***
Луи — очень хороший парень. В смысле, охерительно хороший парень. Даже нет — не "хороший". Невероятный. Целиком отдающий всего себя. Великолепный. Поразительный. Может, немного глупый. Пришибленный. Совсем слегка напоминает восторженного щенка? Да неважно. Луи — хороший человек, и только поэтому прямо сейчас он чуть ли не жонглирует пятью коробками с бирками пекарни—наполненными различными пирожными, украшенными дотошно красиво и аккуратно—и поднимается по этой ебаной бесконечной витой лестнице, ведущей к квартире Зейна. Проблема мирового масштаба. Когда он, наконец, добирается до верхушки и умудряется резко толкнуть дверь плечом, не запнувшись и не уронив, первое, что он видит перед собой — безукоризненно накрытый стол—на пятерых—и Гарри, держащего в каждой из рук по большому, очень разных по виду, цветку, и бегающего с одного на другой глазами-блюдцами. - Который из них шепчет: "мы будем скучать по тебе, но очень рады, что ты отправляешься на реабилитацию"? - спрашивает он, встает у Луи на пути и машет перед лицом цветами. Луи, прекрасно убежденный, что с Гарри сопротивляться и отнекиваться бесполезно, (несмотря на свое положение — господи, руки затекли и начали ныть, а картон словно вошел под кожу в районе бицепсов), вздыхает и смотрит сначала на серо-голубую розу в левой руке и пурпурно-розовую звездообразную лилию в правой. Немного сбитый с толку, поджимает губы. Какой там вопрос был? - Э-э, - выдавливает он, игнорируя тупую боль в плече и перекладывая чуть больше веса коробок на другую руку, - ... правый? Глаза Гарри буквально выпрыгивают из орбит. - Нет, Лу! Нет, этот слишком кричащий, - отчитывает Гарри, баритон граничит с плаксивым тоном. Ну блять. - Ты вообще слушал, о чем я сегодня говорил весь день? Может тебе вообще плевать на сегодняшний день? Ты даже не пытаешься приложить усилия и сделать Лиаму приятно. Ты просто— - Воу, воу, притормози, Кудряшка, - перебивает Луи, заставляя Гарри надуть губы. Преувеличенно вздыхая, он проскальзывает мимо него, ставит коробки на стол—осторожно, не задевая сервиз и искусно сложенные салфетки—поворачивается и встает к нему нос к носу, обхватывая его лицо руками. Видимо, сегодня один из таких дней. - Гарольд, - начинает он, даже не пытаясь убрать ухмылку, взгляд Гарри падает на его губы. - Я знаю, что ты хочешь устроить Лиаму идеальный день— - Он отправляется на реабилитацию, Луи. Конечно нужно все сделать идеально— Луи затыкает его, прижимая указательный палец к пухлым губам. - Он будет идеальным вне зависимости от того, какими цветами ты украсишь стол. Гарри издает фальшивый хнык, и Луи давит пальцем чуть сильнее, чуть глубже, ощущая края зубов кожей. - Ты отлично справился, любимый. Как и всегда. Обед будет просто замечательным. Не только из-за нас пятерых, но и благодаря твоим навыкам задавать атмосферу окружающей обстановке—осознанно или нет. Так что, пожалуйста, просто укрась стол розами, поставь лилии где-нибудь еще и помоги мне распаковать пять—больших, должен добавить, коробок, которые я аккуратно донес прямо из пекарни. Пешком. Потому что ты меня попросил. И я ни разу не пожаловался, - Луи убирает палец с губ Гарри, готовый начать распаковку кондитерских изделий максимально быстро и красиво, потому что Зейн обещал вернуться с Лиамом с минуты на минуту. Час назад. Внезапно, Гарри улыбается и хватает Луи за руку, не давая ему подойти к столу. - Ты потрясающий, - бормочет он, прижимая губы к тыльной стороне руки Луи. Его взгляд, полный обожания, смотрит на Луи, в глаза, сквозь. - Ты знал об этом? В сердце Луи что-то лопается. Лопается и растекается липкой сладкой жидкостью по внутренностям, может даже вытекает на пол и впитывается в древние половицы. - Знал, - Луи пытается сказать самодовольно, но голос слегка дрожит, и он почти уверен, что трепещут гребаные ресницы и розовеют щеки. Тело — его предатель. - Но всегда приятно, когда об этом напоминают. Гарри шире улыбается, тянет Луи на себя для поцелуя, вцепляясь пальцами в поясницу. Эта липкая жидкость везде. Даже в ногах, прикрепила его, и теперь Луи, наверное, уже никогда не сможет отцепиться от рук Гарри. Какая беда. - Значит, я буду напоминать тебе как можно чаще, - бормочет Гарри ему в губы, одна только его ямочка заносит мысли Луи в двенадцать разных направлений, и все они наполнены слюнями и сбивающей с ног любовью. - Поэтому я и люблю тебя, - отвечает Луи, тело покрывается мурашками и вибрациями в точках соприкосновения с телом Гарри. На лице Гарри расплывается еще одна улыбка, он отстраняется, чтобы посмотреть на Луи хмельным и ласковым—как жаркое лето—взглядом. Под пристальным взглядом Луи тает еще сильнее, словно что-то настойчиво и ритмично сокращается в его теле, расслабляет все мышцы, и, блять, Гарри такой прекрасный. И он смотрит на Луи, словно думает то же самое—словно тоже считает Луи прекрасным. Блять. И прежде чем у Луи подкашивает в коленях (да, такое может случиться, уже случалось когда-то—но никто ничего не докажет, и он не хочет об этом говорить), Гарри отступает, выскальзывает из хватки Луи и подходит к кондитерским коробкам, мелкие—словно сахар—кристаллы на бархатной ткани пиджака отражаются бликами в комнате. И Луи не чувствует укол обиды—конечно же нет. Он знает, почему Гарри не сказал... ничего в ответ. Знает, что для него все еще слишком ново, свежо и неизведанно, что он только сейчас начинает идти по пути, который сам, а не кто-то, считает правильным, и говорить "я люблю тебя" — совершенно чуждое для него понятие. Этот концепт абсолютно доступен для понимания, и, если бы его попросили, Луи бы смог написать целое эссе, рационально объясняя все по пунктам. И все же. Это несколько... разочаровывает. Ладно, проехали. - Нужно позвонить Рори, - говорит Гарри, поднимая крышки коробок и рассматривая содержимое. - Рори? - удивленно спрашивает Луи. Он подходит к Гарри со спины и кладет подбородок ему на плечо. - Это еще зачем? - Разложить выпечку, для чего же еще. Луи оторопело смотрит. - Ты не можешь... сам разложить их по подносам? - брови непроизвольно поднимаются вверх. Гарри смотрит в ответ. - Ты что, серьезно? - продолжает Луи, пытаясь не смеяться, кладет руки на его бедра и внимательно вглядывается ему в глаза. - Ты весь стол украсил и не сможешь разложить—, - он останавливается, потому что Гарри кусает губу и чересчур невинно поднимает взгляд к потолку. - Гарри, - говорит он, понижая голос. - Ты сервировал стол? Гарри прочищает горло и смотрит обратно на него. - Эм. Технически? - пауза. - Нет. Ха, охуеть. Луи тянется ладонью к своим глазам и трет их. - Но, - продолжает Гарри, убирая его руку, на лице начинает появляться улыбка. - Я сам выбирал чашки! И цветы. И столовые приборы. - Кто тогда сервировал стол, Гарри? - раздраженно спрашивает Луи. И, возможно, кусает щеку, чтобы не выдать свою улыбку. Возможно. Гарри поджимает губы и заводит руки за спину. - Гарри, - настойчиво повторяет Луи, кусая щеку сильнее, Гарри качается на пятках, из-за чего завиток волос у лба подпрыгивает. - Рори, - наконец признает он. - Рори?? - восклицает Луи и тут же тянется рукой к талии Гарри, нежно его щипает. Гарри смеется, ярко и громко, сразу же перехватывает ладонь Луи и сильно сжимает своими пальцами. - Хватит! - хихикает он, но не отодвигается. - Ты и так притащил сюда Рори и заставил его сервировать стол, и теперь ты хочешь снова ему позвонить? Блять, совсем что ли? - отчитывает Луи, смеется над Гарри, который очень забавно и безуспешно пытается остановить руку Луи, смеется над его смехом, смеется над тем, как комната цветет и пахнет из-за присутствия Гарри. Смеется, потому что он очень, очень, охренеть как влюблен. - Я выбирал наряд и был занят, - влачится голос Гарри столько, за сколько нормальный человек успел бы сказать три предложения. Медленный, настойчивый и до безумия музыкальный, несмотря на монотонность. Луи мотает головой, улыбаясь. - Что мне с тобой делать, - вздыхает он, желая не звучать настолько влюбленно, подходит ближе и тычется носом в щеку Гарри, оборачивая руки вокруг талии. Гарри льнет к нему, кладет свои руки на руки Луи. Улыбается. Он всегда улыбается. - Оставь меня у себя, - бормочет Гарри, слегка прижимая губы к его лбу. - Мне говорили, что я очень хорошо выполняю роль красивого украшения. Красивого украшения? Украшения? Господи. Нет. Нет. Луи хмурит брови и отступает назад; берет Гарри за подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. - Ты не украшение, Гарри, - говорит он, на языке сидит колкое чувство, он слышит, как его голос слегка подрагивает. Совсем чуть-чуть. И ладно, окей, да. Когда дело касается такого рода вещей, когда дело касается сомнений Гарри в своем значении и ценности, Луи относится к этому слишком щепетильно и становится чрезмерно чувствительным. Но блять—у него есть все права и основания. Учитывая их прошлое, учитывая прошлое Гарри, учитывая все, он имеет полное