Young and Beautiful

Луи резко просыпается. Ему холодно - в него только что плеснули ледяной водой. Потолок ванной вращается. - Эй, ты как? - сквозь звенящую тишину прорезается обеспокоенный голос Найла, его же ладонь крепко сжимает плечо Луи. Откуда он взялся? Что такое воздух? Что такое люди? Он вообще жив? Луи трет глаза, болезненная сухость швыряет его в реальность, напоминая о холодной плитке пола и не менее холодных затекших конечностях. В шее засела тупая боль, футболка пропиталась чьей-то блевотиной, и че-ерт, ванная до сих пор крутится. - Ммггх, - может произнести лишь это, он тянется к Найлу, тяжелые руки и ноги придавливают к полу, все вокруг невъебически холодное. Найл заботливо помогает ему сесть, крепко вцепившись, поддерживая все его тело, на лбу образовывается морщинка. И почему-то сейчас Луи абсолютно похер на рвоту. - Все нормально? - Абсолютно нет, - хрипит Луи, сильно зажмуривает глаза, пытаясь убрать помутнения, берет чашку с водой из рук Найла и наливает на себя, вода течет по щекам и шее. И ему реально похуй, потому что все, о чем он может думать - это о своей глотке, горящей огнем, и о теле - сморщенной ветхой оболочке. Такой же, как и его душа, если на то пошло. - Перебрал прошлой ночью? - Найл пристально на него смотрит. У него в руках телефон, он стоит на коленях в толстовке и спортивных штанах. Господи, он выглядит так чисто и бодро. И за это Луи его ненавидит. - Как видишь. Откровенно говоря, Луи понятия не имеет, что думать о прошлой ночи - одновременно и лучшей и худшей ночи в его жизни. В основном худшей. А потом, внезапно, он слышит эхо голоса Гарри, шепчущего в ночи. Чувствует его губы, заново порождающие жизнь в теле. Его идеальные мягкие губы, поджигающие все неугасающим пламенем. Чувствует его тепло и прижимающийся вес и —блять —то, как он целовал его руку. И— Нет, сотрите все, начнем заново. Это была самая лучшая ночь в его жизни. И Луи так влюблен. И сердце ноет, и снова хочется рыдать навзрыд. Найл, видимо, каким-то образом ментально чувствует его внутренний хаос, смесь паники и смятения, потому что прижимает ближе, заглядывает в лицо Луи, усиливает хватку на плече. - Томмо? - Я влюблен в Гарри Стайлса, - жалко выдыхает Луи, утыкаясь лицом в потные ладони. И нет, он не собирался говорить об этом Найлу, просто, блять, его оборонительные стены окончательно порушились, а в животе лишь армия ядовитых острокрылых насекомых, прогрызающих внутренности, ебаная боль в горле, а в голове отдается барабанным звоном каждый стук сердца - ну он же всего лишь человек. Он с тревогой смотрит сквозь пальцы на Найла. - Ага, - отвечает Найл так, словно это какой-то крохотный нюанс. Словно это не глобальная, блять, проблема. Словно не из-за этого весь мир Луи на грани апокалипсиса. Он поднимает голову и смотрит. - В смысле 'ага'? Это, вообще-то, колоссальные новости, гребаный ты лепрекон. Найл фыркает, трясет головой и начинает поднимать Луи с пола ванной комнаты. - Не особо. У меня ведь есть глаза. И уши. А еще такая комковатая штука, ее мозгом называют. - У тебя это не мозгом называется, а членом, - изо рта Луи вылетает отрыжка, в желудке будто работает маслобойня, сука, ему хочется пить, ему плохо, ему хочется жрать. И ему холодно, но ему еще и жарко?? Из Найла выскакивает смех, больше похожий на лай, он ведет Луи к дивану, вдавливая корпус телефона в его бок, а потом бесцеремонно кидает его на подушки. - Не неси херни. - У меня чертово похмелье и убитое горем разбитое сердце. Я могу нести столько херни, сколько захочу, - стонет Луи, укрываясь одеялом и закрывая глаза - как же здесь много солнечного света. Найл трясет головой, смотрит на экран телефона, черты на его лице разглаживаются, он вздыхает. - Окей, давай, - говорит, усаживаясь на конец дивана, кладет ступни Луи на свои колени. - Что случилось? Расскажи, а потом... Потом мне надо будет с тобой поговорить. Луи убирает руку, которой только что прикрывал глаза. - О чем ты хочешь со мной поговорить? - с подозрением спрашивает он. Поведение Найла мгновенно меняется, он нерешительно мнется, не смотрит Луи в глаза. Хватка на телефоне усиливается, сам того не понимая, он беспрерывно стучит им по колену. Что-то случилось. Воу. И если бы Луи не чувствовал себя средневековой канализацией, такой же шаткой и тухлой, он бы определенно насторожился или заволновался. Ну, может еще разозлился или впал бы в панику, учитывая, что Найл никогда не сомневается, не волнуется да и вообще эмоций особо не показывает; и что бы его ни беспокоило, это что-то определенно значимое. Он закрывает глаза и сглатывает подступившую желчь. - Ты первый, - говорит Найл, прочищая горло. - Куда ты вчера ушел с Гарри? Что случилось? Почему вы вообще ушли? - Ебанутый что ли, никуда я с Гарри не ходил, - хрипит Луи. - Я ушел один. Нет, чувак, серьезно, ты - самый невнимательный, эгоистичны— - Вот не надо, ты ушел именно с Гарри, - возмущается Найл, смотрит на Луи как на сумасшедшего. Луи поднимает брови. - Я бы знал. - Уверен? - отчеканивает Найл. - Твое нынешнее состояние прекрасно показывает, как ты вчера нахуярился. Луи вздыхает, он слишком устал для этого бессмысленного спора, слишком много сожалений царапает кожу, когда он затрагивает эту тему. - Ирландец. Я уверен, что не уходил вместе с Гарри. И если уж кто и нахуярился, то это явно ты. - Ага. Окей. Он ушел в то же время, что и ты. Ладно, это было просто предположением, - пожимает плечами. Через Луи пролетает искра понимания. Ушел в то же время, что и он? - Он ушел? - Ага. Тогда же, когда и ты. Выскочил за двери прямо за тобой, - кивает Найл, в его голосе ни капли удивления, словно это нормально; он постукивает телефоном о подлокотник дивана. - Он что? - растерянно спрашивает Луи. Колесики в голове начинают крутиться. Гарри сразу же вышел за ним? Гарри за ним следил? Гарри? - Ага. Он на тебя всю ночь смотрел. Я думал, у вас планы какие-то, ну, куда там парочки ходят. - Мы не встречаемся, - глухо отвечает Луи, голова кружится. Гарри пошел за ним? Он ходил за ним всю ночь? Поэтому... Поэтому он был там? Поэтому нашел его? О господи. Блять. - Вы не встречаетесь? - прервал его мысли удивленный голос Найла, глаза цвета василька уставились на него, широко открытые и безоблачные. - Но... он же тогда у нас на ночь оставался? И ты ходил с ним на обед, и— - Мы не встречаемся. Я влюблен в него. Но мы не встречаемся. Хватит мусолить это, Найл. Я и так в полной жопе. Луи распускает сопли, разматывается как клубок ниток. Гарри пошел за ним, когда он ушел. Гарри шел за ним все ебаную ночь. Он видел. Он видел