с той жалостью, которая переполняла мое сердце к вам, нолдорам: одни выжившие, другие погибшие – вы все утратили себя. Напав на Дориат, вы предали не нас. Вы предали вас самих. Мое сердце разрывалось от жалости к тебе, лорд Келегорм. Но не ее ты заслуживаешь. Я хочу наконец перестать жалеть тебя. …и снова сын Феанора подолгу оставался в одиночестве. Хэлгон как-то сказал ему: – Мой лорд, то, что ты с собой делаешь, мне больше всего напоминает Мандос. Но со мной такое делал Намо. Ты с собой это творишь сам. И еще: в Мандосе всё это было мягче. Дело не в том, что я убил в Дориате всего двоих, а ты – несколько десятков. Я имею в виду расплату за каждую смерть. Я… я давно знал, что Намо не жесток, но мудр. Но теперь я вижу, что он милосерден. Очень и очень милосерден. Самым необычным оказался ответ юного синдара (родившийся во Вторую эпоху, он смотрелся мальчишкой на фоне перворожденных), который сказал: – То есть как «почему я иду»? Ведь нежить Тирн-Гортада надо истребить. От неожиданности рассмеялись все. Но если смех синдар был сдержан, то хохот обоих нолдор вырывался (у одного – беззвучно, а у второго – на весь лес, распугивая птиц и белок) из горла толчками и сгустками, словно кровь из раны. Юноша смотрел на это в изумлении, граничащем со страхом, и не мог понять, что же такого он сказал. «Объясните ему, кто-нибудь! – простонал Келегорм. – Я не в силах!..» И он продолжал хохотать, безуспешно пытаясь сдержаться. Когда синдар набралось более дюжины, маленький отряд перешел от возвышенно-трагических слов к делу. То есть о деле они говорили и раньше, но сейчас стало возможно согласовывать действия. Расчистили место, выложили камнями карту Холмов Могил, отметили пещеры с тварями. Бойцов пока мало, но что-то уже решать можно. Келегорм с перворожденными уходил в Незримый мир, где он мог быть таким же лучником, как и они. Соревновались в стрельбе – и на меткость, и на быстроту. Сын Феанора уступал, но немногим, поражение принимал спокойно, да и не обязан командир быть лучшим из бойцов. Ему важнее было понять, кто и что может. Могли многое. Очень многое. Быстрота стрельбы в Незримом мире, если что, заменит недостаток воинов. Хотя Келегорм очень надеялся, что синдар придет больше. Это была большая группа эльдар. Точнее, маленький отряд – командир перворожденный и пятеро, смотревшихся рядом с ним юношами. – Тебе нужны не только лучники, – сказал древний эльф, представившийся Кархидом. – У тех тварей есть плоть, кто уничтожит ее? «Ты знаешь, что я беру лишь тех, кто хочет идти со мной, – нахмурился Келегорм. – Они все решили так? Сами?» – Все, кроме одного. Второго справа. Но ты возьмешь его. Неистовый приподнял бровь. Подобного тона он не слышал даже от Хэлгона. – Возьмешь. Он сирота. Отец – в Дориате, мать – в Гаванях. «В Гаванях убивали женщин?!» – Тех, что с мечом и в шлеме, – как ты думаешь? «Ясно». – Понимаешь, насколько он ненавидит тебя? «Догадываюсь. Но он не может идти с нами. Он не хочет этого». – Он пойдет. Не о чем спорить. Он исполнит любой мой приказ, а я исполню твой. Синдар пристально посмотрел нолдору в глаза, ставя точку в разговоре. Келегорм молчал. После бесконечных «нет» Хэлгона тон Кархида его уже не волновал, Неистовый думал лишь о деле. Здравый смысл говорил, что нельзя брать в отряд бойца, который ненавидит командира. Но – часто ли сыновья Феанора прислушивались к здравому смыслу?.. – Соглашайся. Он будет рядом с тобой, поймет, что ты не чудище из древних легенд. Увидит, как мы смотрим на тебя. Увидит, каков ты с нами. Пожалей мальчика. Дай ему исцелиться от ненависти. Неистовый молчал. – Ты должен ему, сын Феанора! – древнее спокойствие слетело с лица Кархида. – Ты в ответе за смерть его родителей. Ты должен ему не меньше, чем Моргот был должен тебе! «Он выполнит любой твой приказ?» – медленно проговорил лорд нолдор. – Да. «Ладно. Горло он