право сверхчувствительно реагировать, и он может и будет внушать Гарри, чего он на самом деле стоит беззастенчиво и твердо стоя на своем. Он может и будет отдавать всего себя, вкладываться по полной и делать все, лишь бы Гарри чувствовал поддержку и уверенность. Гарри от удивления молчит из-за внезапной реакции Луи, но слушает его, взглядом бегая по его лицу. - Кто бы тебе это ни сказал, он просто дерьмо, - продолжает Луи, прижимаясь к нему сильнее. - Ты не украшение! Ты человек. Замечательный человек—со своими собственными действиями и мыслями и... И ты здесь не для того, чтобы просто красиво выглядеть. Ни за что, никогда. Луи пытается не вспыхнуть от злости. Ему нужно успокоиться—его гнев словно всегда старается выжать из него все, что в нем копится. Какое-то время Гарри просто на него смотрит, на лице нечитаемое выражение. А потом на лице медленно начинает появляться улыбка, и он наклоняется, прижимая свои губы к губам Луи, убирая его руку со своей талии и переплетая пальцы. - Разложи пирожные со мной, - говорит он, его улыбка широкая и нежная, голос мягкий. Гнев Луи мгновенно улетучивается, хмурая складка у бровей плавно заменяется улыбкой. Улыбкой, которая очень быстро становится идиотски большой. Даже щеки тянет. - Это же будет сложно сделать с твоей рукой в моей, - дразнит он и сжимает пальцы Гарри сильнее. - Нет, - говорит Гарри и улыбается еще шире, когда начинает разворачивать вощеную бумагу единственной свободной рукой.*
Вскоре стол оказывается полностью накрытым—выпечка деликатно разложена по блюдцам и блестящим подносам—и слышится стук в дверь. Луи с любопытством открывает дверь—еще существуют те, кто стучатся в дверь?—и видит... Найла. - Ты чего стучишься? - поднимая брови, спрашивает он. Найл пожимает плечами, руки засунуты глубоко в карманы джинсов, черная рубашка закатана до локтей. На лице читается вина, взгляд затемнен тенью. - Ну, без предупреждения херово как-то, - объясняется. Луи хмурится. С того самого момента, когда Лиам передознулся, Найл был... не Найлом. Он стал осторожным, тихим, робким—едва говорит с Рори, потому что больше не принимает ничьей помощи и никого ни о чем не просит, закрывается в своей комнате и делает домашнюю работу до восьми—а потом сразу же ложится спать. Правда ложится в кровать. И по-настоящему спит. Затем завтракает. За пианино не то что не садится, даже не смотрит — боится разбудить Луи. Это просто ужасно. И Луи такое даже в какой-то мере ненавидит. Сильно ненавидит. - Почему херово? Это же мы, это же квартира Зейна, - говорит Луи и отходит назад, жестом приглашая Найла зайти. С руками все еще в карманах он медленно заходит. - А виски? - шутит Луи и бросает взгляд на смотрящего на них с грустной улыбкой Гарри. Найл мотает головой и осматривает комнату. - Не думаю, что это будет уместно, - спустя молчаливые секунды говорит он, пожимая плечами. - Учитывая ситуацию. - Хм, верно подмечено, - Луи пытается не звучать осуждающе. - Рад, что ты пришел, - говорит Гарри, пытаясь слегка улыбнуться. Найл тоже особо не старается. - Спасибо, друг. Рад находиться здесь. И тишина. - Лиам будет счастлив тебя видеть, - добавляет Луи и приобнимает Найла за плечи. - Он по тебе скучает. - Не понимаю, почему. - Потому что ты один из его лучших друзей. И он тебя любит. - Не понимаю, почему, - повторяет он, и Луи сглатывает скапливающееся у задней стенки горла разочарование. - Найл, хватит себя винить. Лиам тоже виноват—он сам так сказал. Даже по-другому, он сказал, что считает себя полностью виновным, - говорит Луи уже раз в сотый, но Найл, как и всегда, лишь отмахивается. - Неважно, я пришел только потому, что сильно хочу его увидеть, прежде чем он уедет. Луи еще раз беспомощно смотрит на Гарри, который в ответ мотает головой и сочувственно сжимает рот. - Ладно, я рад, что ты пришел, - вздыхает Луи. Найл кивает и ничего не говорит, просто идет и останавливается возле окна, видимо, не собираясь садиться.*
В комнате висит такое сильное напряжение, что Луи как ошпаренный вскакивает с кресла и с восторгом приветствует Зейна с Лиамом, когда они, наконец-то, приезжают. - Вот и наш золотой мальчик! - кричит Луи и буквально запрыгивает на Лиама с объятиями, тот в ответ смеется и краснеет, обнимая в ответ. Зейн наблюдает за ними с нежной улыбкой и блестящим взглядом, он пахнет как зажженная сигарета и солнце. - Простите, что задержались, - говорит он, не отрывая взгляда от Лиама. - Просто добирались пешком. - Да, я хотел насладиться своей свободой, пока она у меня еще есть, - с грустью подтверждает Лиам. Зейн закатывает глаза. - Тебя не запрут в подземелье, Ли. - Откуда тебе знать? - Лиам выглядит как щенок. - Мой отец звучал так, что я только и могу представлять подземелье... Зейн вздыхает и притягивает его к себе, пробегает губами по щеке. - Все будет замечательно. Я лично позабочусь об этом. Если тебе что-то не понравится, я сразу же вырву тебя оттуда и доставлю куда-нибудь получше—в любую точку мира. Лиам удовлетворенно улыбается. - Я люблю тебя, - с глупой широкой улыбкой говорит он. - И я тебя, - отвечает Зейн—у них все так просто—и ведет Лиама к столу. Они садятся, Лиам сразу же вслух отмечает красоту цветов—Гарри словно с ног сшибает, цветком распускается, гордо и широко улыбаясь—и все кажется таким нормальным и привычным, что Луи лишь спустя мгновения понимает, что еще одно из кресел до сих пор пустует. - Найл? - зовет он и поворачивается. Он по-прежнему стоит у окна, прибился в уголок комнаты, все его тело выдает неуверенность и осторожность. Его нахмуренный взгляд контрастирует с бледным солнечным лицом, голубые глаза отдают пасмурным летом. Неправильно неправильно неправильно. - Найл, садись, - говорит Луи, призывно улыбаясь и махая рукой над столом. - Не стесняйся. Найл кусает губу, не шевелится. - Да, пожалуйста, сядь, - улыбается Лиам, теребит салфетку одной рукой и отодвигает кресло другой. - Я тебя вечность не видел, друг. Я по тебе скучал! - лицо Лиама невинное, открытое, а улыбка такая же яркая, как и начищенный до блеска сервиз перед ними. Он, наверное, и не понимает, как Найлу было хуево все это время. Нет—зачеркните. Он понятия не имеет. - Если ты хочешь, - низким тихим голосом соглашается Найл. Неправильно. Лиам наклоняет голову, насмешливо улыбаясь. - Конечно же я хочу. Иди сюда. Найл стоит секунду неуверенно, но потом улыбается, подходит и садится, отвечая на улыбку Лиама улыбкой еще шире. - Спасибо, что пришел, - искренне говорит Лиам. Найл сияет — как лампочка, честное слово. - Спасибо, что пригласил. И может Зейн, Луи и Гарри смотрят на них, слабо улыбаясь. И может становится немного неловко, когда оба парня поворачиваются к ним и одновременно поднимают брови, замечая три пристальных взгляда. - Что ж, - объявляет Луи, прочищая горло и пытаясь сохранять самообладание. Но он все равно не может перестать улыбаться, видя, как улыбается Найл—по-настоящему улыбается—и все словно моментально становится нормальным, все становится так, как раньше. И блять, его тело опять предает его, он чувствует, как накатывают эмоции, блять, почему его глаза так с ним поступают? Почему они слезятся?? - Давайте поедим, - заканчивает Гарри, проводя тыльной стороной руки по бедру Луи под столом, словно утешая. И это нисколько не помогает его хрупкому эмоциональному состоянию. - За Лиама, - провозглашает Гарри, поднимая бокал с шампанским вверх. Воскресают лучезарные улыбки, все взгляды обращаются на сияющего Лиама и его дикую счастливую улыбку, полупрозрачная пузырящаяся жидкость сверкает под светом комнаты во время каждого поднятого бокала. Сверкает так же, как и улыбка Гарри. (Не то чтобы Луи смотрел. Сейчас главный здесь — Лиам. Луи обращает внимание только на Лиама. Лиам.) - За Лиама, - хором повторяют все, и комнату наполняет звон бокалов, вскоре опустошаются и бокалы, и подносы с выпечкой. Все проходит так же гладко и чудесно, как и раньше, как и всегда, Луи отмечает это с облегчением и даже счастьем. Зейн и Лиам как обычно все портят своими сладкими речами, воркующими касаниями и влюбленными улыбками. Гарри делает бессмысленные замечания, которые он считает гениальными, а потом улыбается и смеется, и каждый раз, когда смотрит на Луи, его взгляд смягчается все сильнее, ну а Найл... Спустя двадцать минут пирушки Найл начинает без стеснения поглощать пирожные—прям как шоты в барах—его смех становится гораздо громче, он наливает себе больше спиртного, и спустя минут сорок хлопает Лиама по спине и запрокидывает голову назад, очень громко смеясь каждый раз, когда кто-то что-то говорит — и видимо, ему пофиг, шутка это или нет. - Я по вам так скучал, пиздюки вы мои, - смеется он, хлопая в ладоши, когда Гарри отвечает "Я буду делать чай" на вопрос Лиама, как они все планируют проводить лето. - Мы тоже по тебе скучали, ебантяй. Теперь, наконец, перестанешь прятаться? - спрашивает Луи, не в силах перестать улыбаться, смотря на парня перед ним. Смотря на настоящего Найла. Его смех слегка стихает, улыбка становится чуть серьезнее. Он обдумывает вопрос, водя пальцем по стеклу бокала. - Ну, если я вам нужен, я всегда ваш. Просто, - он замолкает и всем телом поворачивается к Лиаму. - Мне охуенно жаль, что все это случилось. Я никогда бы— - Все нормально, Найл, - прерывает его Лиам, ничуть не обижаясь. - Ты ни в чем не виноват. На самом деле... - он вздыхает и смотрит на Зейна. - Наверное, нет худа без добра, и даже хорошо, что так случилось, правда. - Он кладет загорелую руку Найлу на плечо. - Иногда кто-то должен хорошенько тебя встряхнуть, чтобы заставить тебя опомниться, понимаешь? Найл кивает, впитывая в себя слова. - Значит, я заставил тебя опомниться? - Именно. - Ох, тогда, - Найл слегка наклоняет голову, прежде чем на его лице появляется широченная улыбка. - Всегда, блять, пожалуйста. И после этого Лиам начинает громко смеяться, Зейн слегка улыбается, а Гарри хихикает, щекоча свой нос одной из роз, Луи же чувствует, что каждая клетка его тела пропитывается тем, что теперь он может назвать только домом.**
