Новая сила

— Гарри, так что же вчера произошло, ты так толком и не рассказал? — настойчиво прошептала Гермиона в самое ухо. Мы обедали в Большом зале, отсидев Трансфигурацию и неприятнейшие часы сдвоенного зельеварения. Я непрерывно буравил взглядом Снейпа, но тот словно и не замечал, но лишь один раз позволил себе улыбочку с превосходством, выдавшую его с головой. А под конец урока бросил: — Поттер, отработка сегодня, в шесть. — Все плохо, Миона, — повторил я вчерашние слова. Иногда любознательность и навязчивость подруги немерено раздражали. — Ритуал не помог? — испуганно спросила Грэйнджер. — Не помог это мягко сказано, — с чувством проговорил я. И добавил: — Его словно вообще и не было. Я… я на поводке у них, и ничегошеньки рассказать не в силах, что самое ужасное. — Как я тебя понимаю… знаю, то чувство, когда тянущий камень тяготит душу, и не можешь поведать никому ни малейших подробностей. — Не понимаешь! — в ярости сжав кулаки, я ударил по столу. — Они могут заставить меня выполнить ВСЕ, что угодно, сечешь? Абсолютно! Гермиона нешуточно побледнела. Глаза заморгали часто-часто, а притихший голос, чуть дрогнув, уточнил: — Может, есть какой-то способ? .. — Да никакого! Эти сволочные, проклятые маленькие гниды посадили меня на цепь с самого начала! Я — собачка на привязи! И, что самое смешное, ни ты, ни я, не можем ни к кому обратится за помощью. Просто блеск! Гермиона положила мне руку на плечо, и крепко сжала. Слова тут были излишни. — Что собираешься делать? — несколько минут спустя, все же прервала молчание Грэйнджер. — Отправлюсь в библиотеку, — вздохнул я. — Очень хочется ознакомиться с этими сволочами поближе. — Ну, может не стоит так, — с укором взглянула на меня Гермиона, — все же гоблины столько выстрадали. Эта раса все же заслуживает на лучшее, и… — Ты издеваешься, что ли?! — чуть не завопил я на весь зал, а опомнившись, прикрутил звук, и добавил шипением василиска: — Твоего друга держат за домовика, даже хуже! И ты их продолжаешь защищать?! — Ну да, я погорячилась, — проблеяла, опустив взор Гермиона, —, но все же… — Никаких все-же, — категорично перебил я. — Ты… вообще поехавшая скажи? Или упертая настолько?! С Человеком, существом ТВОЕЙ расы такое сотворили! Иди ты… в Г. А.В.Н.Э!!! И рывком допив вишневый компот, вскакиваю из-за стола, удаляясь. Даже видеть её не хочу, в одном месте сидит уже! „Войди в их положение“, — мысленно передразнил я. Может ещё породниться?! И отдать им пол-Земли в придачу?! Бедненькие гоблинцы же! Успокоился я лишь получасом опосля, когда обложившись множеством фолиантов, выторгованных у строгой миссис Пинс, углубился в историю. А почитать было о чем: Гоблины оказались вовсе не такими святыми, как о них принято думать, или как они пытались преподнести. Однако и чародеи не были чистенькими. Начать стоит того, что последнее „восстание“ произошло с банального предательства, когда Гринготс отказался давать ссуду терпевшему финансовый крах тогдашнему Министерству магии. По одному из пунктов последнего договора о безоговорочной капитуляции, гоблины обязаны, вплоть до собственного разорения предоставлять не более чем трехпроцентные ссуды, на срок не менее десяти лет. Подобная кабальная система, мягко говоря, не ужилась, продержавшись каких-то полвека. И когда два десятка мракоборцев прибыли требовать „законную“ ссуду, их ожидал жаркий прием. Из людей не ушел никто. Гринготс, после налета недорослики отстраивали с нуля за собственный счет, параллельно возмещая вкладчикам ущерб, причиненный задержкой. Правда о кабальном договоре все же забыли, заменив множеством других неудобств, но больше не пытаясь столь нагло залезть в святая святых гоблинов — кошелек. Узнавая все больше, напрашивался вывод: гоблины — до тупости меркантильные существа. Ставя материальные блага превыше всего, они жертвовали не только семейными или дружескими узами, а ещё и деградировавшей напрочь магией, бывшую ранее уникальной