мне во сне точно не перережет: преимущество быть призраком… А ты сам почему идешь со мной?» – Белег о тебе рассказывал. «И это всё?» – Мало? Келегорм искал слова, которые не были бы жестоким вопросом. Кархид понял его: – Ты хочешь спросить, кого из моих близких ты убил? Никого. Я, видишь ли, был в том отряде, что выводил Эльвинг. – Он снова посмотрел лорду нолдор в глаза. Спросил прямо: – Это нам помешает? Сын Феанора стиснул губы. Потом ответил: «Нет. Не помешает». Очень хотелось кого-нибудь убить. Желательно прямо сейчас. Твари Тирн-Гортада для этого бы отлично подошли. …спорили до хрипоты. Перворожденные синдары были, несомненно, учтивы, величавы и бесстрастны – с Тинголом. Или с Келеборном. Но не сейчас. – Незримый мир – не лес, кустов спрятаться там нет! Твари нас почувствуют сразу же! – Пусть чувствуют. Их держат тела, куда они денутся. – А бросить тело? При смертельном риске?! «Нет. Не бросят ни за что. Это их главная драгоценность». – Железный лорд, ты уверен? «Поверьте мертвецу». Железным лордом его стали звать сначала за глаза, а потом и в лицо. Надо же, в самом деле, его как-то называть. «Сын Феанора» в устах синдара граничит с оскорблением, по имени – неучтиво, просто «лорд» – так он не их лорд… Кто-то из синдар, глядя на Келегорма, слегка бледного, но старательно-спокойного после беседы с очередным пришедшим исцеляться от ненависти, обронил эти слова – «Железный лорд». Прозвище пристало мгновенно. Молодежь занималась лагерем. Хэлгон привычно взял на себя обязанности старшего и быстро обнаружил, что особой разницы между дунаданами и синдарами он не видит. Еды нужно меньше, на охоту никого посылать не надо, но в целом всё как обычно. В свободное время можно упражняться с мечом. Молодежь подтянется, вот и будем сравнивать удары, заодно обсуждая, как резать тварей… знать бы еще, как их резать, чтобы наверняка. Вон, мудрые ведут беседу, у них и спрашивайте. – Если клинок хороший, то хватит удара в Явном мире и не понадобится добивать в Незримом! Развоплотили же назгула. И отнюдь не эльфы. – Там дело было не в клинке. И потом, у назгула не было тела. – А его точно не было? Он же ездил верхом, меч держал… «Хэлгон!» – Что, мой лорд? «Ты же видел назгулов?» – Короля-Чародея, да. – Как близко?! – вскинулся кто-то, не разобрать, кто именно. – Шагов двадцать, не больше. – И как, было у него тело? – Трудно сказать... «О чем мы спорим?! – рявкнул Неистовый, растеряв остатки почтения к древним эльдарам. – Назгулов нет. У тварей тело есть. И убивать их придется дважды: и в Явном, и в Незримом мире». – Подождите, – перебил Кархид. – Железный лорд, вот меч, посмотри, – он обнажил свой клинок, протянул Келегорму. «Я призрак, – укоризненно сказал тот. – У меня рук нет». – Прости. С тобой забудешь про это. Так гляди, – он положил меч на ладони, Келегорм провел сверху своей. – Что думаешь? После его удара придется добивать тварь в Незримом мире? «Думаю, нет. И сколько у нас таких мечей?» Синдары продолжали приходить, перевалило за две дюжины, и с каждым новым – разговор для Келегорма был всё легче. То ли привыкал, то ли научился вести беседу на столь нелегкую тему, то ли синдары, пришедшие не сразу, умеряли боль в себе и говорить с ними было действительно проще. То ли Неистовый спешил побыстрее завершить подобный разговор как тяжелую, но неизбежную обязанность и вернуться к бурным обсуждениям, как же убивать мертвых. Пришедший сегодня, Нимдин, говорил о том, что былым врагам стать союзниками – это победа над Искажением, пусть и малая, но победа… хорошо говорил, Келегорм кивал, но думал о том, что в Незримом мире засаду действительно не устроить, а она нужна, и значит, она должна быть в Явном и дальше по сигналу перворожденные… Вечерело. Вернулся Хэлгон с молодежью – принесли дрова для костров. Несколько синдар остались верны себе даже в столь необычном походе и