Луи, шатающегося от места к месту, пихающего язык в бесчисленное количество глоток. Он видел его с тем парнем. Он видел его пускающего слюни, обдалбывающегося, блюющего, может даже плачущего, ебануться. Он шел за ним. Всю ночь. Найл слегка улыбается, закатывает глаза, по-прежнему стуча телефоном о подлокотник. - Ты всегда в полной жопе. - Это - самая жопишная, - сглатывает, он чувствует как в его сердце носится перекати-поле. - Найл.... Я не знаю, что мне делать. Тишина ложится тяжелым пластом, нарушаемая лишь пульсацией в венах, сердце и душе, мимо окон проходят студенты, заносят в комнату смех, в лучах утреннего солнца поблескивает шифон. Все такое яркое. - Бля, Лу, - бормочет Найл под нос, морщась. В словах - волнение, они наполнены шквалом эмоций. Наполнены... чем-то гораздо большим, чем к тому располагает ситуация, тем более со стороны Найла. Луи с удивлением поднимает голову, Найл потирает ладонью лицо, костяшки пальцев, обвивающие телефон, теперь белые. - Что? Что случилось? - настороженно спрашивает он, сердце цепляется, ускоряя свое биение, за каждое мимолетное движение, за каждое метание во взгляде, до Луи только сейчас доходит, как рассеянно внимание Найла. По привычке его разум дрейфует к мыслям о Гарри. Что-то случилось с Гарри. Что-то случилось, и Найлу об этом известно. Найл смотрит на него пристально и долго, и только потом открывает рот, нерешительно открывает рот, сомневаясь. А Найл никогда не сомневается. Луи кажется, что подступающая к горлу тошнота вовсе не из-за вчерашней ночи. - Слушай. Лу, - и его голос уже звучит не так, как обычно. Неправильно. Луи сглатывает. - Я знаю, что в твоей жизни сейчас творится много хуйни. И мне жаль, что все так херово, что у тебя плохое утро, и ты расстраиваешься из-за того, что происходит между тобой и Гарри... Но, - он вздыхает, полностью поворачиваясь к Луи, виновато вглядываясь. - Мне нужно, чтобы сегодня ты полностью обо всем этом забыл, потому что... есть другая проблемка. Луи смотрит, ничего не отвечая. Подождите. Дело не в Гарри? Впервые за всю жизнь есть проблема, не связанная с Гарри? Отливной волной облегчение отступает вглубь организма. Но где отлив, там и прилив. - Что случилось? - неуверенно спрашивает он, мозг начинает усердно работать, винтики жужжат, перебирая варианты и вспоминая, где он мог облажаться. А потом— - Блять. Я пропустил лекции, да? Пиздец, так вот почему ты такой. Меня исключили? Я все проебал? Да, в этом семестре я был дерьмовым студентом. Но у меня хорошие оценки. Они не могут вышвырнуть меня, если у меня хорошие оценки! - Нет, нет, это не при чем, - с осторожностью прерывает Найл и почему-то пугает Луи еще больше - Найл никогда в жизни не смотрел на него так пристально. Он замолкает, ищет правильные слова. И это охереть как настораживает, потому что Найл так себя вести не будет. Найл бесцеремонный и прямолинейный, грубоватый и резкий, обрубает словами под хвост. Луи застывает камнем. - Сегодня утром звонила твоя мама. Луи сжимает челюсть, незаметно, но сильно. - Как неожиданно. - Ага. Мы... в последнее время немало разговаривали. - Странно. Найл рвано смеется. От беспокойства этот звук избавиться не помогает. - Ага, - пустым голосом отвечает он. - В общем. Она не знала, как тебе сказать. И попросила меня, потому что... ну, мы друзья. И она подумала, что лучше тебе поговорить об этом со мной— - Поговорить о чем? - спрашивает Луи. Сердце слишком жестко колотится для того, кто стоит на месте, он садится. - Всю неделю она обычно просто просила совета, но. Но этим утром она позвонила и... И смогла лишь предупредить нас, только это. Потому что он вообще ее не предупреждал. - Кто? Предупредить о чем? - резко спрашивает Луи, глаза сверлят Найла, под кожей гудит тревога. Найл вздыхает, наклоняет голову назад и закрывает глаза. Плечи напряжены, руки крепко сжаты, бледны, вся манера его поведения кричит - это не Найл, кто угодно, но не он. На самом деле, на него страшно смотреть. И Луи должен проникнуться сочувствием, но обзаводится лишь раздражением. - Блять, выкладывай уже, - практически рычит он, садится прямее, какого фига то, что касается Луи, Найл узнает первым? Почему его мама вообще сказала Найлу об этом? - Едет твой отец, - говорит он, потирая подушечкой пальца поверхность отполированных ролексов, избегая взгляда Луи. В голове проносится свист рассекаемого воздуха. Весь кислород исчезает с планеты. Луи словно ударяют в живот, отпинывают по полной программе Геркулес и его дружки. Его... отец? Тот невидимка? Тот, с кем Луи не разговаривал и не виделся годами? - Что? - удается выдавить из себя. Найл поднимает голову со страдальческой миной на лице. - Утром позвонила твоя мама. Позвонила и сказала, что он едет сюда— - Едет сюда?! - вопит Луи, спину пощипывает от холодного пота. Что за хуйня? Он попал на реалити-шоу или что, блять? Найл продолжает. - Он не оставил ей выбора, просто сказал, чтобы она передала тебе - ожидай его приезда. - Ожидать его приезда? Я едва помню, как он выглядит, Найл! Мы уже пол моей жизни как не разговариваем! Каким, сука, боком, я должен его ожидать?? Сидеть на месте?! - чаша терпения Луи грозится лопнуть от давления, в голову не лезет ни одной мысли. Это странно. До пиздеца странно. - Слушай, - спокойно начинает Найл. - Знаю, что все довольно паршиво, но я с тобой. Я буду здесь и никуда не уйду, обещаю. И если что, то попрошу его уйти, с этим проблем не будет— Луи ценит это, правда ценит. Где-то в глубине слова Найла греют его тело. Но прямо сейчас... он хочет лишь убивать. Поэтому он набрасывается на Найла. - Какого вообще хера вы с моей мамой обсуждали это целую неделю и даже не удосужились рассказать мне?! - резко начинает он, скидывая одеяло. - Что за мать говорит соседу своего сына, что его отец - который не разговаривал с ним дохуя времени и отказывался видеть - решил заскочить на чашечку чая?! - Вряд ли он на чай. - Насколько, блять, абсурдна эта ситуация?! - буквально орет Луи, игнорируя его. - Что она за человек?! Ебануться просто! Моя собственная мать не может сказать— - Она не знала как, Луи, - спорит Найл, тон голоса становится грубее. - Она пытается, ясно? Ей нужно больше времени, чтобы решить все проблемы. И я ей помогаю. Она звонит мне, говорит, я слушаю—Это помогает, правда помогает. Желудок Луи горит огнем. - Она хочет тебя в качестве сына, да? Ты ее маленький питомец? - холодно усмехается он. Найл щурит глаза. - Она никогда такого не говорила. И нет. Ей просто нужно разобраться со всем, что происходит, а я, в отличии от тебя, отношусь ко всему непредвзято - я не