Время все ползет и ползет, конец семестра приближается с каждым днем. Большинство времени Луи проводит в учебниках и руках Гарри. - Может сегодня все же с сахаром? - спрашивает Луи, наливая чай. Они переплелись друг с другом на полу, прислонившись к дивану и окружив себя вышитыми подушками с кисточками и толстыми ткаными одеялами, комкающимися в ногах. Рядом с ними лежит серебряный поднос с чайным сервизом, который, как утверждает Гарри, был сделан специально для него (это слишком показушно и мило, что Луи даже возражать и сомневаться не хочет). Они наливают чашку за чашкой, дымящаяся жидкость паром щекочет их носы, Гарри занят чтением сборников поэзии, а Луи— подчеркиванием нужных слов в пьесах. Он — живое воплощение удовлетворения, прижимается спиной к теплой твердой груди Гарри, а тот тихо дышит, пальцами одной ладони медленно водит по руке Луи вверх и вниз, другими держит страничку томика Китса с поэмой "Эндимион", беззвучно двигая ртом, вычитывая любимые строки. Порой его губы щекочут ухо Луи, когда он слегка наклоняется или специально шепчет ему свои любимые слова. Порой он скользит губами по его волосам, шее или виску—просто так, без причины—не отрываясь от чтения текста. Эта идеальность опьяняет, конечно же еще и немного мешает Луи делать домашнюю работу, но он лучше обколет себя шипами цветов, чем сдвинется хоть на миллиметр и потревожит свою идиллию. Гарри медленно моргает, из-за вопроса отрывает свой взгляд от особо длинного стиха и смотрит на блюдце в руке Луи. - Конечно же нет, - мелодичным хриплым голосом говорит он, прижимаясь улыбкой к его волосам. Луи чувствует его дыхание, то, как он глубоко вдыхает в себя запах волос, и это... Потрясающее чувство. - Но против сиропа агавы я ничего не имею, - продолжает он с урчанием, и Луи поднимает брови, потому что он не ожидал таких слов. Наступает краткое молчание, Гарри утыкается Луи в щеку, оборачивает свою руку, которая все еще держит томик, вокруг груди Луи, и добавляет: - Это мой новый фетиш. Луи фыркает. - Хватит, Стайлс, - смеется он. - Ты такой смешной, откуда у нас сироп алганвы, или как там эта поебень называется. - Агава, - поправляет Гарри, и Луи чувствует его улыбку на своей шее. - И он у нас есть. Я недавно купил кучу сиропа. Он в моей комнате. - Окей, но я ради твоего сиропа с места не встану. - Пускай Найл принесет. - Найла здесь нет, если ты не заметил. - Напиши ему. - Может ты просто заткнешься, - смеется Луи, прижимая его руки сильнее к себе. Он старается злостно на него посмотреть, но губы его предательски выдают, растягиваясь в широкой улыбке, которая показывает и рассказывает все хранимые секреты и безумное обожание к этому очаровательному, смешному, изнуряющему мальчишке, которого он нашел. Гарри ухмыляется. - Заставь меня. Луи не нужно повторять дважды. Он сразу же наклоняется к нему, сминает губы Гарри в настойчивом поцелуе, чувствует ухмылку Гарри и улыбается сам, ощущает, как Гарри немного встряхивает, книга выпадает из рук, грудь сжимается стоном. Он улыбается и поворачивается, не разрывая поцелуя, они сталкиваются сердцами, рука Луи сразу же находит свое место в волосах Гарри и тянет—прямо как он любит—а Гарри отвечает небольшой восхитительной дрожью и приглушенным кратким скулежом, собственными руками проделывая линии по спине Луи. - Изгиб твоих губ перепишет заново историю мира, - говорит Гарри дрожащим голосом, сбившимся дыханием, стеклянными глазами, Луи ведет губами по его подбородку, вверх до челюсти, нежно кусает мочку уха. - Это не Китс, - бормочет он, вдыхая запах кудрей. - Знаю, - голос Гарри на октаву ниже. Руки, цепляющиеся за плечи Луи, слегка дрожат. - Это Уайльд, - продолжает Луи, и Гарри рвано выдыхает. - Правильно, - отвечает он почти с трепетом и усиливает хватку, льнет вперед, настойчиво прижимаясь к губам. Вау. Примечание для себя: Запомнить каждое слово Оскара Уайльда и цитировать его при любом удобном случае. Сознание начинает туманиться, потому что Гарри прижимается все сильнее, его сладкие поцелуи, вздохи и дрожащие руки топят Луи, он чувствует его, каждую его частичку. Их ноги задевают поднос и, видимо, опрокидывают чайник, Луи чувствует, как корешок книги, которую Гарри уронил, впивается ему в колено, одеяла путают конечности и мешают движениям, но ему плевать, ему похуй, потому что с каждым движением дыхание Гарри становится все более шатким, потому что он красивый и податливый, выгибается, прижимаясь к Луи и— И Гарри отстраняется, задерживая дыхание, когда пальцы Луи находят его пуговицу. - Прости, - тяжело дыша, говорит он, избегает взгляда Луи, пытаясь скрыть розовый оттенок щек. Луи испуганно моргает, смотрит на профиль Гарри, пытаясь совладать с собой, успокоить бешено стучащее сердце и вздымающуюся грудь. - Я что-то не так... - начинает Луи, ощущая колючую панику, но Гарри тут же мотает головой, целует костяшки Луи красными влажными губами. - Нет, - хрипит он низким сухим голосом. - Нет, просто, - пытается найти слова, еще раз целуя руку Луи, прижимая свои губы там, где, как ему кажется, дыхание сможет восстановиться. - С тобой все по-другому. Я... - сглатывает. - Немного, - сглатывает снова. - Боюсь. Наверное. О господи. Из Луи сейчас выпрыгнет раскаленное сердце. Почему этот мальчик такой милый? Почему он — воплощение всего того, о чем Луи никогда и мечтать не мог? Почему он вообще с Луи, и почему Луи чертов счастливчик?? - Милый, - мурлычет он, разглядывая раскрасневшиеся щеки Гарри. - Все хорошо. Я понял. Не будем торопиться, ладно? Честно, не будем торопиться, - он затыкается и продолжает только тогда, когда встречается со взглядом Гарри. - Я счастлив просто танцевать с тобой. Губы Гарри дергаются. - Под Битлз? Луи улыбается. - Ну как здесь можно устоять? - Мой папа работал с Полом Маккартни. Луи закатывает глаза, игриво ударяет Гарри в грудь. - Не рисуйся. Все эти ваши пафосные делишки богатеньких детей и отцы поп-звезды... Просто — не надо, - но он улыбается, и Гарри выглядит расслабленно, благодарно и совершенно прекрасно. - Давай тогда закончим мою домашку? - продолжает Луи, целуя Гарри в нос. - Ты почитаешь мне дерьмовую пьесу, а я тебе что-нибудь у Китса. Согласен? Может хотя бы тогда мне не захочется выдрать себе волосы. Гарри смеется, низко, сладко и неуклюже, перемешивается с паром от чая, заседает в легких Луи вместо воздуха. - Согласен, - довольно соглашается он. Он останавливается, всматривается Луи в глаза. - И. Спасибо. Луи поднимает брови и подбирает "Эндимона". - За что? В ресницах Гарри путается вечернее солнце, когда он моргает; теплый мягкий взгляд подпаляется огнем. - За то, что это ты. А теперь, похоже, горит Луи, но он не показывает этого внешне, лишь кивает, пожимает плечами и нахально улыбается, невинно моргая. - Вопросов нет, - ласково говорит он, Гарри хихикает и обнимает Луи, остаток ночи они проводят в книгах, шепоте и луне, поднявшейся в небо.**