захватили с собой кто флейту, кто небольшую арфу, так что ночные песни у огня стали обычным делом, и это возвращало в сегодняшний день из страшного прошлого, и сначала оно резануло по сердцу неожиданной болью – воспоминанием о Белеге, но потом и эта боль ушла, растворилась в светлой памяти, потому что Белег сейчас в Валиноре, ему хорошо, а вспоминать о дружбе – это тоже хорошо, и в прошлом надо держаться за лучшее, а не за страшное, и правы эти синдары, пришедшие исцеляться от ненависти, и прав их ледяной король, говорящий, что гнев – это болезнь. И кстати – о больных. Вон он, Эредин. Ему было бы легче, если бы Хэлгон восседал на пне и приказывал принести дрова, а не таскал бы сам, да еще и больше, чем они. Ему было бы легче, если бы подлый сын Феанора и предатели своего народа, осмелившиеся примкнуть к Убийце, высокомерно командовали бы им… А так тебе очень больно, малыш… хотя, какой ты малыш, ты меня ненамного моложе. Но ведь насколько ненависть позволяет сохранить юность… просто удивительно. Тебе больно, потому что ты считаешь, что твоя ненависть – это и есть твое сердце, что отказавшись от ненависти – ты предашь себя. Ты заблуждаешься, тысячелетний маленький Эредин, ты заблуждаешься, как когда-то мы… И нет такого мудреца, который скажет тебе, что, отказавшись от ненависти, ты не потеряешь, а – обретешь себя. То есть, мудрецов-то много, весь отряд, начиная с командира, но ты же не услышишь, пока в твоем сердце не учинится твоя собственная Дагор Дагорат, и весь твой прежний, искаженный мир не рухнет к балрогам, и ты не поймешь этого сам… Хэлгон быстро разжег костер, молодежь изящно разложила вокруг еду (скромно – не значит некрасиво!), к костру стали подходить перворожденные… тихий очередной вечер. – Хэлгон?! – Нимдин побелел, полностью оправдывая свое имя. – Ведь ты – Хэлгон? Нолдор распрямился: – Да, а откуда ты… …он увидел Эльдин. Бледную от ужаса и горя, и не сразу понял, что видит ее глазами Нимдина. Не глазами. Его памятью. «Это мой муж. Он просил поблагодарить тебя за этот выстрел». – ТЫ?! Синдар чуть кивнул. – Ты… – медленно повторил Хэлгон, вглядываясь в лицо Нимдина. – Она… – он не знал, что сказать, да и что тут скажешь? – Она передала мне твою благодарность… – Я знаю, – Хэлгон перевел дыхание. – Она же рассказала мне. Потом. В Валиноре. После Мандоса. Синдары стояли вокруг неподвижно. Молодежь смотрела на происходящее такими огромными глазами, каких не бывает даже у оленят в детских сказках. «Хэлгон, что происходит?» – А… мой лорд. Ничего. Всё в порядке. – После каждой фразы следопыт ловил воздух, словно рыба на песке. – Просто он в свое время меня убил. «Так. И что?» – А? Всё хорошо… всё действительно хорошо. Попить дайте… а лучше – выпить. Ему сунули в руку флягу, он сделал несколько глотков, не чувствуя вкуса. Тряхнул головой, заставляя себя вернуться в реальность. Посмотрел на Нимдина, протянул флягу ему: – Держи. Тебе тоже надо. Тот смотрел непонимающим взглядом. – Всё хорошо, кому сказано!! – рявкнул Хэлгон таким тоном, каким кричали лорды нолдор в пылу битвы. Подействовало. Следопыт отошел от костра, надеясь остаться в одиночестве и хоть немного придти в себя. Не удалось – он как конь грудью на копье напоролся на взгляд Эредина. Вот его сейчас только не хватало… – Он действительно убил тебя? – Ну да. – И ты так спокойно говоришь об этом? – А как я должен говорить? – Хэлгон усмехнулся, совершенной копией усмешки Келегорма. – С криками и проклятиями? Он посмотрел синдару в глаза, безмолвным спокойствием говоря больше, чем словами. Удалось: Эредин отвел взгляд. Впрочем, ненадолго. – Ты никого не убил в Дориате? – с надеждой спросил юноша. – Почему же – никого? Двоих. – И Намо выпустил тебя?! – Как видишь. «Ну, дружок, и что ты будешь делать? Оспаривать волю Валар?» По лицу Эредина было видно, что его мир сейчас рушится. Пока еще не Дагор