проходил через все то дерьмо, через которое проходил ты, поэтому могу смотреть на ситуацию по-другому. Ты настолько зол на нее, что даже не признаешь ее существования, и да, у тебя есть на это право, но, блять, как ей должно стать лучше, если ты тупо не позволяешь ей этого? Луи сглатывает, встает с дивана и отворачивается от проникновенного голубого взгляда Найла, от давления его присутствия и непоколебимого голоса. Слишком много. Слишком много всего. Почему они вообще это обсуждают? - Она знает, что была отстойной мамой, - продолжает Найл, громче, не позволяя Луи отрешиться от его голоса и уйти в свои мысли, хочет до него достучаться. - Но она старается. И ей становится лучше. Девочки теперь счастливее— - Не говори о моих сестрах так, будто знаешь их, - перебивает Луи. - Ты что, блять, меня совсем не слушаешь? - когти Найла обнажаются, драконьи глаза сверкают пламенем. - Твои сестры счастливее. Вот что важно. Твоя мама вытащила голову из задницы и маленькими шагами движется вперед, твой лучший друг заходит уже не так часто, потому что больше не требуется. Пиздец—просто—блять, сфокусируйся на хорошем, окей? - Почему ты вообще замешан во всем этом? - вдруг спрашивает Луи, еще немного и он зарычит. Кровь как расплавленная лава, выплескивающаяся из кратера свежего вулкана. (Да.) - Как это с тобой связанно? Найл вздыхает, незаметно — он так думает — закатывает глаза. - Потому что мне не все равно. Луи хочется рассмеяться во весь голос от таких слов. Он холодно усмехается. - Не все равно? Да ты хоть раз встречал кого-то из моей семьи? Как тебе может быть не все равно на людей, которых ты не знаешь? - Я встречался с твоей мамой, это раз. - рявкает Найл, словно его это задело. - Разве это вообще важно? Мне не все равно на них, потому что не все равно на тебя. Прекрати вести себя как ебанутая истеричка и, я не знаю, блять, сфокусируйся на проблеме? На своем отце? Луи фыркает. Почему Найл звучит так разумно? Найл, который напевает спанчбоба, сидя в одних боксерах за пианино, который обожает запихивать в рот чипсы и экспериментировать, сколько туда максимально влезет, который укачивает свою тарелку как ребенка и шепчет о том, что домашняя работа - это заговор тайных организаций. Луи закрывает глаза, сжимает ладонями кожу на бедрах. Всего слишком много. Вздыхает. - Почему он едет? - спрашивает Луи, разбитый поражением, почти шепчет, пытается выкинуть все остальное из головы. Надо остыть и расслабиться. Найл успокаивается, смягчает взгляд. - Он хочет узнать, как у тебя обстоят дела с учебой. - Не знаю, с чего это ему вдруг не похер, - сжимает губы. - Оу, нет. Я знаю. Потому что он платит. И на кону его репутация, - он трясет головой, отвращение наполняет его тело от одной только мысли о Чарльзе. Как он сможет разговаривать с ним? Смотреть на него? Слова Найла утихомиривают. - Мне жаль, Томмо, - сдержанно отвечает он. Луи открывает глаза, смотрит в глаза Найла. Он выглядит так спокойно. Так спокойно и откровенно грустно, так непохоже на то, из чего состоит настоящий Найл, Луи больше не может злиться на него, гнев рассеивается, паника коченеет, усмиряя тело. Теперь здесь только он и Найл, никакой больше злости и раздражения, Луи тронут. Тронут ярким, сияющим Найлом, который сейчас здесь, с ним, который беспокоится, волнуется и заботится о Луи. - Это не твоя вина, - вздыхает он, скользит руками в карманы запачканных джинсов, которые не снимал еще с прошлой ночи. Он знает, что со стороны довольно дрянно выглядит. - Блять, если честно, я пытаюсь понять, как этот день так быстро стал дерьмовым. На губах обоих появляются маленькие улыбки. Вдруг раздается стук в дверь. Блять. Они одновременно поворачивают головы. И Луи не может дышать. Ведь да. Блять. Черт. Он не видел своего отца уже сколько лет? Много. Он даже не знает, что можно сказать ему, что не включает в себя "Пошел нахуй" или "Можешь валить прямо сейчас." Но, опять же, а почему он не может сказать этого? Его отец что, перестанет платить за учебу? И Луи будет вынужден бросить университет и уехать домой, оставить эту жизнь и всех его друзей? Оставить безумный, сносящий все на своем пути ураган - Гарри Стайлса - здесь? Разве не этого он хотел, зайдя в эту комнату почти два семестра назад? Разве не хотел он вернуться домой? Не он ли ненавидел это место и этих людей? Уехать как можно дальше от смиренных загадочных слов Гарри, от спрятанных улыбок и минетных губ? Уехать и оставить его на растерзание акулам, которые уже начали свою трапезу? ... Луи так хуево. - Я открою, - вдруг говорит Найл, спокойно и уверенно, уже шагая к двери. Блять блять блять. Луи кивает, не зная, куда деть руки. Он паршиво выглядит - отвратительно - у него похмелье, разбитое поломанное сердце, и он влюблен в Гарри Стайлса (окей, ладно, это не такая уж шокирующая новость, но... все равно, понимать это, признавать, говорить об этом вслух - все чувствуется по-новому, словно он только что проснулся от комы с перегруженным эмоциями организмом и всем остальным, что на него свалилось, и ему вообще трудно понять происходящее, рассортировать по полкам нужное и ненужное, еще и сосредоточиться на действительно важной и большой проблеме) все в целом вообще ужасно уебищно. Он не успел даже позавтракать и почистить зубы, а его ебаный отчужденный отец сейчас вломится в его жизнь и начнет оценивать, чего Луи достоин, а чего - нет. Какой. Ебанутый. День. Найл в последний раз уверенно кивает Луи, кладет руку на дверную ручку, тянет на себя, и— Зейн. Лиам. И Гарри. Желудок Луи сжимается, комом падает еще ниже, куда-то к ядру Земли. - Парни! - крайне удивленно щебечет Найл, он действительно удивлен - об этом говорят глаза-блюдца и разинутый рот. - Что вы здесь делаете? И вот теперь Луи официально хочет умереть. Хочет, чтобы как в этих американских мультиках - с потолка упала наковальня и раздавила его, раздробив кости, мало ему геморроя, еще и они пришли. Именно в тот момент, когда Луи психически подготавливал себя для натиска, которое вызовет воссоединение отца и сына, на пороге появилась его другая жизненная катастрофа?? Серьезно, блять?? Он не может сейчас находиться рядом с Гарри, с этим ядовитым сочетанием красоты и ебателя мозгов. Не может смотреть на него и его лицо, созданное из лепестков цветов. Не сейчас. Он пытается взглядом сказать Найлу, что не хочет, чтобы они видели его в таком состоянии, но Найл и сам теряется, блуждая взглядом то по одной, то по другой фигуре и понятия не имея, что делать, слушает спокойный тон Зейна. - Мы хотели проверить Луи, - бормочет он, черные приглаженные волосы