У Гарри по-прежнему бывают плохие дни. Об этом можно понять, когда его смски короткие и равнодушные. Когда он не кидается в объятия Луи сразу же, как зайдет в квартиру и взмахнет своими кудряшками. Когда он не ходит за ним по пятам, и не гладит, и не целует его руки, и не играет на пианино, улыбаясь такой улыбкой, что осветляет даже мрачные потрескавшиеся половицы. Он становится тихим, поникшим, как будто укрывается собственной тенью. Луи ненавидит такие дни. Потому что видеть такого Гарри больнее всего, его беспокоят такой Гарри и такие дни, и он даже толком не может объяснить почему. Просто ненавидит и все. - Я нашел одно место, - как-то говорит Гарри, когда они ходят между проходами антикварного магазина. - Для жилья. Чайнички на полках запыленные, книги хрупкие, пожелтевшие, и патефон в углу периодически потрескивает, когда игла царапает винил. Гарри утверждает, что рай на небесах выглядит именно так, а Луи просто находит атмосферу этого магазинчика очаровательной—хотя неохотно и в тайне от Гарри, потому что его улыбка и так уже достаточно самодовольная, не всегда же ему выходить победителем. - Да? - с искренним интересом спрашивает Луи, рассматривая фарфоровую керосиновую лампу. - Ты думаешь о его покупке? Гарри молчит, кусает губы и изучает небольшую позолоченную музыкальную шкатулку, на крышке которой нарисована витая живопись эпохи Возрождения. - Уже купил. Оу. Окей, вот это сюрприз. - И участок рядом с домом отца? - спрашивает Луи, морща лоб. Он уже купил? Серьезно? Почему не сказал Луи? - Не совсем, - отвечает Гарри. Он ставит музыкальную шкатулку на место и, прежде чем пойти дальше, задерживает на ней взгляд. (И Луи, конечно же, как только Гарри отворачивается, берет и прячет ее за спину.) - Он, эм. Возле Донкастера, - говорит Гарри быстрым, беспечным голосом. Из-за чего Луи как вкопанный останавливается. - Что? Сердце схватывает острой резкой болью. Гарри сглатывает, на лице написана вся тревога и неуверенность. - Я могу изменить решение. - Изменить решен— ? - Это было глупо, - перебивает Гарри и идет к выходу, не смотря на Луи. - Я позвоню и отм— - Во-о-оу, Кудряшка, воу,- Луи хватает его за жакет. - Нет, совсем нет. Нет—наоборот, вовсе не глупо! Пиздец... это же охуительно! Честно, - он улыбается, пытается переварить и впитать в себя услышанное. Гарри переезжает ближе к нему? Он не во сне? Луи широко улыбается, позволяя реальности с головой его поглотить. - Охуительно, - повторяет он и тянет Гарри на себя. Улыбаясь как безумец, он берет его лицо в свои ладони и притягивает его еще ближе для поцелуя, выражающего восторг—это больше похоже на зубы Луи, нежно проходящие по губам Гарри, чем на поцелуй, но все же. Гарри в ответ улыбается, взгляд становится мягким. Но его собственные губы не двигаются, все еще парализованы недавней тревогой. Он очень неуверенно кивает и делает шаг назад. Луи не обращает внимания на его поведение и отбрасывает беспокойство в сторону, потому что, господи, Гарри переезжает ближе к нему... а еще ему нужно купить шкатулку. Поэтому, целуя его еще раз, он шлепает Гарри по заднице и с небрежным: - Подожди меня снаружи, я схожу в туалет, - смотрит, как Гарри кивает и уходит, плечи напряжены, подолы пальто развеваются, когда он спускается по лестнице. Улыбнувшись себе под нос, он идет к прилавку и ставит золотой ящичек на стеклянную поверхность. Дама за прилавком улыбается, спуская на нос синие очки и сверкая надетыми ювелирными украшениями под светом ламп. - Только это, милый? Луи улыбается, еле сдерживается, чтобы не подпрыгнуть, и достает бумажник из заднего кармана. - Только это, - до боли в щеках растягивает улыбку.*
Остаток дня Гарри сам не свой. Луи внушает себе, что это всего лишь игры его воображения — то, как дрожит улыбка Гарри, то, как бегает его взгляд, и даже то, что он не держит руку Луи так же часто, как обычно. Но под конец дня, когда они уже готовы выйти, чтобы пойти поужинать с парнями в ресторане, и Гарри бормочет, что ему хочется остаться и побыть одному, Луи признает поражение. - Окей, что случилось? - вздыхает он, сразу же закрывая дверь. Потому что нет, без Гарри он определенно никуда не пойдет, по крайней мере, не при таких обстоятельствах. Гарри отмалчивается и бредет в свою комнату. Луи закатывает глаза. - Кудряшка, - зовет он, начиная раздражаться, и следует за ним. - Даже не пытайся избежать разговора. У тебя все на лице написано. Что случилось. - Ничего, - лжет он и садится за пианино. Опускает взгляд на клавиши, но руками не двигает — висят по бокам. Луи громко вздыхает и садится рядом с ним, пододвигаясь. Натягивая терпеливую улыбку, он берет руку Гарри в свою и переплетает пальцы. Его кожа всегда такая холодная. Такая нежная, бледная, фарфоровая по сравнению с чуть ли не горячей ладонью Луи. - Что случилось? - снова спрашивает он, гораздо мягче, потирая большим пальцем костяшки руки Гарри. Наступает мертвая тишина, Гарри лишь разглядывает пальцы Луи. - Дело в квартире, я угадал? - предполагает Луи, изучая поникшее выражение лица Гарри. - Ты жалеешь о ее покупке. Гарри молчит. Внутренности Луи сворачиваются в трубочку. - Ты не хочешь жить так близко ко мне и моей семье, - продолжает он ровным тоном. Пытается сохранять голос спокойным, отстраниться от чувств, наплывающих на него, но... Но он Луи, он по-другому не может. - Нет, вовсе не в этом, - мгновенно вставляет Гарри и впивается в Луи умоляющим взглядом широко открытых глаз. - Не в этом, - подчеркивает он и сжимает руку Луи. Его внутренности слегка разжимаются. - Тогда... - тихо говорит Луи, тычась подбородком Гарри в плечо, заставляя его слегка улыбнуться. - В чем? Гарри сглатывает. - Мне не кажется это хорошей затеей. Ох, нет, показалось. Внутренности снова—и еще больнее—сворачиваются. Но Луи только сглатывает, не показывая на лице эмоций. - Почему? - Потому что тогда... - Гарри замолкает, поворачивает голову к окну, хмурит брови. - Тогда будет все... серьезно? Надолго? Я не знаю. Блять. Что опять кольнуло сердце Луи, очередное копье? А, нет. Это Гарри Стайлс. - И ты этого не хочешь, - заканчивает Луи, голос срывается. Пиздец. Пиздец пиздец пиздец. - Нет, я хочу, - тихо говорит Гарри, все еще смотря в окно и хмуря брови. - Хочу, - нежно повторяет он. - Но я не знаю, нужно ли это тебе. Господи-боже, сколько можно. Зато хотя бы есть воздух. - Окей, Гарольд Кудрявый Стайлс, или как там тебя зовут. Слушай сюда, - говорит Луи, расслабляя плечи. Хватка за руки Гарри усиливается, когда его губы дергаются в ухмылке от прозвища. - Хватит постоянно это делать, окей? Хватит делать то, что ты вечно делаешь — решаешь за меня. Да, постоянно. Хватит. Я люблю тебя. Сильно. Даже слишком сильно. Планирую ли я продолжать тебя любить в ближайшем времени? Да. Планирую ли я продолжать тебя любить всегда? Да. Теперь понимаешь, как хреново это выглядит? Понимаешь, почему твоя борьба против нас — очень неудобное и бесполезное действие? Я безжалостен, я упрям, и я всегда выигрываю, Гарри, всегда. Так что дай мне любить тебя, такого большого болвана, и переезжай жить рядом со мной, чтобы я смог обнимать, хотеть и целовать тебя каждый день, окей? - напоследок улыбаясь, он притягивает Гарри ближе и целует его в щеку. Гарри хихикает—Луи почему-то кажется, что он похож на мармеладку или леденец—и застенчиво смотрит вниз. Луи поворачивает указательным пальцем его голову к себе. - Окей? - ласково и улыбчиво повторяет он. Гарри улыбается, мгновенно расслабляется, как только смотрит Луи в глаза. - Я к такому не привык, - бормочет он спустя пару секунд. - Я боюсь, что делаю все неправильно. Луи выдыхает смех под нос. - Ты сам как чувствуешь? Ощущается, что ты все делаешь правильно? Гарри пожимает плечами, не отрывая взгляда от Луи. - Да. Думаю, да. - Значит ты все делаешь правильно. - Так просто? - спрашивает Гарри, и он выглядит таким маленьким, красивым и маленьким, вздыхающим и прижимающимся к Луи, кладущим свою голову на его плечо. Луи как будто начинает таять, обнимая своими руками его длинное гибкое тело. - Так просто, - шепчет он обещание в волосы. Наступает сладкая минута молчания, наполненная их дыханием. - Значит, все, ты съезжаешь, - подытоживает Луи. Он улыбается сквозь слова, улыбается, потому что Гарри меняется, потому что наконец-то все становится хорошо. - Официально. От своего отца. Он чувствует, как Гарри кивает. Тишина. Гарри играет с отверстием кардигана Луи. Луи целует его в макушку. - Я горжусь тобой. Ну, я всегда горжусь тобой, но сейчас? Сейчас я горжусь тобой еще больше. Ты все делаешь правильно, Гарри. И я понимаю, что это дается нелегко. Он чувствует, как Гарри сглатывает. - Спасибо, - тихо говорит его голос. - Мы можем его часто посещать, если хочешь. - говорит он, путаясь пальцами в волосах Гарри и поглаживая его кожу. - Сколько захочешь. Гарри сразу же поднимает свою голову и смотрит на Луи. - Правда? - удивленно спрашивает он. - Ты—ты хочешь встретиться с моим отцом? Луи улыбается, очень, очень нежно. - Конечно. Я хочу встретиться с ним много раз. Губы Гарри растягиваются в широкой улыбке. - И ты будешь ездить к нему со мной? Честно? - Честно. Его улыбка способна обеспечить электроэнергией весь мир на следующую Золотую Эпоху. Он кладет голову обратно на Луи, улыбаясь и наконец-таки полностью расслабляясь. - Спасибо, спасибо, - вздыхает он, переплетая свои ноги с ногами Луи в лодыжках. - Всегда пожалуйста, Кудряшка, - отвечает Луи. И вспоминает. - О, кстати. У меня для тебя подарок. Он сразу же выпутывается из объятий Гарри и идет в другую комнату, где бережно достает музыкальную шкатулку. На лице моментально появляется улыбка. - Подарок? - он слышит вопросительный тон Гарри из другой комнаты, слышит его приближающиеся шаги, заставляющие Луи рассмеяться. - Ты должен был оставаться в той комнате, чтобы я мог подарить тебе подарок как полагается, - со смехом выдыхает Луи, когда Гарри буквально подпрыгивает к нему, из-за чего на лоб и глаза падают кудри. Его лицо такое невинное, яркое и беззастенчиво заинтригованное. - Как я могу стоять на месте, если мне был обещан подарок?? - восторженно спрашивает Гарри. - J’adore les cadeaux.