и могучей, а нынче опустившейся до уровня разработки сугубо безделушек и артефактов. Феномен под названием „семья“ у гоблинов отсутствовал напрочь. Маленьких уродцев с самого рождения сдавали в специальные воспитательные учреждения, где и готовили подрастающих счетоводов или ювелиров. Даже слово „друг“, в языке гоблинов отсутствовало как таковое. Понятию „дружба“ было дано ближайшее по смыслу определение, означавшие „взаимовыгодные отношения без конфликтующих интересов“. Жили гоблины приблизительно сотню лет, за одним небольшим исключением. Один древний и грязный ритуал Крови все же прошел сквозь века и через пелену затменья. Отдача жизненных лет. Время, как самый ценный невосстанавливающийся ресурс, ценился гоблинами чуть ли не больше золота. И ничего зазорного не было в том, чтобы продать год жизни молодому гоблину ради свадьбы или кредита, или пятерку для вложения в крупный бизнес. Разбогатеют — накупят с лихвой. Таким образом, самые успешные доживали до трехсот лет и более, а неудачники отсеивались уже на пятом десятке. Финансовая успешность, возведенная в самоцель — вот смысл существования меркантильных ублюдков. И стало понятно, что главная причина жажды власти у гоблинов — открывающиеся перспективы предстоящих выгод. Также, для данных мерзавцев в порядке вещей, буквально в крови была заложена предрасположенность к причинению страданий. Более высокостоящему индивиду ничего не стоило унизить нижестоящего по сословию собрата, и упиваться болью последнего. Что уж говорить, если в своде внутренних законов, напротив каждого преступления стояло тире, и стоимость искупления в золоте. Будь несметно богат, и твори что хочешь. К слову, множество неудач этой расы связано именно с алчностью. Чего стоит история, описанная парой слов, когда один из величайших гоблинских инженеров-отшельников, за редкую безделушку и звонкую монету соорудил антимагическую бомбу: уникальный артефакт, после активации препятствующий применению любого, сколь бы то ни было малого волшебства или артефактов в километровом радиусе. Одну из наибольших войн люди выиграли с помощью данного устройства, после чего, все же гоблины задумались, и внесли поправки в собственные традиции. „М-да уж, те ещё твари. И вот с такими подонками предстоит работать“, — пробормотал я мысленно, и рванул в Выручай-комнату, справедливо полагая, что школьная библиотека, несмотря на всю её углубленность, не предоставит необходимой информации о самих истоках вражды. А вот комната предоставила. Да ещё с лихвой. Огромный, в рост человека светящийся талмуд открывал воистину будоражащие сознания факты. Оказывается, гоблины, одни из немногочисленных доживших до наших дней „темных“ рас, искорененных в седой древности. Таких как орки, тролли, гарпии, волколаки… „… и служили эти отродья под знаменем Багрового Властелина, наряду с мерзкими орками. Но если те отдавали дань больше служению мечом или секирой, то сей народец заправлял счетами, ведением дел и управлением. А также являлись тюремщиками и палачами, ибо нет слаще чувства для них, чем причинение страданий. А после падения Черной Башни, рассеялись по миру в страхе. И уничтожены были орки повсеместно, ввиду своей неуживчивости и ненависти к роду людскому. Гоблины же служили злату, и очень пригодились в начале Эпохи Людей. Многие тогдашние короли и князья, охотно брали на службу самых толковых из них. Основам точных наук, математики и геометрии обязаны люди этим созданиям, бывшими первыми учителями первых школ, а также заведующими управленческим делом, умело и качественно, и по-особому талантливо. Именно благодаря гоблинской расчетливой смекалке под знаменем Мрака в свое время собирались и организовывались несметные полчища Вражеских воинств…“. „Походу, я знаю, кто проектировал суперточные пирамиды“, — хмыкнул я про себя поражаясь. Оказывается, древним великим постройкам и пониманием математики люди обязаны в первую очередь гоблинам. Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Поблажек из-за этого я делать не собирался. За подобное не прощают. Время подбиралось к шести, и я, огорченно вздохнув, закрыл талмуд, и отправился на отработку к сальноволосому. — Входите, Поттер, — прозвучало за дверью. Северус Снейп стоял, сцепив за спиной руки, созерцая пейзаж за окном. Кисть поигрывала волшебной палочкой с отличающей ловкостью. — Явились? — Как видите. — Не хамите, — рыкнул Снейп. — Сэр, при всем уважении, я — не Поттер, и алогичных причин меня ненавидеть больше нет. — Неужели, — саркастически хмыкает декан Слизерина, но все же поворачивается, и окидывает меня изучающим взором. — Тогда начнем с простого. Мне нужно натренировать вас до максимально возможного уровня за короткий срок. Зная о ваших утренних пробежках и длительном пребывании в Выручай-комнате, смею надеяться, что мозгов у вас побольше, чем у предшественника. Не хочу терять время, ведь время — деньги. Пока что наша задача — научить вас невербальной магии в кратчайшие сроки. Начнем! Я невольно скривился от чисто гоблинской эпитафии. Поднабрался словечек-то, паразит. Ещё много чего предстоит разузнать о тебе, но позже. Утомленно вздохнув, я сосредоточился, приведя мысли в порядок и успокоил сознание. И в первые же минуты боя выяснил для себя один радостный факт: Снейп, и соответственно его начальство ничегошеньки не знали о моих летних тренировках, иначе не начинали бы обучение буквально с нуля. Мастер Гарфилд не против меня! От осознания этого на душе полегчало, и словно камень с плеч свалился. Другое дело, что мотивы и позиция Александра оставались покрытыми мраком тайны. А до встречи на зимних каникулах ещё ой как много воды утечет! Дожить бы, такими темпами. Хотя с выводом „не против“ я однозначно погорячился. Не за гоблинов — это уж точно, но… за кого? Какие цели преследует? В любом случае, чего бы он ни хотел, это однозначно лучше рабства у чужаков. — Отлично… мистер как вас называть? — опустил палочку Северус спустя полтора часа. — Именуйте меня Поттером… я привык уже, да и путаницы не будет. Снейп лишь скупо кивнул, отворачиваясь. Я хорошенько попотел последние часы, старательно выкрикивая заклятия, и лишь под самый конец создавал видимость успеха, изредка колдуя молча. Но оппонента и такой успех впечатлил, и я внутренне поморщился: не перестарался ли? — У вас великолепный потенциал, мистер… Поттер, — сказал Снейп, запирая последние вещи в шкафчик, и гася оставшиеся свечи. — Очень жаль… — Жаль, что он не реализуется? — я прямо посмотрел в черные глаза. — Да, — криво ухмыльнулся тот, отряхивая мантию, — именно так. — Почему? — вопрос, поставленный настолько особым тоном, что Северус замер, будто врезавшись в невидимую стену, а затем глубоко выдохнул, сцепив зубы: — Дамблдор или Волан-де-Морт? Кого выбираете? — Дамблдор, — не моргнув глазом ответил я. — Что ж, — оскалился Снейп, и присел на краешек стола, — слушайте. Дамблдор — человек, безусловно, талантливый и гениальный. Очень добрый и правильный. Что делает его просто невыносимым в общении. Вы когда-нибудь пытались отстаивать свои естественные потребности перед святым, мистер Поттер? Бесконечно мудрой и талантливой личностью, всегда вещающую истинно правильный ответ и решение? Когда ты, даже споря с этим человеком, сам себе кажешься жалким злобным карликом и грешным. — Берите пример, — пожал плечами я. Северус коротко хохотнул. — Пример? Ну уж нет, слушайте дальше. А теперь представьте, что этот самый абсолютный авторитет, допускает грубую ошибку… ошибку приведшую к смерти единственного человека, которого ты когда-либо любил. — От ошибок никто не застрахован! — После ошибки ты не имеешь права оставаться таким правильным! — гаркнул Снейп. — А он вел себя, будто ни в чем не бывало, будто оступился, и ничего… — Вы ошибаетесь, Северус, — спокойно сказал я. — Если человек раз вступил на путь зла, или оступился, он не то, что имеет право, а обязан