резко контрастируют с бледной кожей, в глазах - искренность и спокойствие. Он укутан в длинное узкое черное пальто, шею обвивает атласный черный шарф; современная изысканность во плоти, которую нужно хранить за стеклом. Лиам стоит рядом с ним в сером пальто с задранным воротником и в атласной рубашке, застегнутой на все пуговицы, что виднеется из-под серого драпа. Искренне озадаченный, склоняет голову, вопросительно смотрит на Найла и сжимает локоть Зейна. Блять. Насколько еще более смущающей может стать ситуация? Они пришли проверить мертвеца, настолько ментально и физически уничтоженного прошлой ночью, что был не в состоянии удержаться на собственных ногах, которого Гарри пришлось тащить и— Черт. Гарри им все рассказал? Они знают, что он едва мог говорить собственное имя? Что он бросил их всех, потому что был эгоистичным легко поддающимся эмоциям болваном, бросил, чтобы трахнуть какого-то безымянного парня и слизать с языка какой-то девушки таблетки? И теперь ему придется отвечать на нежеланные, разочаровывающие вопросы и столкнуться с полным ПОСТЫДНЫМ- - Гарри сказал, что тебе стало плохо, - с тревогой говорит Лиам, смотрит на Луи щенячьими глазами, хмурит брови. - Что ты рано ушел спать. Мы просто хотим быть уверены, что тебе уже лучше - ты ведь ушел, никому ничего не сказав! Луи молчит. Что? Что Гарри сказал? Что Луи... стало плохо? Он ради него солгал? Окей. Все же надо. Надо на него взглянуть. Гарри смотрит на него, стоит за Зейном и Лиамом и смотрит. Он словно спрятался за ними, в нелепой полосатой желто-черной футболке и черном пальто, выдранный из модного дорогого журнала, закрашенный в серые оттенки и засунутый в пыльный памятный альбом. Неподвластный времени, идеальный, с длинным ресницами, что-то нашептывающими миру, с мягкой и нежной кожей - такой же бархатной как лепестки роз, и глаза как зеленые царапающие шипы, пиздец блять ублюдок чертов. Луи влюблен в него. В этого мальчика. В этого мальчика, до которого можно прямо сейчас дотянуться рукой. Луи влюблен в этого мальчика. Какой же, сука, ужас. И пугает еще больше то, что Гарри на него смотрит, не моргая, с осторожностью, на лице комбинация внимания, бдительности и заботы, а внутри - шторм, цунами, наводнение, и доказательство тому - вспышки в глазах и спастическое сокращение мышц губ Греческой Трагедии. Почти не моргает, только вдох-выдох, только глаза, только кудри да пыльное серое небо в качестве фона. Луи надо отвернуться. Перестать пялиться, потому что если глаза отобразят хоть одну десятую часть обожания, что он чувствует к этому мальчику, тогда он в полной жопе, хотя глубже уже, кажется, некуда, но он... просто еще не готов. Не сегодня. Не этим утром. - Я... Да, - отвечает он, прерывая зрительный контакт с Гарри, чувствуя, как его захлестывает волна. И в то же время в горле сухо, тело обезвожено донельзя, похмелье делает свое дело. - Мне плохо стало. Найл смотрит на него в полном недоумении и наверняка боится открывать рот, потому что может сказать что-то неправильное. Зейн пробегает взглядом между ними. - Что-то случилось? - медленно говорит он. Это не вопрос, Зейн никогда не спрашивает. - Эм. Сейчас не самое лучшее время для посещения, - пытается Найл, кладет руку на плечо Зейна, а Луи отворачивается, слегка отходит от них. Вздыхает, проводит рукой по лицу, пальцами проводит по грязным волосам. - Что-то случилось с Луи? - почти в панике спрашивает Лиам. - Луи? - Ничего, ничего. Он... Его семья скоро приедет. Сюда. Навестить, - Найл осторожно подбирает слова, Луи чувствует это, как и взгляды на своей спине. - Его мама? - снова Лиам, и снова вопрос, - Я думал, они не ладят. Ну типа она его не любит или что-то такое. Ох, Лиам. - Э, не, не тот родитель, - Найл звучит так стесненно и нервно, в любой другой ситуации это выглядело бы до охерения смешно. - Его отец? - с недоверием предполагает Лиам, а Луи хочется закричать и покидаться в них камнями. - Ну— - С ним все хорошо? - вмешивается бархатный голос Зейна, до краев наполненный беспокойством. А потом вдруг голоса стихают, превращаясь в бормотание. Луи сжимает зубы и напрягает челюсть. Луи оглядывается и видит: змеиные глаза Зейна пристально смотрят на Найла, пока они приглушенно разговаривают, широко открытые, наполненные заботой (или жалостью?) глаза Лиама бдительно наблюдают за ними обоими. Найл же им тихо что-то бормочет, спина чуть напряженнее, чем обычно, он стучит носком ботинка и до белых костяшек сжимает все еще открытую дверь. Но хуже всего Гарри. Который смотрит. Просто смотрит. А Луи не хочет встречаться взглядом. - Окей, парни. Хватит шептаться, - внезапно громко говорит он, поворачивается и идет к ним. Он не будет смотреть на Гарри и не позволит им шептаться о нем, когда они в одной, блять, комнате, не даст своему мозгу думать об этом, не будет смотреть на Гарри. На Гарри, в которого он влюблен. Пиздец. - Да, едет мой отец. Да, я не видел его с... не помню когда. Сегодня очень интересный день. Поэтому я лучше надену чистые штаны и окунусь в весь пиздец с головой, окей? Вы, конечно, можете остаться, - он готов молиться, лишь бы они не остались — зачем им оставаться? - но я буду ужасным собеседником. Спасибо за то, что пришли, я это очень ценю. Вы самые лучшие друзья в мире, - он улыбается, надеясь, что его улыбка не выглядит натянутой, а поза - напряженной. Но, конечно же, Зейн видит его насквозь. - Здесь не для кого притворяться, Луи, - бормочет, утомленным взглядом и волной черных ресниц прорезается сквозь душу Луи. - Если хочешь, мы можем уйти. Нет проблем. Луи не отвечает. - Или остаться! - с надеждой предлагает Лиам. Гарри стоит, не двигая ни мускулом, и молчит. Луи растерянно смотрит на Найла. А что еще ему делать? Он хочет, чтобы они были здесь, хочет чувствовать их поддержку и присутствие, но разве это не эгоистично? Вот так впихивать их в ураган событий и дерьмо, в котором он тонет? А что еще хуже, так это Гарри - он не может на него смотреть, потому что боится сделать что-то безумное, например, поцеловать его ладони или убрать за уши кудряшки, вдыхая с шеи его запах. Найл смотрит ответно широко открытыми глазами и безучастным взглядом. Машет рукой в знак отступления. - Тут уже не я решаю. И снова наступает тишина, Зейн ненавязчиво изучает Луи, Лиам беспокойно смотрит между ними двумя, Гарри даже не моргает. Луи не знает, что делать. - Я могу уйти, если хочешь, - внезапно говорит тихий голос Гарри. И, как по щелчку, все взгляды припадают к нему, Зейн и Лиам с удивлением к нему поворачиваются, но Гарри не перестает смотреть на Луи. С