* - Эм, oui. Je m’appelle Louis. Comme ci comme ça. Voulez-vous coucher avec moi ce soir? - по памяти говорит он, и Гарри смеется. - Ты хотя бы понимаешь, что говоришь? - он широко улыбается, бегает взглядом по телу Луи в поисках его 'cadeau', которое Луи предпочитает называть по-простому: подарок. - Конечно. Я сказал, как меня зовут и кое-какие еще важные слова. Я свободно говорю на всех языках, как Дамблдор, - продолжает Луи, и Гарри снова смеется, кладет ладонь Луи на грудь. - Ладно, держи, - говорит Луи, как только видит его щенячьи глазки. Он достает шкатулку, и при свете комнаты ее резьба ярко сверкает. Глаза Гарри выпучиваются, рот от удивления открывается. - Как ты узнал... - начинает он, и Луи щурится. - В тот вечер я был с тобой, придурок! - Нет, я знаю, но... как ты узнал, что я хочу ее? Я же не говорил об этом... - он осторожно берет шкатулку в руки, пальцами поглаживая гладкую поверхность, и поднимает глаза на Луи. - Как ты узнал? Ох. Луи пожимает плечами, слегка смущаясь. - Не знаю. Угадал? Ты довольно очевидный, Кудряшка. Тебя... легко прочитать, мне, по крайней мере. Гарри улыбается шире и опускает голову, открывает коробку и заполняет комнату тихой звенящей песней. - Она идеальна, - говорит он, его баритон смешивается с нежными звуками песни. - Спасибо, Луи. Спасибо большое, - его улыбка сияет, и Луи не может не улыбнуться в ответ так же широко. Луи так сильно любит Гарри. - Окей, все, - говорит Луи после того, как Гарри расцеловывает все его лицо легкими поцелуями и проигрывает песню в который раз (нет, она совсем не раздражает, нисколько). - Пойдем поужинаем с другими придурками. С тех пор как Лиам ушел, Зейн стал таким бешеным. Нелегко сейчас Найлу, наверное. Гарри вскидывает брови, закрывая шкатулку и прижимая ее к себе рукой. - Зная Найла, Зейн сейчас наверняка очень пьян и влюблен в весь мир. Даже такой суровый ветер, как Зейн Малик, не сможет противостоять вечному яркому солнышку, такому, как Найл, - говорит он, надевая большую шляпу с большим цветком, вплетенным в ленту. - Поэтично, - ухмыляется Луи, он замечает шкатулку в его руках только тогда, когда открывает дверь. - Пиздец, ты берешь ее с собой? - Конечно беру, - сразу же защищается Гарри, обиженный одной только мыслью об обратном. - И меня зовут не "Пиздец", - он улыбается так, словно пошутил самую умную шутку на свете, и Луи изо всех сил сдерживает смех, чтобы не поощрять Гарри и подобного рода шутки. Ох уж этот мальчик. - Ладно, сэр. Пойдем? - говорит он, предлагая руку. Гарри улыбается и слегка поднимает свою шляпу, поправляя шкатулку в руке. - Пойдем, - соглашается он, беря Луи за руку.**
По традиции в конце семестра устраивается торжественный банкет. Он проводится в каком-то пафосном элитном отеле—Луи так и не смог запомнить название, потому что для него это звучало как просто сборище звуков, произносимых одновременно—но, в принципе, красоту здания можно сравнить с красотой вселенной: такой же прекрасный, колоритный, пугающий... и немного забитый. Но здесь бесплатная еда, бесплатная выпивка и довольно приятная обстановка, можно поговорить с профессорами и посмеяться над умными шутками, хоть Луи и кажется все происходящее немного не его атмосферой. Найл, как и в старые добрые времена, глотает стакан виски за стаканом, окружен седыми розовощекими веселыми мужчинами с дорогущими часами, и Луи даже понять не может, кто смеется громче, их неистовые баритоны перекрывают друг друга, они что-то весело кричат на языке, который Луи не может расшифровать. Лиам стоит в небольшом кругу вместе с полненькими профессорами—и самыми важными людьми университета—но не кажется, что он не в своей тарелке. Его пребывание в реабилитационном центре было магическом образом сокращено (ох, как же много вещей могут сделать деньги), поэтому он вернулся как раз к тому моменту, когда начались его выпускные экзамены и должен был выйти последний выпуск газеты. Очень удобно. Но он вернулся счастливым, сказал, что реабилитация пошла на пользу и на многое его вдохновила, и сейчас он попивает лимонную воду, трется локтями с Влиятельными и громко смеется над их шутками. Недалеко от него стоит Зейн. Луи едва не выплевывает все обратно в бокал, когда видит его до жути скучающее лицо. Он окружен толпой девушек, жаждущих его внимания и имени, и профессорами, пытающимися его разговорить; мда, когда твой отец канцлер школы, существуют не только плюсы в виде хороших оценок и статуса любимчика, но и минусы в качестве нежеланного внимания и пустых похвал. Луи в буквальном смысле едва сдерживает смех. Зейн выглядит так, словно прямо сейчас уснет. Или ударит себя по лицу. В какой-то момент они встречаются взглядами, и губы Зейна слегка дергаются в улыбке, прежде чем он возвращается к рассматриванию стены, рассеяно кивая девушке, тараторящей ему что-то, видимо, очень важное. И конечно же Гарри. Стоит в середине круга с иголочки одетых студентов и преподавателей, восхищает всех каламбурными шутками и природным очарованием, освещает весь зал блестящими от смеха глазами и улыбками, похожими на красивые отравленные манящие яблоки. Он швыряется комплиментами как дождь - каплями, располагает всех к себе своими фразами, и просто... Ну. Он любит внимание. Правда любит. И оно любит его в ответ. И Луи только и делает, что восхищается этим. Что уж там, все, что есть в Гарри, восхищает Луи. Он позволяет себе немного посмотреть со стороны (избавиться от пустых разговоров, оказывается, так легко, если перестать любезничать и поддерживать беседу ненужными вежливыми словами), затем хватает два бокала шампанского и идет в сторону своего солнца, мимо всех остальных неизвестных планет на той же орбите. Умудряясь не пролить ни капли, он проталкивается через толпу, игнорируя злые взгляды и раздраженные шипения, все ближе к Гарри. - ... Мне нравится пианино, - слышит он, когда наконец-то пробивается через всех людей. - Когда что-то учишь, нужно делать это под звуки пианино. Даже такие утомительные предметы, как математика, всегда становятся легче, если добавить немного Шопена. Луи закатывает глаза и встает рядом с ним. - Мне больше нравится Адель, - говорит он, приковывая к себе все взгляды, сам же смотрит на блондинистое создание, стоящее к Гарри слишком близко и смотрящее на него слишком восторженно. - Но это мое мнение. Гарри резко поворачивается, глаза начинают сиять сильнее, как только он видит Луи. - Дорогой, - здоровается он, слишком переполненный радостью. С грацией лебедя (что для Гарри огромная редкость, но все же иногда бывает) он берет руку Луи в свою и целует ее, слегка наклонившись. - Я издалека почувствовал, как надвигается что-то красивое, поднимая пыль. Привет, - улыбается Гарри и выпрямляется, не выпуская руки Луи и словно не замечая смотрящих на них людей—некоторые из них, кажется, скоро выпустят когти и шипы. Хах. Прекрасно. - Ага, - выдыхает Луи и слегка двигает своим бедром, задевая Гарри. - Как я заметил, ты заворожил всех гостей? Глаза Гарри блестят. - Напротив, любовь моя, это они заворожили меня. Сгрудившаяся стайка практически расцветает умиляющимся смехом, Луи очень тихо фыркает. - Именно, - он ухмыляется и встает к толпе спиной. - Итак. Что вы обсуждали? Ничего претенциозного, надеюсь? - Нет, ты что, - отвечает Гарри, широко улыбаясь и не отводя взгляда от Луи. - Прекрасно, Гарольд, именно это я и хотел услышать, - с одобрением говорит Луи, чувствуя, как хватка Гарри усиливается. И вместе они украшают комнату разговорами, разбавляют кислые рожи сладкими улыбками, и хотя Луи в жизни бы не сказал, что ему нравится внимание, особенно так, как оно нравится Гарри, он не может отрицать, что с ним под боком все кажется правильным, и разделять получаемое внимание даже приятно. Предложения переплетаются, улыбки очаровывают, остаток ночи они проводят, тесно контактируя друг с другом. Луи клянется — все на них смотрят, никто не может оторвать взглядов, и из-за этого по телу пробегает странная дрожь, какая-то странная гордость. Потому что нет больше "Вон там Гарри Стайлс". Теперь это "Вон там Гарри Стайлс и его парень", заставляющие Луи широко улыбаться, потому что он в жизни бы не захотел находиться в другом месте, каким бы оно ни было.*