двигаться дальше, как прежде. Интуиция подсказывает мне, что вы совершили поступок… очень нехороший и плохой, после которого посчитали, что назад пути нет. Что вы уже пали. Что вам уже нет прощения. И, не попробовав вернуться в русло, возможно извиниться или попросить прощенья, ринулись, сломя голову в черный омут. Естественно, я намекал на Лили и Пожирателей. Северус, очевидно, провел соответствующие параллели: вон как мертвецки побледнел. — Это ваше мнение, Поттер, — ровно проговорил Снейп, заерзав на столе, — не все могут продолжить… как прежде. Что ж, дальше! Дамблдор сам не видит, как уничтожает магический мир, постепенно и неотвратимо! Через сто, да что там! Через пятьдесят лет уже все забудут, что такое традиции магического мира, и маги просто растворятся среди маглов… став такими же. Не советую вам прислушиваться к его речам, Поттер. Все, что вы получите — возможность погибнуть героем, с почестями, ради общего блага. Вы все ещё за Дамблдора? — едко уточнил зельевар. — Я всегда за людей. Снейпа перекосило, будто тот слопал незрелый лимон. Он постоял, буравя меня нечитаемым взглядом, затем презрительно скривился, и хохотнул: — Молодой ещё, сколько тебе там было? У себя? — Мне кажется, ты по уши в дерьме, Северус Снейп. Ты доволен, что движешься ради себя, но всю жизнь двигался по пути предательства. По твоей вине погибла невинная семья, и ты упустил возможность заслужить прощение покаянием. Разве я не доказал тебе? Твоей смертью ничего не закончится, Северус, и ты не унесешь ТУДА все те выгоды, что отхватил у гоблинов. А клеймо предателя смывается только кровью. — Да как ты смеешь! — полным ярости криком возопил Снейп. — Смею. Я прожил немного. Но прожил достаточно, чтобы понять, что есть вещи похуже смерти. — О-о да, — внезапно ликующе улыбнулся Снейп, что меня нешуточно насторожило, — есть вещи и похуже. И как бы получше выразится… тебе ещё предстоит делом, а не словом доказать свою преданность высочайшим истинам. Возможно, даже сегодня. Удачи! — и окинув меня напоследок не менее ненавидящим взором, чем Поттера, зельевар стремительно вылетел из комнаты. А бумажка, в потайном кармане на груди, угрожающе нагрелась. Чувствую, быть беде. Я покинул пустующий класс, и под светом одинокого факела освещавшего подземный коридор вынул клочок пергамента. И содержимое повергло меня в такой шок, что я прислонился к стене, желая запустить Аваду в собственный лоб. То, что предстояло сделать выходило за всякую грань добра и зла. И все, сказанное ранее Северусу, в меньшей степени относилось и ко мне. Но — относилось. И на душе стало так невыносимо гадко, так противно и больно, что я едва не послал весь мир, и не отправился на Астрономическую башню. Но что изменится, погибни я напрасно? Большинство останется в неведении, и погибнув я ничего не достигну. А для грязной работы они найдут и другого. «Хотите сломать меня? — подумал я мрачно, — „а вот хрен вам!“. Нет выхода, кроме как жить, делая подлости, в надежде на спасение. И постараться не сойти с ума. Простите меня за все. Решившись, я бросился в сторону гостиной Гриффиндора за мантией-невидимкой, и картой. К счастью, сегодня с Сессилией не пересекался, и карта все ещё у меня. Без главного творения Мародеров задача бы существенно усложнилась, а так… самое сложное наступит позже. Наедине с собой. Зевнув, я сообщил Рону и Гермионе, тихо воркующим у камина, что чертовски вымотался, и иду спать. Уизли молча кивнул, а Грейнджэр махнула рукой: им явно не хотелось отрываться друг от друга. Это мне на руку. Плотно задернув полог постели, я сбил одеяло в рулон, и накрыл его вторым, предварительно наложив простенькую иллюзию. А над пологом основательно поколдовал. Теперь, если даже кому и придет в голову взломать защитные чары над кроватью, чего никогда не случалось, то все, что незваный гость узрит — мирно посапывающего Поттера. А сам, накинув мантию поверх утепленной одежды, на цыпочках вышел из гостиной. Мороз по коже. В горле ком. Сердце судорожно бьется от предстоящего злодеяния, и ничто не может унять колотящую дрожь. Зайдя в темнейший закуток без единого портрета, вытаскиваю карту Мародеров. „Они в библиотеке. Да что вы там забыли, в такое-то время!