грустью, осторожностью, мольбой. Смотреть ему в глаза физически больно. - Нет, - практически на автомате отвечает Луи. Нет, нет, нет, он не хочет, чтобы Гарри уходил. Да, рядом с ним находиться больно и сложно. Но Гарри, который уходит, всего лишь мысль об этом... щемит сердце гораздо больше. - Останься. Пожалуйста, - подчеркивает последнее слово, и вся тревога, вся паника, вся начерченная им отдаленность исчезает из глаз Гарри, заменяясь нежностью, расщепляя ебаную душу Луи на куски. Между ними так много несказанного. Так много. А они лишь смотрят друг на друга. - Залетайте, - радостно восклицает Найл и делает шаг назад, вырывая Луи из грез. Он вздыхает - мурашки шествуют стройным маршем по коже - и идет к окну, парни же устраиваются на софах и креслах, Найл уже наполняет бокалы - наверное, виски - предлагает круассаны и травку. Луи старается стоять как можно ближе к оконному стеклу, ему нужно тепло Солнца. Нужно смотреть на двор университета и студентов, мельтешащих и спешащих на лекции, одетых в мантии или в тряпки от ив сен лорана. Они все так просто улыбаются, им так просто живется... Луи вздыхает и наклоняет голову. - Что пить будешь, Томмо? - спрашивает Найл, и в дверь стучат. В комнате становится тихо. - Блять, - выдыхает Луи, резко поднимает голову и пытается сфокусировать взгляд на чистых стеклянных окнах. - Блять, - соглашается Найл с тихим свистом, голос звучит до предела испуганно. И вновь наступает тишина, секундная, а потом он слышит, как Найл встает, шаркает к двери, открывает ее, и... - Здравствуйте, - здоровается отдаленно знакомый голос. Чарльз. Это он. Это правда... он. Во рту Луи кисло. Вообще все его тело кислое, все еще воняет прошлой ночью и насквозь промоченным отчаянием. Пиздец. - Здравствуйте, сэр, - улыбается Найл, включив деловитый голос. - Чем я могу Вам помочь? По комнате гуляет холодное пугающее напряжение. - Да. Луи Томлинсон живет здесь? Голос глубокий, грубый, сильный. И он возвращает обратно куски расплывчатых воспоминаний. Чарльз требует Луи выйти из комнаты. Чарльз спрашивает, почему у Луи нет девушки. Чарльз висит на телефоне с клиентами и пренебрежительными взмахами рук отгоняет каждого, кто к нему подойдет. Глаза закрываются, кулаки крепко сжимаются - крепко настолько, что смогли бы создать бриллиант из алмаза - в ладони впиваются короткие ногти. - Да, сэр. Он мой сосед, - отвечает Найл, радостно, открыто и дружелюбно, и тон мужчины, стоящего перед ним - полная его противоположность. - Сосед, говоришь? - спокойно и серьезно спрашивает Чарльз. - А ты? - Найл Хоран. Луи не видит, но почти уверен - вот сейчас они жмут руки. - Сын Джонатана Хорана? - Единственный и неповторимый, сэр. Короткий смешок. - Хорошо, - говорит Чарльз. Зубы Луи скрипят от злости. Он слышит щелчок закрывающейся двери, шорох наполированных ботинок по безупречному деревянному полу. Слышит скрип мебели, потому что парни встают. - А вы все...? Как же странно. Как же, блять, странно. - Зейн Малик, сэр. Сын Хана Малика, - равномерный тон голоса Зейна доносится до ушей Луи. Он звучит впечатляюще, даже не пытаясь. - Хан Малик? Канцлер университета? - с интересом и восхищением спрашивает Чарльз. Становится тихо, Луи представляет, что творится за его спиной - Зейн спокойно кивает, стоит весь из себя высокий, открытый и красивый как ебаная греческая статуя. -А я - Лиам Пейн, - объявляет Лиам, его голос тембром похож на игристое совершенство. Бизнес-часть Лиама активировалась на полную мощность. - Мой отец Уильям Пейн. Наверное, слышали о нем? - Ах, да, да. Билл. Хороший человек. Расследовал его дело с компанией пару лет назад. Как он? - Он, - Лиам улыбается, - очень хорошо. Я передам ему ваш привет. Могу организовать обед. - Да, конечно. - явно под впечатлением отвечает Чарльз. А в организме Луи лопаются стальные нервные канаты. Да он вообще заметил, что Луи в этой комнате? И Луи не оборачивается. Не обернется, пока не будет уверен, как на это реагировать. Нет, Чарльз может подойти к нему. - А ты у нас...? - внезапно спрашивает, и Луи замирает, полностью леденеет, но потом— - Гарольд Стайлс, - так же внезапно говорит Гарри своим самым очаровательным голосом, Луи может нарисовать в своем воображении его ядовитую распластанную на все лицо улыбку. Как он расслабляет черты лица, к черту смывает беспокойство и смятение, надевает улыбку победителя, сильно пожимает - но не слишком - руку. - Стайлс, а? - оценивает Чарльз. И пораженно он не звучит. - Стайлс, - подтверждает Гарри. - А вы, конечно же...? - Чарльз Томлинсон, - говорит мужчина. И когда Луи слышит это имя, слышит, как это имя произносится этим человеком... Человеком, который всю жизнь играл лишь роль фантома в его жизни, все становится гораздо ощутимее и реальнее. Блять. Все, что сейчас происходит - по-настоящему. Луи не хочет разворачиваться. - Какое замечательное имя, - улыбается Гарри. - Я бы украл его себе, но не думаю, что это справедливо. - Возможно, - отвечает ему холодный тон. - Вы - отец Луи, да? - все так же непринужденно продолжает Гарри. Луи закусывает щеку. - Да. Он здесь? И Луи едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Пиздец, серьезно? Они на расстоянии вытянутой руки, что за херня? - Эм, он прямо сзади Вас, вообще-то, - мурлычет Гарри, но его голос... едкий? - Вам нужно всего лишь развернуться. Луи обхватывает себя обеими руками, позади слышен шорох ног. - Ах. Луи, - говорит мужской голос, в тоне не чувствуется ни единого намека на радость. - Ах. Чарльз, - Луи поворачивается. - Давно не виделись, - продолжает он, рассматривая его — он почти не изменился: все такой же острый взгляд, волосы тронуты сединой, костюм, как и всегда, накрахмаленный и выглаженный, челюсть напряжена. Луи даже не пытается натянуть улыбку, ощущая на себе взгляд каждого, кто находится в комнате. Ощущая на себе взгляд Гарри, ставшего мягким и обеспокоенным, ощущая, как он вглядывается в его лицо. Чарльз кивает, слегка поджимает губы, светло-каштановые волосы отливают золотом при свете лучей солнца и света, проходящего через призму окон. Так странно находиться с ним в одной комнате, как будто ничего не изменилось и не прошло столько времени. Так странно. Луи кажется, что он спит. А может, все так и есть? Может это просто очень длинная похмельная галлюцинация? Кто знает, вдруг жизнь не настолько дерьмовая, и это все же сон. - Полагаю, твоя мама уже сказала, почему я здесь? - спросил Чарльз, моментально превращая свой голос в деловой. В свой привычный. Блять, столько времени прошло. - Конечно, - Луи скрещивает руки сильнее. - Ты здесь, чтобы