Дагорат, но – Война Гнева. В одном отдельно взятом сердце. Хэлгон решил проявить милосердие: – Знаешь, где лежит мой мешок? – Что? – непонимающе переспросил синдар. – Где мой мешок лежит – знаешь? – с нажимом повторил следопыт. – Э… да. – Принеси. Бегом! Тот принес и впрямь быстро. – А теперь – за хворостом. Нам до утра не хватит. «Побежал… Забыл, что мы вечером принесли с запасом. Ничего, лишний хворост лишним не будет, а побегать ему сейчас – самое полезное дело». Хэлгон сел на валун, достал из мешка потертую флягу, открыл тщательно закупоренное горлышко – и сделал глоток. Один-единственный маленький глоток. Жидкий огонь потек по горлу. И – словно повеяло уютом Северного Всхолмья, и острым жаром праздничных сосновых дров, и едким запахом обыденного торфа, и молоком из крынки А*, и горячим хлебом… и всем, что долгие века означало для него слово «дом», и неважно, что никакой он не человек. Следопыт сидел с закрытыми глазами, давая огню растечься по телу, а домашнему теплу согреть сердце, побыть еще немного со своими, потому что уже много веков его народ – дунаданы, а эльдары уже давно ему чужды, особенно эти, ледышки ходячие, гордые, мудрые, быть с ними – как по ноябрьскому льду идти, только и радости, что блестит красиво… пока не треснуло под ногой. Надо было возвращаться в здесь-и-сейчас. Надо было узнать, как там Нимдин. Потому что ему тяжелее. Хэлгон глубоко выдохнул, открыл глаза и осмотрел поляну. Ничего хорошего. Вечер бесповоротно испорчен, Нимдин – бел как полотно, что с ним делать – никто не знает, конечно, у вас доселе в роли убийцы был только Железный Лорд, недаром вы его так назвали, он-то держится, и при первом рассказе, и при десятом, а синдар – так сразу… хотя, несправедливо так говорить, Келегорм знал, на что идет, а Нимдин никак не ожидал встречи с тем, кого сам убил. Следопыт решительно подошел. Дернул углом рта: пропустите. Этого безмолвного приказа оказалось достаточно. – Так. Видишь эту флягу? У меня она – спасать людей от смерти. Промыть рану. Но бывают такие раны, которые надо промыть изнутри. Ты меня слышишь? – Я слышу тебя, – медленно ответил синдар. – Хорошо. Возьми и сделай три глотка. Три маленьких глотка. И аккуратно. То, что в ней, у дунаданов – даже не на вес золота. Дороже. Держи. Но в последний момент Хэлгон передумал и придержал флягу. Мало ли… уронит, с непривычки. Тот сделал глоток… закашлялся, принялся хватать ртом воздух… и обретя дар речи, прохрипел: – Что это?! – А на что это похоже? – с самой доброй из улыбок осведомился следопыт. – На Сильмарил, который проглотил Кархарот! – Ну, – с той же улыбкой продолжал Хэлгон, – это примерно оно и есть. Сокровище народа дунаданов. Это выморж. – Что? – Выморж. Наши женщины… то есть дунаданские женщины голыми руками на морозе отжимают ледяное крошево, чтобы приготовить его. Потому что он – жизнь. Жизнь их мужей, братьев, сыновей. А я это на тебя трачу, бессмертного. Пей. – Я… я не могу. – Считай себя Кархаротом, который должен проглотить все три Сильмарила. Пей, я сказал! – негромко произнес нолдор, но так твердо, что Нимдин не смог не подчиниться. Хэлгон сощурил глаза. Каждое его слово падало, как каменная глыба: – А. Теперь. Встал. И Нимдин, который только что считал, что не в силах пошевелиться, потому что его тело охвачено изнутри огнем, Нимдин сам не понял как – поднялся. – Ты знаешь, – нолдор говорил очень тихо, но лучше бы он кричал, – что я еще умирая, был благодарен тебе? Синдар кивнул – голос его не слушался. – Ты знаешь, что я сейчас не держу на тебя зла за свою смерть? – Зна…ю. – Ты знаешь, – еще тише, еще тверже и потому – еще оглушительнее: – что здесь нет никого, в чьем сердце не было бы раны от братоубийств меж нашими народами? – Да, – сглотнул Нимдин. – Так почему же, – куда уж тише, но оттого на всю поляну, – все должны кружиться вокруг тебя, будто ты прекрасная