“ — воплю я про себя отчаянно. К сожалению, мне это только на руку. Остается только потерпеть какое-то время, и дождаться их появления. Время будто остановилось. Пот капал с лица и стекал за шиворот. Впервые, с давших времен встречи с чем-то ужасным во время Испытания, устроенного Гарфилдом, испытываю подобный необъяснимый и безотчетный страх. „И впрямь, душа раскалывается надвое“, — мелькает оброненная мысль, и тут же исчезает, ибо две точки на карте начали движение. Вот и пробил час. Они выходят. Одна, высокая длинноногая красотка, жгучая брюнетка ослепительной внешности. Даже без зрителей, она уже чеканит по-взрослому шаг, очаровывая окружающее пространство. Будущая сердцеедка. Знающая себе цену мадам, и не боящаяся использовать красоту в собственных целях. Но мне нужна не она. К сожалению. С ней было бы проще. Мне нужна младшенькая. Чуть более приземистая и менее длинноногая шатенка больше напоминала нескладного подростка, чем зрелую девушку. Обычная походка уверенного в себе человека, которому плевать, привлекает ли он чье-то внимание. Раздавшийся чистый беззаботный смех из девичьих уст, прогремел будто сигнал к действию. — Ступефай! Ступефай! — две короткие вспышки, прямо в цель. Не ожидающие подобного девушки, пораженные со спины, падают на пол, оглушенные. Подхожу и подхватываю нужную. Теперь — на выход. Кратчайший путь за Хогвартс — воспользоваться одним из восьми подземных переходов. Но зачем тогда полеты? Подхватываю на руки невесомую ношу и взлетаю в ледяной ночной воздух. Ночи уже холодные, в Британии-то, отмечаю краем сознания. Сознания гаснущего и плывущего по течению обреченности. Тело девушки на руках такое живое, такое теплое и беззащитное. Такое легкое. Такое крохотное. Выбраться за пределы антиаппарационной зоны двухминутное дело, если лететь. Куда теперь? Визжащая хижина? Почему бы и нет? Хлопок аппарации, и вот я, посреди ободранной пыльной комнаты, носящей следы тотального разрушения. Заколоченные изнутри окна, обломки мебели повсюду и следы когтей на трухлявом дереве. Теперь легенды не будут безосновательными. Начиная с этого момента сие место действительно проклято. Кладу хрупкое живое тельце в дальний угол комнаты, а сам шагаю как можно дальше. Хриплое дыхание вырывается из груди, пальцы немеют, в глазах меркнет свет. Поворачиваюсь. Поднимаю палочку. Рука дрожит. Тварь я дрожащая, или право имею? Не имею. И не имеет, никто и никогда. Начинающая оформляться грудь мерно вздымается, натягивая зеленую утепленную кофточку. Розовые губки нежно подрагивают, она улыбается во сне, вспоминая что-то хорошее. Прости меня. Молю, знаю, что не простишь…, но прости меня. — Круц… — начинаю и прерываюсь на полуслове. Ты поворачиваешь головку, качнув каштановыми локонами, твое дыхание незаметно срывается, а глаза невинно распахиваются. Нет, ТАК, я не смогу… — Авада Кедавра! Ядовито-зеленый луч мощнейшего заклятья врезался в девичье тело, и швырнул о стену. Глаза, полные ужаса, успевшие на секунду осознать происходящее, так и остались безжизненно открытыми. Прости меня. Только сейчас подхожу, на удивление ровным шагом, хотя секундой ранее казалось, что потеряю сознание. За окном раздается неясный шум, и я спохватываюсь, будто преступник, пойманный на горячем… да так оно и есть. В душе мертвая пустота. Подхожу к телу, нацеливаюсь палочкой и начинаю: — Секо! Диффиндо. Секо! Сектумсемпра! — лицо, голова и тело девушки покрывается ужасающими ранами, должными свидетельствовать о невыносимых пытках перенесенных невинным телом. Вот то, чего я не смог сделать. Не смог пытать её перед убийством. Останавливаюсь лишь тогда, когда кровавая лужа достигает ботинок. „Придется