проверить, напрасно ли ты тратишь деньги. После этого следует молчание, все смотрят на него, глаза Лиама еще чуть-чуть и вылезут из орбит. Брови Найла поднимаются, почти достают до взъерошенной челки, глаза Зейна прищурены, оценивающе разглядывая всех и вся. Брови Гарри нахмурены, и теперь он смотрит на Чарльза, не моргая и не двигаясь с места, впиваясь в него взглядом. - Разве я виноват, что у меня о тебе такое мнение? - отвечает мужчина, наклоняя голову. В Луи начинает кипеть кровь. - Ни капли, Чарли. Но все же. Было бы прекрасно, если бы ты предупредил. Я даже чай не успел сделать! - из него сочится сарказм, перемешанный с раздражением. По комнате расползается напряжение. Лиам от дискомфорта переминается с ноги на ногу. - Может, поговорим где-нибудь наедине? - спрашивает Чарльз, сверля взглядом. - Великолепная идея. Сюда, - говорит Луи, он зол, он уже зол, не прошло и пяти минут, ведет Чарльза в свою комнату. - Все нормально? - одними губами спрашивает Найл. Луи кивает, кусая себя за язык. Он слышит как Зейн шепчет Лиаму: - Нам пора, Ли. Он заходит в комнату, запускает отца, оставляя дверь приоткрытой. Вот уж дверь он точно не закроет. Сама мысль о том, чтобы остаться действительно наедине с отцом, в этой ловушке, подобна сравнению с самыми жуткими страданиями. - Так, - начинает Чарльз, расставляя ступни далеко друг от друга, запихивая руки в карманы серых брюк. - Так. - Луи скрещивает руки на груди, ставит ноги в то же положение. Он осматривает Луи, блуждает по нему взглядом, с неохотой поздравляет: - Ты завел здесь отличные связи. Я удивлен. И доволен. Луи фыркает. - А я-то как тебя рад видеть. Оу, как у меня дела? Все замечательно, спасибо, что спросил. Как девочки? Они тоже очень хорошо. Так здорово чувствовать проявление твоей заботы, - ровным сухим тоном говорит он. Чарльз сжимает губы. - Луи. Я здесь не для этого. Вау. Просто, блять, вау. Луи трясет головой, пытаясь скрыть гримасу отвращения, скептически смотрит на него, укутанного в неоправданно дорогую одежду и алчность. - Я не помню, когда последний раз видел тебя, - говорит Луи низким голосом. - Мы так и будем притворяться, что все нормально? Не зададим вопросов? Не обменяемся рукопожатиями? Не снимем друг перед другом шляпки? - Я плачу за твое обучение, - продолжает Чарльз, игнорируя его слова. - Я трачу много денег. И мне хочется быть уверенным, что ты - хорошее вложение. Только и всего. И еще раз. Вау. - Ну ты мне и скажи, - огрызается Луи и разводит руки в стороны. - Это моя жизнь. Это я. Я - хорошее вложение, отец? Он вздыхает, потирает виски. - Какие у тебя оценки? - Мне тебе, блять, что, табель успеваемости выдать? Сам ищи эти документы. Я учет не веду. - Он врет. Оценки можно посмотреть онлайн когда и где угодно. Абсолютно любому студенту. Но ему этого он говорить не будет; встречаясь с жестким взглядом Чарльза, он напрягает челюсть и дает себе установку - смотреть ему прямо в глаза, не моргать. - Ты не ведешь учет своей работы? Ни одной? - Блять, у меня тут не ебаный офис, не видно? - За языком следи. - А что не так? - наигранно-невинно спрашивает Луи. Чарльз молчит. - Зачем ты вообще пришел? Еще и так неожиданно. Просто посмотреть, как я тут тружусь? Ты не мог позвонить школе? Избавил бы меня от кучи неприятностей и сохранил бы время обоих. Чарльз опять молчит, рассматривает Луи, вглядывается в лицо, а потом кивает. - Да, ты прав. У меня другие причины, - пробегает глазами по комнате. - Я хотел посмотреть на мужчину, которым ты становишься. Луи кивает, едва подавляет желание закатить глаза. - Ну. Вот он я. Кто есть, тот есть. Если ты этого не одобряешь, то предлагаю сделать то, что ты должен был сделать в первую очередь - сходить к секретарю или кому-то там. Поговорить с ним. Разрешить все вопросы. Найти ответы. И потом уже решить 'стою я' или нет. И опять тишина. Чарльз смотрит злостно. Луи - враждебно. - Ты правда не изменился с тех самых пор, когда я видел тебя в последний раз, - спокойно отвечает он. - А тогда ты был просто мальчишкой. - Не учи меня жить. - Я не учу. - Блять, - выдыхает Луи через нос и отворачивается. - Каковы твои планы, Луи? Что ты собираешься делать с предоставленной мной тебе возможностью? Возможностью. - Упущу все, что можно, просру все нахуй. - Я серьезно. Луи знает это, знает, что его отец хочет поговорить и поступить надлежащим образом, поэтому это вгоняет его в такую ярость; поэтому он бродит по комнате, переставляет вещи, осматривает, он не хочет стоять спокойно, не хочет играть в игру, затеянную Чарльзом, давать ему то, что тот хочет. А еще он не хочет сдаваться. - Я как-нибудь разберусь, окей? - не раздумывая, говорит он, изучая шторы. - Тебе нужна карьера. - У меня будет. Я очаровательный. Я достаточно много знаю. Со мной все будет хорошо, Чак, - он тянется к ручке гардероба. - Я не буду финансово тебя поддерживать, знай об этом. - Ты уже десять лет этого не делаешь. Мне этого и не нужно. Не хочется напрягать твою чековую книжку. На лице Чарльза вздуваются желваки. - Значит, ты планируешь стать бездомным. Луи вздыхает, осматривая стакан, стоящий на тумбочке. - Слушай, все будет нормально, окей? Со мной все будет охуительно нормально. - Каким это образом? - спрашивает он, приближаясь к Луи. - Куда ты пойдешь? Что ты будешь делать? Кто тебя будет слушать? Луи молчит, вопросы слишком стремительно на него набрасываются. Он не любит думать о будущем, не любит и не хочет слышать и слушать эти мысли. Из-за них появляется чувство беспомощности. Паника. Он ничтожен, ничего не умеет, слишком молод. Мысли о будущем его нихера не успокаивают. Он ненавидит это. И ненавидит, что отец вечно так делает. - Луи, - тихо говорит Чарльз. Низким тихим голосом. Звучит как угроза. Луи игнорирует его. - Ты не имеешь права задавать такие вопросы. У меня нет причин на них отвечать. - Луи. - Просто уйди, блять, просто уйди, - продолжает Луи, голос на октаву выше. - Все это поебенское размусоливание бессмысленно. Ты приехал сюда просто посмотреть на меня? Ну так езжай обратно! - Луи, - снова говорит он, более настойчиво, края слов и углы его тона острые. Острые настолько, что что-то разрезают внутри Луи. В каких-то местах, о существовании которых он не знал. Почему ему не похуй? Почему это его беспокоит? Что его отец вообще здесь делает?? - Со мной все будет хорошо, - тише говорит Луи, почти себе под нос. - Луи. Не полагайся, что о тебе будет заботиться мир, - говорит Чарльз, а Луи смотрит на пол, себе в ноги. - Уж кто-кто, а ты ему почти ничего предложить не можешь. И вот оно. Вот что задевает Луи. Просто охуеть как