Когда они решают пойти обратно в квартиру Гарри, тотально опьяненные шампанским, им приходит в голову идея. - Мы пойдем прогуляемся! - громко говорит Луи, когда Зейн предлагает свою машину. - Хотим насладиться моментом! Высоко в небе висит луна и освещает все белесым цветом, алкоголь приятно поет и жужжит в их венах, они идут по сырому от дождя асфальту — все прекрасно. Ночь теплая и пахнет свежестью. Как будто сам Гарри дышит на всю землю. - Давай потанцуем, - предлагает он, протягивая руку. - Я хочу потанцевать, Луи. Луи, не раздумывая, переплетает свои пальцы с пальцами протянутой руки, что блестит как мрамор на фоне бархата ночи, смеется и прижимается к Гарри, поднимая руки в хорошо натренированной позе. Они танцуют бальные посреди улицы—не боятся машин, не боятся ничего—и Гарри крутит Луи. Крутит его, пока у того не начинает двоиться в глазах от движения, выпивки, смеха и звезд, крутящихся вместе с ними, если запрокидывать голову. - "Тушите факелы," - вдруг цитирует Гарри, поднимая голову, они останавливаются, чтобы восстановить равновесие. - "Скройте луну. Скройте звезды." - Уайльд? - предлагает Луи, хотя больше это даже не считается вопросом. Гарри улыбается. Они продолжают смотреть на небо. У Луи все еще слегка кружится голова и не хватает дыхания. - Хей, Луи Томлинсон, - внезапно говорит Гарри, разбивая тишину. - Ммм? Молчание. - Давай наперегонки? На губах Луи дергается ухмылка. - До куда? - До того моста, - указывает Гарри, в глазах вспыхивает озорной огонь. Луи улыбается и срывается с места без предупреждения, даже не ответив. - Это жульничество! - он слышит, как позади него смеется и кричит Гарри, но сам не останавливается, лишь бежит, бежит, так быстро, как позволяют отполированные оксфорды. Конечно же, Луи выигрывает. Он достигает моста гораздо раньше, чем Гарри (похоже, Гарри еще и упал, пока бежал, если судить по грязи на его слаксах, но он никак это не комментирует) и бьет себя по груди ладонями в праздновании победы, Гарри истерически смеется, когда останавливается рядом, глаза блестят от восторга. - Я выиграл, - пропевает он, дразня, и Луи тянет к нему руки, но тот быстро отпрыгивает. В легкие Луи просачивается холодный воздух, он наклоняется и кладет руки на колени, чтобы восстановить дыхание. - Хей, Луи Томлинсон, - снова говорит Гарри, между словами танцует его смех. Луи борется с желанием закатить глаза. - Ммм? - Хочешь узнать секрет? Он поднимает взгляд на по-дурацки сильно улыбающегося Гарри с блеском в глазах, затмевающим звезды. - Хочу. Гарри улыбается шире и манит Луи пальцем к себе. - Серьезно? - вздыхает Луи, но улыбается и идет к нему. - Мы совершенно одни. Ты не можешь просто сказать? - Это секрет, - настаивает Гарри, губы широко растянуты в улыбке, кожа розовеет от опьянения, лицо светится юностью. - Ладно. На меня можно положиться, - отвечает Луи, нетерпеливо трет руки друг об друга. Гарри улыбается и притягивает Луи к себе за заднюю часть шеи, прижимаясь ртом к его уху. - Луна знает, - говорит он, дыхание смешивается с алкоголем и улыбкой. Луи смотрит на него. - Ты о чем? Гарри вновь растягивает губы в маниакальной улыбке, и снова притягивает его к себе, рукой дотрагивается до щеки. - Луна знает, что мы влюблены. Луи задерживает дыхание, останавливаются все физические процессы, застывает все тело, потому что Гарри никогда не говорил, что он любит Луи. Он подразумевал, его глаза шептали об этом, но он никогда не говорил... и сейчас, он, вроде как, сказал? - Что—, - начинает он, голова кружится, кровь в венах бурлит, но Гарри придвигается ближе, продолжает шептать еще тише. - Я люблю тебя, Луи Томлинсон, - говорит он, закручивая слова прямо в ухо, и когда Луи слегка отстраняется, его взгляд затуманенный и мягкий, светится свободой и бесшабашным опьянением. Любовью. - И это принадлежит тебе, - продолжает он низким урчащим голосом, кладет руку Луи на свое сердце и прижимает, придерживает своими холодными пальцами за его запястье. - Оно твое, только твое, и больше никто не заслуживает того, чтобы знать об этом, потому что никто другой не имеет значения. Луи кажется, что он сейчас умрет, небольшие капельки пота выступили на лбу, взгляд небес тяжелит конечности, а под пальцами ощущается сердцебиение Гарри. Взгляд Гарри прожигает его белым огнем. И вот теперь дышать становится по-настоящему трудно, практически невозможно, но Луи бросает реальности вызов и улыбается, прижимается ближе и выдыхает низким шепотом: - Хей, Гарри Стайлс? И Гарри расплывается в широкой улыбке, прижимается ближе и шепчет в ответ: - Что? Наступает легкая, гнущаяся под тяжестью луны тишина, они стоят, прижатые друг к другу, потерянные во взглядах, окруженные бесконечной ночью, бесконечным небом и сырыми дорогами. Луи ненавидит клише, но, блять... время и правда остановилось. В самый восхитительный момент. Губы Луи дергаются, он отходит назад, выпутываясь из хватки Гарри, встает на носочки и запрокидывает голову к небу. - Я ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! - кричит он, вырывая слова прямо из груди, вскидывая руки широко в стороны. - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ГАРРИ ЭДВАРД СТАЙЛС! И нет, Луи никогда бы в жизни не поверил, что он из тех, кто кричит о своей любви в пьяном состоянии спящему миру, но вот он, вот они, и когда лицо Гарри начинает словно светиться изнутри, как новорожденная звезда, к Луи приходит понимание, что он и хочет навечно остаться таким. - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! - кричит он снова, краем глаза наблюдая, как танцуют огоньки в глазах Гарри, ему нечем дышать, его возносит наверх, все превращается в бесконечность. - Что ты делаешь? - смеется Гарри, поглядывая то на Луи, то на небо, подбегает к Луи, хватает его за руки, за рубашку, за лицо. - Я наполняю небо моей любовью к тебе, - просто объясняет Луи, пожимая плечами и, содрогаясь, вздыхает. - Чтобы когда ты смотрел вверх, тебе эхом отдавались эти слова. - Где бы я ни был? - спрашивает Гарри, улыбка смягчается, он прижимается лицом к его щеке, вдыхает его, проходит носом по челюсти, посылая каскады мурашек по позвоночнику. - Где бы ты ни был, - подтверждает Луи. - Небо везде единственное. - Мы все делим одно и то же небо, - соглашается Гарри. Он замолкает, ведет кончиками пальцев по его ключицам. - Но мне хочется слышать это от тебя, - почти неуверенно шепчет Гарри. - Не эхо. Хочу, чтобы ты был рядом со мной под каждым небом. Всегда. Внутри Луи все шипит, кричит и тянет, дыхания не хватает. - Я всегда буду рядом с тобой, Гарри, - бормочет Луи, прижимаясь к нему лицом. - Небо лишь фонограмма, и только, - улыбается. Гарри светится. - И только, - соглашается. Они какое-то время стоят так, Луи прижимает Гарри к себе, скользит своими губами по его холодному рту, теряет себя в ощущении Гарри, во всем утонченном, изумительном и изящном. Гарри крадет его дыхание — через тепло рта, через изгибы губ, сладко скользящие по губам Луи. Идеальное сочетание. - Пойдем домой, - говорит Луи, отстраняясь, чтобы посмотреть, как глаза Гарри рефокусируют взгляд. Он кивает, на лице застывает нежная улыбка, комбинирующаяся с приглушенными огнями и мерцанием вывесок магазинов и фонарей, возвышающихся над их головами. - Пойдем, - соглашается он, а потом улыбается—чертовски широко—запрокидывает голову назад, вдыхает воздух полной грудью. - Я ЛЮБЛЮ ЛУИ ТОМЛИНСОНА! - кричит он, гораздо более впечатляюще, чем Луи (он звучит как Титан, его голос сродни грому), блаженно закрывает глаза и опускает голову, целованные губы довольствуются самодовольной улыбкой. - Зачем ты это сделал? - удивленно смеется Луи. Гарри открывает глаза. - Потому что я тебя люблю, - медленно говорит он. - И потому что я тоже хочу собственную фонограмму, - губы растягиваются однобокой улыбкой. - Пойдем уже, придурок, - смеется Луи, игнорируя покраснения своих щек, тянет Гарри на себя, когда тот спотыкается об свои ботинки. Они идут, переплетя пальцы, стуча каблуками, впитывая друг друга, и смеются, смеются, смеются, Луи клянется, он слышит, как их крики сливаются в единое целое где-то высоко в небе и танцуют вместе со звездами.**