дева в майском хороводе? – Прости… – Веди себя достойно. Здесь каждому нелегко. Но все держатся. Нимдин молча кивнул. Келегорм смотрел на Хэлгона с нескрываемым восхищением. Синдарская молодежь непроизвольно жалась друг к другу: не очень приятно узнать, что тот, с кем ты ходишь за хворостом, оказывается – дракон. Огнедышащий. Пьет жидкий огонь и иногда выдыхает его на эльдар. Перворожденные старательно скрывали свою чувства, но изумление скрыть и не пытались: все (кроме, быть может, Брондора) до сегодняшнего дня полагали, что Хэлгон – просто дружинник. И оказывается, он… а кто он, собственно? Келегорм подошел к Хэлгону. Чуть усмехнулся: «Рядовой следопыт, говоришь? Ты отличный, просто превосходный разведчик, но сегодня ты себя выдал. Я бы тебе сотню доверил – спокойно». – Нда? – с неожиданной злостью посмотрел на него следопыт. В иной день Хэлгон бы принял эту похвалу молча или учтиво, но сейчас он не мог сдержаться. – Я р-рядовой, – арнорец не кричал, но такой бешеный блеск в глазах Неистовый видел только у двоюродных братьев, когда они чуть не хватались за мечи. – У меня не было, знаешь ли, деда-Короля и в отцах – величайшего из вождей, которого знала Арда. Меня не учили с детства, как решать за других, как командовать, как управлять народом. Может быть, и тебя этому не учили – наставлениями, но примерами – они учили. Всю их жизнь. А я хотел только одного: исполнять волю того, кому служу. Только вот они все – князья, вожди, простые дунаданы – считали, что эльф мудрее их, что эльф знает лучше, что эльф придет и спасет, и советом вернее, чем мечом. И когда я молил тебя о помощи… помощи не мне, а Арнору, ты был так рассудителен в своем отказе. Так прав. Так мудр. Как бывают только истинные к-короли. Он развернулся и пошел в темноту. Тишина. Полная. Келегорм медленно перевел дыхание. Поднял голову. Расправил плечи. И сказал самым спокойным тоном, на который был сейчас способен: «Спойте… спойте что-нибудь приятное и… мелодичное. Это нам сейчас… нужно всем». Ночь сменялась серым предрассветьем, когда Хэлгон вернулся. Критически осмотрел костер и стал перекладывать дрова, всей своей возмущенной спиной говоря: нельзя на один раз лагерь оставить без присмотра, ничего сами как надо сделать не могут. Келегорм сделал знак глазами нескольким перворожденным, подзадержавшимся у огня: прочь. Они поднялись, подав пример тем синдарам, что не видели Неистового. Нолдоры остались вдвоем. Келегорм опустился на одно из поваленных деревьев, служивших сиденьем. Хэлгон с долгим вздохом сел рядом. «Мир?» – вопросительно нахмурился Неистовый. – Мир… – выдохнул следопыт. – Я сорвался, прости. И наговорил лишнего. Келегорм дернул углом рта, что означало полное нежелание говорить о произошедшем. – Как Нимдин? «Спит. Кре-епко». – Ага. Значит, выморж на эльдар действует так же, как на аданов. Буду знать. Помолчали. Хэлгон переложил в костре ветку, которая, с точки зрения рядового следопыта, горела недостаточно правильно. «Убью Гэндальфа, когда встречу», – в сердцах выдохнул Келегорм. – Ну-ну. «Вот есть у тебя хороший друг Глорфиндэль. Он говорил нам мудрые вещи: что отряд надо брать у Кирдана или Гилдора. Послушайся мы его, мы бы уже давно перебили всех умертвий. А так – сидим на опушке Лориэна, сколько еще ждать неспешных синдар – неведомо. Объясни мне, Хэлгон, что мы здесь делаем?» – Ты – проходишь Мандос заживо. Я – так, за компанию. Ну и эти… очищают души перед дорогой в Валинор. «Ты серьезно полагаешь, что Мандос можно пройти вот так?» – Я ничего не полагаю. Я вижу. «А что потом?» – Откуда я знаю? Спроси у Гэндальфа… если, конечно, передумаешь его убивать. Оба усмехнулись. Хэлгон снова устроился рядом с лордом. – Знаешь, у нас на севере рассказывали, что однажды Гэндальф взял хоббита – самого обычного хоббита. И отправил его на дракона. «Одного?!» – Нет. Он ему отряд