задевает. Он чувствует, как весь его, казалось бы, талант к чему-то, просто утекает сквозь пальцы, его уверенность в себе рушится, выдергивает опору из-под ног. Но потом дверь с хлопком открывается. - Да как, блять, вы смеете говорить такое, - шипит голос. Луи поднимает голову. В дверях стоит Гарри, в глазах бурлит ярость. И у Луи замирает дыхание. Чарльз оглядывается. - Извините, чт— - Вы не имеете, блять, никакого права приходить сюда и говорить такое своему собственному сыну. Ни одного! Ебаного! Права! - Гарри почти кричит, лицо краснеет от ярости, глаза широко открыты и блестят. Он будто горит весь, пылает ярким пламенем, обжигает и трещит, готов истребить мир и само Солнце. Челюсть Луи наверняка отвисает. Он не спит? Как он вообще здесь оказался? Все это время стоял под дверью и слушал? - Ваш сын - Луи - потрясающий, - продолжает Гарри, с особым жестоким рвением заходит внутрь, в глазах мельтешит внутреннее пламя. И сейчас он - воплощение несокрушимости, одержимости, демонстративного неповиновения. Даже если тело слегка дрожит, и дыхание чересчур резкое, и линия плеч трясется - от гнева ли или страха - но он продолжает впечатывать слова в окружение комнаты, не перебиваясь на элементарные вдохи-выдохи. - Он действительно умный — а уж я точно знаю, потому что был его личным репетитором — может написать отличное эссе, он прекрасно запоминает формулы, уравнения и с легкостью вычисляет в процентах всю ту банальную хуйню, что здесь требуют. Но то, что он умен, доказывают не только его образованность и оценки. Он умен везде и всегда, о чем бы вы не подумали. Он—он видит людей насквозь. Его глаза такие яркие. Как будто глянцевые, стеклянные, блестящие. Луи не может отвести взгляда. Не может чувствовать. Он не чувствует собственного языка, сердцебиения, холодного пола под босыми ногами. Лишь слова Гарри - исключение всему этому. И лишь шок на лице Чарльза, не способного сказать ни слова. - Он понимает людей, он честный, умный, хороший и он просто... просто знает все. Абсолютно все, - Луи может умереть от остановки сердца, вот прямо сейчас, в эту самую, мать ее, секунду. Голос Гарри стал более шатким, его тело словно ослабевает. И в этот момент Луи понимает, что это не просто вспышка ярости или энтузиазм, ставший гневом, нет, его поглотило другое - мучительный кошмар, агрессивный страх, террор. Гарри в ужасе. В его глаза проникает страх. - Он не такой как все — все остальные скучны, они пусты изнутри, - изо рта выходит рваный выдох, он задыхается словами. Руки дрожат. - Он совершенно другой. Хороший. И он - Ваш сын. Блять, Вы должны им гордиться, так сильно гордиться. Вы должны... - резко прерывает себя, трясет головой, кулаки крепко сжаты, грудь вздымается. - Вы говорите такое своей семье... Своему сыну. Говорите такое Луи. Когда должны почитать то, что у Вас есть. Вы должны быть благодарны, - он делает глубокий судорожный вздох, собирает в себе остатки самообладания, успокаивается. - Поэтому не смейте говорить, что он ничего не может предложить миру, - и на секунду становится оглушающе тихо, в лице Гарри что-то меняется, играет с чертами его лица что-то необъяснимое. Что-то до боли нежное, искреннее, что невозможно понять и расшифровать. У Луи перехватывает дыхание, когда Гарри продолжает. - Не смейте, потому что он — весь мир. На последнем слове его голос ломается. И как будто швырнули со всей силы в воду, захлопнули дверь бункера - все шумы резко прекратились, в ушах звенит. Тишина. И нарушает ее лишь яростное дыхание Гарри. И бешеное биение сердца Луи. Слова эхом отдаются внутри черепа и стенок организма, отпрыгивают от грудной клетки и вдавливаются в барабанные перепонки, наверное, навсегда. Охренеть. Охренеть. Он ведь еще часов десять назад думал, что Гарри хочет от него избавиться. Гарри, который только что заступился за него перед отцом, буквально послал его нахуй и сказал... сказал эти потрясающие, великолепные слова о Луи. Это слишком. Луи не успел переодеться. Даже душ еще не принял. Почему всегда все тотально меняется за секунду? Почему всегда всего становится чересчур много? - Ты слишком наглый для своего возраста, - наконец отвечает Чарльз, спокойно, тихо, заостряя внимание на каждом слове, разглядывая Гарри с завуалированной неприязнью. - Ты к этому разговору никак не причастен. - Извините, что не смог не подслушать весь тот пиздец, что вылетал из Вашего рта, и просто уйти, сэр, - огрызается Гарри; и это не тот Гарри, которого Луи видел перед незнакомцами. Это не павлин, что широко и криво улыбается, просто потому что может, не золотой мальчик, швыряющий в толпу остроумные комментарии и заманивающий всех к себе взмахом руки. Это не ходячий труп с пустым взглядом. Это яркий, живой Гарри. Сражающийся за Луи. Искренне. Яростно. Это Гарри. Живой. Самая живая его версия, которую Луи когда-либо посчастливилось увидеть. Луи хочется рыдать. Нахмуривший брови Чарльз поворачивается к Луи. - Я пойду в студенческий офис. Здесь я уже увидел достаточно. Ты был прав. Мне не стоило приходить, - он шагает к двери, вперед, туда, где стоит Гарри, высокий, светящийся изнутри, который тяжело дышит и наконец-то разжимает кулаки. Луи прищуривает глаза, наблюдая за его уходящими пятками, но что-то неожиданное и болезненное резко распухает в его груди, что-то, не имеющее названия. - Ты видел ровным счетом ничего. Пришел сюда, сделал какие-то выводы, но ты до сих пор ничего обо мне не знаешь, - громко и резко говорит он. Чарльз застывает. Он слегка поворачивает голову, за напряженной линией плеча почти не видно лица. - Я слышал слова Гарольда. - Но не мои, - рычит он, отказываясь смотреть на Гарри - боится, что может сломаться, рассыпаться на куски. И он не может допустить, чтобы его отец это увидел. Такого удовольствия он ему в жизни не доставит. Чарльз молчит, осматривая Луи, внутренней борьбой искажая всю глубину своих голубых глаз. - Думаю, мы предпримем попытку поговорить еще раз, - говорит он после. - Как-нибудь в другой раз, - он смотрит так, словно собирается сказать что-то еще, и Луи навостряет уши, концентрируется, понимает, что буквально хочет вытянуть из-под его кожи несказанные слова, но ожидания тщетны. Ничего не происходит, и его отец уходит, проходя мимо Гарри и сильно его задевая. Оставляя Гарри и Луи наедине. А сердце словно отпинали, нанесли увечья и повреждения. - Куда ушли другие? - прочищая горло и быстро моргая, спрашивает Луи. Нужно оттолкнуть мысли об отце, сейчас не время думать о нем, вообще никогда не время думать о нем, но сейчас - особенно. И не надо из-за такого расстраиваться. Не