Завтра они разъезжаются по домам. Семестр закончился, оценки Луи почти идеальны (Гарри сказал, что это полностью его заслуга, Луи его за это ущипнул за бок), а Найл уже забронировал отели на все поездки, куда он собрался поехать с ними на каникулах. - Прежде чем ты заберешь меня в Грецию, мы успеем отдохнуть друг от друга только две недели? - недоверчиво посмеялся Луи. - Две недели — это очень долго, Томмо! - с негодованием сказал Найл, подмигнув, и обнял его за плечи. - Поверь мне. Тебе там охуеть как понравится. Великолепное место. Самая красивая страна, в которой я бывал. - Ну а я-то не еду. - С какого такого хуя? - У меня нет денег на— - Засунь свое оправдание в жопу. Я беру тебя с собой, и ты либо едешь, либо сначала ломаешь комедию, а потом едешь, Томмо, здесь без вариантов. Луи злостно на него посмотрел, не имея никакого желания признавать благодарность, он же на такое не соглашался. - Ты властный мелкий пиздюк, знаешь об этом? - Не. Я не мелкий. Я властный гигант, - подмигнул Найл, и Луи раздраженно фыркнул, сложив руки на груди. - Но ты приедешь, да? Пожалуйста? Я уже все забронировал, и мне нужны мои лучшие друзья. Луи оживился. - Оу? Так едут все? - Конечно. Он сразу же расслабился и широко улыбнулся. - И что ты сразу не сказал! Тогда, конечно, с радостью! Найл засмеялся, мотая головой, и слегка отошел, чтобы тыкнуть в бок Луи своей гитарой. - Ебантяй. Луи послал воздушный поцелуй. - Люблю тебя, - пропел он. - Люблю тебя сильнее, - низким голосом покривлялся Найл и принялся наигрывать мелодию. Так что да, об этом Луи можно не беспокоиться. Он будет видеть парней достаточно часто—а Найл так вообще, наверное, к ним переедет, раз уж они теперь с его мамой лучшие друзья—и он успеет побыть со своей семьей и со Стэном, в кои-то веки. В принципе, все складывается идеально. За исключением одного. Одного кудрявого с грешными губами и звонким смехом. Потому что да, Гарри в течение лета переезжает в свою квартиру, которая будет находиться в десяти минутах езды от дома Луи, но... Но. Но дело в том, что это место, этот университет, этот городок стали для Луи чем-то особенным. Буквально синонимами к имени Гарри. И, отдаляясь от всего этого, отдаляясь от квартиры Гарри, от квартиры его и Найла, отдаляясь от всех совместных воспоминаний, моментов и любимых мест, Луи ужасно расстраивается. Его это даже пугает. А что если в настоящем мире у него с Гарри ничего не получится? Что если у них все складывается только тогда, когда они окружены древними каменными стенами, и тяжелыми дубовыми дверями, и желто-страничными книгами, и трещинами в камнях? Что если мир заберет у него Гарри, или что если Гарри возненавидит семью Луи, или семья Луи возненавидит Гарри, и что если они отдалятся друг от друга, что если Гарри о нем забудет, и что если?? Луи слишком много чувствует. Поэтому неудивительно, что в их последнюю совместную ночь Луи буквально присасывает себя к Гарри. Он прижимается к нему всем телом, сливается с ним воедино, целует все доступные части кожи каждый раз, когда мерцают огни свечей; сквозь открытые окна поступает теплый ветер, приносящий с собой запах распускающихся цветов. Вещи Гарри упакованы по сумкам и чемоданам, лежащим по всей квартире, полки пусты и непримечательны, персидские ковры закатаны и прислонены к холодному почерневшему камину. Сервиз упакован и убран, столовые ящики опустошены, даже пианино уже накрыто колыхающейся белой простыней. Настоящий конец, сплошная пустота... даже немного страшно. По идее, они должны что-то делать, возможно, что-нибудь упаковывать, перепроверять. Может, делать что-то грандиозное и веселое? Но вместо этого они просто лежат вместе на полу, переплетя конечности, весь свет выключен ради ароматизированных свечей, сохранившихся у Гарри, они смотрят на ночное небо сквозь открытое окно, граммофон что-то тихо играет в углу. Они с трудом заставляют себя разговаривать друг с другом, все вокруг кажется хрупким, неустойчивым и необъяснимо болезненным. Они просто лежат рядом, соприкасаются друг с другом, существуют. Пока Луи не нарушает тишину. - Я буду скучать по тебе каждую секунду, когда тебя не будет рядом. Надеюсь, ты об этом знаешь, - шепчет он Гарри в щеку. Он сглатывает накатываемую горечь, грозящую сделать что-то ужасное — например, заполнить его глаза влагой, поэтому он зажмуривает их и прижимает Гарри ближе к себе за его белую шелковую рубашку. - Ты разрушил меня, Гарри Стайлс. Разрушил меня, превратил меня в дотошную прилипалу. Ты считаешь себя жестоким за подобные разрушения? - его тон дразнящий, но под ним спрятана искренность, и Луи только периодически сглатывает, потому что он не может притворяться, что его не расстраивает происходящее хоть сколько-нибудь. Гарри отвечает поворотом головы и касанием губ в местечке между бровями Луи. - Уж если кто здесь и жесток, так это ты, Луи Томлинсон, - бормочет он, голос такой же хрупкий, как пергамент. Луи чувствует, как он сглатывает, и осмеливается открыть глаза, встречается с взглядом Гарри, с мокрым, скорбно сладким и нежным, со взглядом на Луи, полным осторожных почтений мечты. Он удивленно хмурит брови, а Гарри продолжает изучать его, и после, глубоко вздохнув, его взгляд падает на его губы. - Ты невероятно жесток, Луи, - шепчет Гарри, поворачиваясь к Луи всем телом, теперь они нос к носу, сердце к сердцу. Все тело Луи дрожит и гремит изнутри от переполняющего количества эмоций, желаний и страхов. - Ты жесток, потому что без тебя весь мир скучен. Ты жесток, потому что расковываешь меня каждым своим прикосновением, - он бережно проходит подушечками пальцев по скулам Луи, холодными пальцами касаясь горячей кожи, - освобождаешь меня каждым своим словом, - пальцы скользят вниз, касаются губ, - и награждаешь меня самым болезненным чувством тоски, от которого я способен получать удовольствие. Ты открыл мне другие цвета в сером мире, и ты жесток, Луи Томлинсон, потому что когда тебя рядом нет, мир вновь становится серым. Ты жесток, потому что я осознанно и жертвенно страдаю, прежде чем вернуться в мир, где есть ты. - Гарри смотрит на Луи, и слова замедляются под взглядом, обрушиваются на Луи снова, и снова, и снова. Луи может погибнуть в любой момент. - Гарри, - выдыхает он, прижимает сильнее, тянет на себя, касается его губ и чувствует его—чувствует весь его мир. Он не хочет, чтобы ночь заканчивалась, не хочет проводить и дня без этого мальчика (любовь ужасна, кошмарна, блять, любовь патологически опасна для здоровья), и его это пугает, пугает, что он так сильно нуждается в ком-то еще. Это отравляет и отрезвляет, ужасает и успокаивает. Луи хочет. - Мы будем видеть друг друга каждый день, - шепчет Гарри между пылкими поцелуями, его кудри путаются в пальцах Луи, кожа горит, рубашка цепляется и обнажает кожу, которую Луи неспособен не замечать. - Я постараюсь переехать в квартиру как можно быстрее. Слова пронзают Луи, бегут вверх по спине и заставляют сильнее биться сердце. - Пообещай мне, - вылетает из него, когда Гарри жадно целует его шею, господи, когда он стал так от кого-то зависеть? Но ему плевать, ему похуй, потому что он не боится. - Обещаю, - подчиняется Гарри, вводя слова под его кожу; как же много всего. Луи так сильно любит Гарри. Господи, так сильно. - Луи, - внезапно слишком тихо говорит Гарри, его слова звучат как мольба, его руки идут вниз по телу в медленном темпе, останавливаются на поясе джинсов и—ох. Ох. Луи прерывает его, всматривается в смущенное лицо Гарри, в горящие глаза, освещающиеся огнем и оранжевой мерцающей тенью пламени свечи. - Гарри? - голос едва громче шепота. Они смотрят друг на друга в полнейшей напряженной тишине, Луи пытается расшифровать огонь в его глазах, его дыхание превращается в рваные выдохи и вдохи. Немая мольба в дыхании Гарри, в его руках, в его взгляде. Грудь Луи словно сейчас взорвется. - Ты... уверен? Нежный и неизвестный невысказанный вопрос. Гарри кивает, он кивает и продолжает начатое, прижимается мокрым ртом к ключицам Луи и, блять, становится даже страшно. Все по-настоящему. Это Гарри, его Гарри, и все правда происходит в реальности. - Окей, - говорит он, выжимая последний воздух, сердце стучит как бешеное (он же не умрет?), руки дергаются и трясутся. - Окей, - повторяет он, успокаивая дыхание, сосредотачиваясь на том, что видит, и концентрируясь на том, что думает. Потому что все должно быть особенным. Ошеломляющим и, блять, колоссальным, все должно быть сделано предельно осторожно, потому что это их последняя ночь на какое-то время, последняя ночь перед летом, перед всем, что последует после, и это происходит с Гарри—с единственным парнем, которого он когда-либо по-настоящему любил, единственным парнем, который важен ему настолько, что он готов сражаться до последнего вздоха. Раньше были другие, конечно. Были мимолетные увлечения и длительные—около месяца—'отношения', и целое море флирта, но никогда не было одного-единственного важного человека. Никогда. И его никогда подобное не беспокоило, потому что он всегда ставил себя первым по важности, он всегда любил себя в первую очередь, но теперь перед ним важный ему человек, один-единственный. И ему все нужно сделать правильно, не отпугнуть от себя навсегда. Блять. Как же страшно. Поэтому Луи принимает решение — не торопиться. Если понадобится, поехать самой длинной дорогой, которая займет все оставшееся у них время. - Я люблю тебя, - бормочет он, поднимая голову Гарри и целуя его, из-за чего тот издает неразборчивый полустон — самый милый, романтичный и неотразимый звук на свете, и Луи повторяет фразу, наслаждаясь тем, как тело Гарри реагирует на его слова, увеличивает температуру и ускоряет темп сердца. - Да, - выдыхает Гарри, слегка судорожно кивает, и Луи улыбается, проводит рукой по его волосам, пытается посмотреть ему в глаза, успокаивающе поглаживает его кожу, медленно, давая ему столько времени, сколько ему нужно и— И Гарри расстегивает штаны Луи, садится сверху, широко раздвигая ноги, сильно