собрал. «Уйййй…» Мертвый лорд нолдор слова «собрал отряд» воспринимал по-своему болезненно. Хэлгон милосердно уточнил: – Ну, отряд собрался слегка попроще. Но тоже весело. «И как потом?» Следопыт пожал плечами: – Дракон – никак. В смысле, убили. Отряд – по-разному. Хоббит – жив-здоров и даже счастлив. Но последние годы живет в Ривенделле. «Чем ему плох стал родной край?» – Я не спрашивал его. Но одно могу сказать: после того, как в твою жизнь вмешается Гэндальф, ты не будешь прежним. Если выживешь. «Начнешь радоваться, что мертв», – вечной усмешкой. – Да, – совершенно серьезно ответил Хэлгон. Келегорм чувствовал, что отряд собран. Больше не придет никто. План схватки готов. Она будет стремительной – только так можно быть уверенным, что никто из нежити не скроется. Каждый боец, который будет сражаться в Явном мире, знает пещеру, в которую он войдет. И что делать в Незримом мире – тоже решено. Ждем… луны. Потратив на ожидание и подготовку полгода, можно потерпеть еще несколько дней – и начать тогда, когда свет Исиля пробудит жизненные токи мира. Тогда всё пойдет легче. И еще ждем… знака из Лот-Лориэна. Келегорм не взялся бы сказать наверняка, что именно это будет, но был готов. Ночь новолуния. Следующая. Тоже ничего? Ладно. А сегодня? Пение. Тихое, как дыхание ветра. Белые тени. Бесшумные, как туман. Всходит месяц. Тонкий, острый, еще не дает света. Но свет и не нужен. Тени обретают очертания. Всадники. Келеборн. Владыка Лориэна спешивается, свита – следом. Он подходит к костру и, прежде чем приветствовать Келегорма неглубоким, но очень медленным поклоном, чуть улыбается. Нолдор отвечает тем же. – Итак, вы поладили? «Вполне». – Когда выступаете? «Завтра, полагаю». – Хорошо. До Гривы Рохана вам проще всего добраться… «Зачем? Мы пойдем через Карадрас». Словно порывом ветра в клочья разорван туман. – Ты решил, что я проведу вас?! «Нет. Зачем? Мы сами». Под внезапным морозом съеживается и никнет листва. – Сын Феанора, я не позволю тебе играть жизнями моих воинов. Твое безрассудство погубит отряд еще до боя! Келегорм смотрит на него со спокойной улыбкой. Не гордой, не оскорбительной, не презрительной, нет – так улыбаются тому, кто искренне заблуждается и напрасно сердится. После того, что сын Феанора вытерпел за последний месяц, что вообще может его вывести из себя? Вряд ли в Арде есть такая сила… «Владыка Келеборн, ты тревожишься за жизни своих воинов, и я тебя понимаю. Но позволь мне объяснить». – Я слушаю. «Я видел, как ты штурмуешь Дол Гулдур, и мне казалось, что ты делаешь всё неправильно. Но когда ты взял его, я понял, что, если бы я командовал войском, то немало орков смогло бы бежать, а чары крепости не были бы сокрушены. Я говорю об этом затем, чтобы ты понял: то, что я хочу сказать – не слова гордости. Там, где ты превосходишь меня, я не спорю с очевидностью». – Я слушаю. Чуть теплее. Может быть, и не всё померзнет от этого морозца. «Ты всю свою жизнь прожил на равнине. Ты знаешь язык земли, леса, рек. Тут тебе нет равных. А я четыреста лет был лордом Аглона. Я знаю речь гор. Я знаю сердце гор. Я умею говорить с камнем. Поверь, прежде чем поставить крепости в Аглоне и на Химринге, сначала надо было поладить с горами. Я и мои братья это сделали. И горы не предали нас в страшные дни битв». – Карадрас не зря зовут Жестоким. Иней сошел и лед растаял. «А меня с недавних пор зовут Железным. Твои же воины и зовут». – Если ты принесешь их жизни в жертву своей нолдорской гордости… Новый порыв ветра… ох уж эта осенняя непогода. «То мне придется узнать на себе, что ты один из тех, кто способен убивать уже мертвое». – Не шути. «Я не шучу, владыка Келеборн». Унялся сырой холодный ветер. Затишье. – Ты уверен, что пройдешь? «Я договорюсь с Карадрасом». Живой не может подать руки мертвому. Но посмотреть глаза в глаза – крепче иного пожатия. – Удачи, Железный лорд. «Благодарю».