же чистить“, — отмечаю на периферии сознания, автоматически морщась. Переворачиваю на спину, и срываю кофту напрочь, обтянутыми в перчатки ладонями. Здесь предстоит работа поизящнее. Пять минут спустя снова вынимаю проклятый пергамент, и всматриваюсь в очертания неплохо прорисованного особняка. Беру её за руку и аппарирую. Быстрее, быстрее бы покончить со всем этим… Выйдя из прыжка, перекручиваясь, впечатываю тяжелое, как камень девичье тело в себя. Отпрыгнул шагов на пять, осознав, что с ног до головы измазан кровью. Почему мне так страшна кровь?! Подхожу к точке, к древнему семейному постаменту, находящемуся в полумиле от виднеющегося вдали поместья. Леденящий ветер развевает волосы, я хапаю воздух ртом, желая заглушить, насквозь проморозить гложущую муку, но тщетно. Это пламя не загасить. — Прости меня, — прошептал я одними губами, и не заметил, как невольные слезы покатились из глаз. — Прости, Астория. И швырнул тело девушки оземь. Точно к подножию семейного постамента. И аппарировал прочь. «Убийство десятилетия! Неизвестный маньяк зверским способом прервал жизнь четырнадцатилетней Астории Гринграсс, младшей дочери древнего и многоуважаемого рода. По словам колдомедиков, нашедших тело сегодня утром, девушка была зверски изуродована и изувечена, от чего вероятно и скончалась. Выяснить, являлось ли завершением Смертельное заклятье, на данном этапе не представляется возможным. К слову, на спине у юной мученицы было вырезано два слова: „Плати, Гринграсс“. Вот как прокомментировал это отец двух дочерей, в одну ночь постаревший на десятилетие, Лорд Гринграсс:  — Сволочь будет найдена и уничтожена. Если ему не повезет — лично мной. Я положу жизнь, на поиск и убийство мерзавца, и смерть его будет вдесятеро страшнее, чем у моей доченьки… кровинушки… (на этих словах мистер Гринграсс не смог сдержать слез). — Дамблдор подписал себе приговор, — продолжил, оправившись, Лорд. — Если у него из-под носа похищают, и зверскими пытками умерщвляют студентов, то грош ему цена, как директора. Ещё Лорд Гринграсс заявил, что на данный момент Род не имеет крупных долговых обязательств, перед кем бы то ни было, а угроза, выведенная на спине несчастной жертвы не более чем способ отвода глаз. — Это свихнувшийся, больной маньяк-одиночка. И моя задача, удавить его этими вот руками, — не терпящим возражения тоном заявляет Лорд. Нам лишь остается пожелать удачи расследованию, и посоветовать всем вам: берегите детей! На этом все, следите за новостями.» — закончила читать Гермиона, напряженно впившись пальцами в утренний выпуск Пророка. — Гарри, на тебе лица нет! — Вчера съел что-то несвежее… утром тошнило, — не моргнув глазом, соврал я. Меня действительно тошнило. Только душу. Хотелось вырвать напрочь из груди воющую расщепленную сущность. Окидываю взглядом стол Слизерина. — Дафну ещё до завтрака забрали, — невесело бросил Рон. — Одно только не ясно, почему Асторию? Почему не эту заносчивую стерву, почему тихую, скромную девушку? — Такова жизнь, — невесело отвечаю. — Если хотели надавить на отца, то выбрали ту, которую больше любил, очевидно. Я пойду, что-то мне нехорошо. И наскоро попрощавшись, я, под встревоженными взглядами друзей, покинул Большой зал. Не слушая речь Дамблдора, что-то яростно вещающего о возмездии и поимке преступников. Тщетно, я постарался замести все следы. Благо обучен. В который раз за утро вытаскиваю проклятый пергамент. На этот раз пустой, в отличие от вчерашнего вечера: “ Цель: Астория Гринграсс. Задача — выкрасть, пытать с сильными увечьями. Вырезать на спине надпись: „Плати, Гринграсс“. Убить. Подбросить под семейный постамент следующего вида» — и изображение поместья. Вчерашний рисунок не выветривался из головы, не уходил. Плевать на Снейпа и Дамблдора. Плевать на Грабодрогга и проклятых вовек гоблинов. Я ненавидел себя сильнее всех. А боялся больше всего не Волан-де-Морта или смерти, а клочка потрескавшегося пергамента.