после всего, через что он прошел. Разве его организм этого не понимает? - У Зейна, - тихо говорит Гарри, грустным взглядом смотрит на нервного, ерзающего Луи, смаргивает накатывающие слезы. - Они посчитали, что тебе не помешает приватность. - Понятно. А ты тогда...? - Он пытается говорить обычно, вернуть голосу прежнюю ясность и беззаботность. Гарри поджимает губы, смотрит широко открытыми глазами. - Он мне не понравился. Луи поднимает брови. - И поэтому ты остался, вместо того, чтобы уйти? Тишина. - То, как ты с ним разговаривал... - говорит Гарри, голос едва громче шепота. Он, похоже, очень удивлен, даже, можно сказать, шокирован. - Он заслужил, - хмурясь, говорит Луи. Гарри тут же кивает. - Заслужил, - и это согласие как зарождение чего-то нового, столь светло и четко мелькающего перед глазами. И какое-то время тишина давит на все сразу, пока Гарри находится где-то в своем собственном мире, пока глаза смотрят в одну дальнюю точку, пока все тело Луи трещит от электричества, ведь он влюблен в Гарри, и по каким-то причинам понимание, по-настоящему конечное понимание вгрызается в кору мозга. Особенно сейчас, когда сердце кажется деформированным куском мусора, когда ломит все тело, когда слова Гарри до сих пор эхом отдают по ушам. Между ними так много несказанных слов. - Теперь все хорошо? Сегодня? Сейчас? - спрашивает Гарри хриплым слабым голосом, отводит взгляд. Луи смотрит на него пристально, хочет успеть поймать ту хрупкость в его глазах, румянец на щеках. - Я думал, со мной все кончено, - говорит он без обиняков, чувствуя, как лицо кривится и стягивается, сочится грустью и муками. Гарри закрывает глаза, опускает голову. - Я хотел, чтобы все было кончено, - сильно хмурит брови. И затем тише, почти шепчет про себя, - Я так сильно пытался все закончить. Грудная клетка Луи может уже давно раздроблена, а может разломалась только что. Желудок уничтожил все соки. Внутри него творится нечто ужасное и смертоносное. - Зачем? - спрашивает Луи. - После всего, что ты только что сказал.. - Я действительно так думаю. Луи сглатывает. Слишком. - Хотелось бы верить в это, - говорит он, ощущая, как новое чувство вырывается на свободу и растекается по венам в самые дальние уголки. Он шагает вперед и, почти не контролируя себя и свое тело, поднимает руку и кладет ее на щеку Гарри. Он бледнеет, его тело предает его, в голове крутятся беспорядочные мысли, но смотреть на Гарри - как находиться под действиями сильнейших заклинаний и чар, молочная прохладная кожа ощущается такой мягкой под теплой рукой Луи. - Я больше не хочу, чтобы ты пытался избавиться от меня, Гарри. Он качает полуопущенной головой, хмурится, под прикосновением Луи его тело расслабляется. - Даже если бы я попытался, я бы не смог. Слишком поздно. - Слишком поздно? Гарри поднимает голову, смотрит остекленелым взглядом. - С тобой все хорошо? - шепчет он, смягчая выражение лица. Луи кивает, осмеливаясь провести большим пальцем по гладкой щеке Гарри, еще сильнее смягчая взгляд парня. В глазах тотальное облегчение. - Замечательно, - он кусает губу, отводит взгляд. - Сожалею о твоем отце. Я знаю... Знаю, как трудно тебе может быть. Ну конечно же. Уж кто как не Гарри знает тяготы, что рождает наличие дерьмового отца. Дерьмовой семьи. И теперь Луи, из которого буквально сыпятся необузданные эмоции — эмоции, которые он не ощущал годами — и непреодолимое переполняющее чувство ненужности, и очень, очень шаткое чувство собственного достоинства, пострадавшее от нападающих на разум мыслей, насильно внедрившихся ему в голову... Теперь он думает: так вот каково быть Гарри. Вот какое бремя эмоций он несет на себе целый день. И поэтому вариант 'опустошить себя, освободиться от любых эмоций' кажется таким привлекательным, поэтому гедонизм настолько неистово желаем. Мысль въедается в Луи глубже и глубже, а ему лишь хочется вцепиться в Гарри. Он хочет схватить маленького засранца, заточенного в его сердце, и, господи. Он влюблен. Он влюблен в него. Блять, он должен успокоиться. Ему нужно побыть в одиночестве. Он переполнен. К счастью, млечное урчание голоса Гарри прерывает тишину именно в этот момент. - Мне нужно идти, - мягко говорит он, хватая Луи за запястье обеими ладонями и нежно убирая руку с щеки. - У меня—у меня ужин с профессором. Луи снова кивает, чувствует так много, что не чувствует ничего. - Но завтра вечером я устраиваю ужин. Лишь для нас пятерых. В моей комнате. Придешь? - спрашивает он, спиной постепенно пятясь к двери, обнадеживающе смотрит на Луи. Луи рисует на лице улыбку. - Только если ты не скажешь мне, что я - твой интерес, которым ты переболел еще на первом курсе. Лицо Гарри темнеет, ноги останавливаются. Он смотрит вниз, стыдливо, светлый цвет заползает на шею. - Луи—Я знаю—Я—Мне жаль— - Я приду, - со спокойной нежностью прерывает Луи, все, хватит с них, они наигрались в ублюдков, пора включать свет и играть за хороших. Просто... Гарри такой чувствительный. Как новорожденный котенок или одуванчик. И от этого в груди теплеет. Окей, он слишком влюблен. - Придешь? - спрашивает Гарри и поднимает голову. Такое чистое красивое лицо. Полное невинных надежд и искренности. Парня, которого он однажды знал, и Гарри, который сейчас перед ним, разделяют целые Вселенные. - Всегда, - говорит Луи и понимает, что идет за Гарри, в любую секунду готовый догнать его и вернуть. Оставить в своей комнате, или в своей кровати, или в своих руках, или... да где угодно, правда. Лишь бы рядом. Гарри улыбается, поцелуй ямочек ловит льющийся из окон свет. - Отлично. Тогда до завтра? Да? - его голос такой сладкий и нежный. Почему такие разговоры вообще причиняют боль? - До завтра, - обещает Луи, не в силах моргнуть, теряясь в мальчишке перед ним, чья улыбка каким-то образом стала жутко проникновенной еще с прошлой ночи. (Луи ненавидит влюбляться. Больше такого никогда не будет.) С губ Гарри слетает Солнце. - Ох, Луи? Луи ждет, напряженно ожидая. - Ты сегодня прекрасно поступил. С отцом. То, что ты говорил ему и как держался... - он в восхищении качает головой. - Я никогда не смогу быть таким, как ты. Но, - Гарри нервно слабо смеется, склонив голову, не убирая с лица упавшие кудряшки, ковыряясь носком ботинка в земле. - Ты заставил меня... заставил хотеть, попытаться быть. Эм. Ты мне дал... надежду. Понимаешь? - и Гарри правда краснеет. Луи хочется прямо сейчас впасть в кому. Потому что чересчур много эмоций. Луи открывает рот, чтобы ответить, сказать хоть что-нибудь, но он не успевает, замок на двери щелкает, и Гарри уходит. И всего сразу слишком, слишком много.