кусая губы зубами, глаза скрыты в тени, ночь ореолом накрывает все остальное тело. И это. Хм. Разве не Гарри хотел... не торопиться? Луи смотрит на него, пытается прочитать лицо, несмотря на тьму в комнате, но видит лишь уверенно сжатые губы Гарри, и чувствует его руку, скользящую под джинсы, другой рукой нетерпеливо дергая за пояс, и, блять, ох, это конечно же не неприятно, но Луи пытается сфокусироваться и понять, что происходит. Он красивый, он такой красивый, и Луи тянется, чтобы убрать падающие на его лицо волосы, успокоить его нежным поцелуем, но Гарри отстраняется от его ладони, руками тянется, чтобы коснуться Луи через ткань боксеров—то, что Гарри уже привык делать, молчаливо и сосредоточенно. И все... не так, абсолютно не так. В воздухе ощущается неправильность. - Спешишь куда-то? - смеется Луи, затаив дыхание, пытается ослабить напряжение, но Гарри не смеется, лишь тянет боксеры все ниже, и нет, все совсем, совсем неправильно. Луи мгновенно останавливает руки Гарри. - Гарри? - зовет он, хмуря брови. Его взгляд встречается с Луи, жгучий и уверенный. - Я хочу сделать тебе хорошо, - нетерпеливо говорит он, пытаясь высвободиться из хватки Луи, чтобы возобновить то, что не закончил. - Я очень хорош в этом, я могу сделать тебе хорошо, - обещает он, но словно... Словно он пытается доказать себя Луи. Как будто все его достоинство и ценность сводится к этому, к сексу, от этой мысли у Луи встает ком в горле, сжимается желудок. - Нет, нет, Гарри, - говорит он, садится и переплетает свои пальцы с пальцами Гарри. - Важен не я, - мягко настаивает он. - Важны мы. Гарри впивается зубами в красную нижнюю губу и избегает взгляда Луи, и все равно все кажется тотально неправильным. - Мы не обязаны ничего делать, - успокаивающе говорит Луи после секундного молчания, проводя большим пальцем по щеке Гарри. И он говорит правду, абсолютную правду, что означает, что он либо сделан из стали, либо дико, чертовски влюблен. Наверное все же последнее. Гарри сглатывает, яростно мотает головой, прерываясь на каждом слове и не встречаясь с ним взглядом. - Нет, нет я хочу—Я правда хочу—быть с тобой, - пытается объяснить Гарри и краснеет, щеки окрашиваются в малиновый. Гарри, который занимался каждым существующим видом секса, в каждой известной миру позиции, на, наверное, каждом гребаном континенте, краснеет. Из-за Луи. Наступает тишина, Гарри все еще не смотрит на Луи, и все еще горят щеки, прежде чем Луи нежно берет его за подбородок, потирая большим пальцем бледное местечко. - Я тоже хочу быть с тобой, - говорит он, не отпуская руки от его лица, щекоча дыханием кожу Гарри. Гарри сглатывает, медленно моргает, их обоих переполняют эмоции. - Да? - шепотом спрашивает он, голос хриплый. Он лишь мельком смотрит Луи в глаза и снова отворачивается. - Да, конечно, - благоговейно соглашается Луи, наклоняется и мягко мимолетно целует. - Конечно хочу. Я хочу с тобой всего, что только возможно. - Он целует снова, сильнее, прижимаясь к его губам настойчивее, и отстраняется прежде, чем тот ответит. - Из-за тебя я становлюсь эмоциональным и плаксивым, - еще один уверенный поцелуй, заставляющий Гарри податься вперед, когда он снова отстраняется. - Из-за тебя я хочу научиться готовить, чтобы делать тебе ужин, - еще один длительный поцелуй, перемежающийся с поцелуем в челюсть, который слегка его расслабляет. - Из-за тебя я хочу складывать одежду в стиральную машинку и откладывать деньги, чтобы покупать тебе подарки, и выбирать уродливые цветы, которые я с трудом, но буду выращивать, и из-за тебя мне хочется стать лучше—тем, кто всегда будет рядом, тем, кто будет делиться с тобой абсолютно всем, тем, кто будет отдавать тебе всего себя. - И после этого он вновь отстраняется, смотрит в глаза Гарри, который, наконец-то, смотрит в ответ широко открытыми глазами и расширенными зрачками. - Из-за тебя я хочу всего этого, но, что важнее, я хочу быть с тобой. Дыхание Гарри — единственное, что заполняет расстояние между ними, и Луи ждет, водит пальцами по лицу Гарри, впитывая теплоту его тела. И внезапно Гарри толкается, льнет к нему, хватается за Луи непоколебимой хваткой и сталкивается с ним губами—настойчиво, восторженно, несокрушимо. - Да? - выдыхает Луи негласный вопрос, подразумевающий гораздо большее, сумевший оторваться от гипнотического вкуса его губ, закрыв глаза. Он ощущает тяжесть, ноги и руки тонут в самой гуще желания и вожделения, рот прижимается к щеке Гарри или к кончику его губ, он не понимает. Ему известно лишь то, что он не может поднять голову, обмениваясь с Гарри единым воздухом, он чувствует выступающие бисеринки пота и прижимающийся лоб Гарри к его собственному. - Да, - выдыхает Гарри в ответ, задерживая дыхание, отнимая весь свет, кивает. Он целует Луи в уголок глаза, тепло, влажно и упоительно. - Я люблю тебя. - Я люблю тебя. Доверяю тебе. - Доверяю тебе. И Луи растворяется, окончательно растворяется на ебаном полу или в Гарри, продолжает целовать его со всей бесстыжей страстью, которую копил все это время, сквозь туман ощущений находит его руки и переплетает их пальцы, одновременно с резкими вздохами Гарри и застревающими в горле сладкими стонами. Их ладони прижимаются друг к другу, согревая и удерживая в сознательном состоянии, Луи выдыхает через нос и прижимается сильнее с каждым глубоким поцелуем, с каждым рывком и скольжением тел, пока не забывает, где кончается он, где начинается Гарри, и даже не хочется вспоминать, не хочется знать вообще, не хочется, чтобы об этом было хоть кому-то известно.*
Луи просыпается, вздрагивая ото сна, лунный свет льется сквозь открытые окна, освещая шторы, их обнаженную кожу и переплетенные тела. Он смотрит вниз, смаргивая сон, и видит воплощенную в реальность мечту — его рука крепко держит руку Гарри, прижата к собственному сердцу, на губах сама по себе рисуется легкая улыбка. По телу мгновенно пробегают теплые мурашки, пускают в мозг мимолетные проблески воспоминаний, хотя он бы и так все понял по помеченному чужими губами и приятно ноющему телу. Он рассматривает его, упивается ощущением их переплетенных рук, ощущением реальности, в которой он живет. Теперь Гарри — часть его. А он — часть Гарри. Он настоящее воплощение мира и спокойствия, воплощение того, кого заново перестроили, сердце восстановили и вдохнули внутрь жизнь. Вдохнули внутрь Луи. У него перехватывает дыхание. Он и подумать не мог, что такое может случиться, но да; Гарри все же способен на то, чтобы действительно забрать у Луи весь ебаный воздух. И ему внезапно начинает казаться, что его затопило, окончательно затопило любовью, обожанием, нежностью, желанием и всеми другими чувствами, шепчущими 'вечность', 'всегда' и 'дом'; потому что Луи нашел свою вечность, нашел свое всегда и нашел свой дом. С рукой Гарри, прижимающейся к сердцу Луи, с его мягкой молочной кожей, с ресницами закрытых глаз, почти касающихся щек, кажется, что все сомнения, тревоги и страхи, которые Луи когда-либо питал—или когда-либо испытает—исчезают, оставляя лишь успокаивающее знание того, что все будет хорошо. Что с ними все будет хорошо. Что Луи будет до последнего вздоха планеты бороться за этого мальчика, и что Гарри тоже будет за него бороться. Что он бесконечно сильно любит Гарри, и Гарри любит Луи. Что Гарри спас Луи. И Луи спас Гарри. И с уверенностью, затопляющей жилы и переполняющей разум и все, из чего сотворена его душа, он возвращается обратно ко сну, слушая музыку сердца Гарри, бьющегося у него под пальцами.~КОНЕЦ~
______________________________ * - Я обожаю подарки. - Эм, ага. Меня зовут Луи. Вот так. (а потом он говорит фразу, обозначающую "Не хотел бы ты заняться со мной сексом?", но в очень-очень вежливой форме) ______________________________ о боже. вот и все, уважаемые пассажиры, поезд подошел к конечной станции, просим покинуть вагон, просыпайтесь. так, а теперь серьезно. поставив точку в последнем предложении, у меня нечаянно вырвалось: "охуеть". и правда. неужели все? мы через столько прошли, даже не верится. мне кажется, словно я жила второй жизнью—ну или очень долго спала. знаете то чувство, когда просыпаешь после очень приятного детализированного сна, хочется окунуться в него вновь, проспать еще, не терять тех, кто остался там?. не хочу я прощаться с ними. не хочу больше не переводить про смеющегося во весь голос найла, играющего на пианино, про вежливого и не знающего меры лиама, про заботящегося всепонимающего зейна, про хихикающего и сомневающегося гарри, про жертвенного и дико влюбленного луи. мы больше не узнаем о новом фетише гарри? больше не услышим, как луи кричит "ирландец!" очень раздраженным и хриплым ото сна голосом? больше не увидим слегка улыбающегося зейна? не прочувствуем на себя теплые объятия найла, тянущего тебя на вечеринку? не услышим вечную похвалу лиама? блять, неужели и правда все. и никаких больше вечеринок? посиделок у зейна с виски или шампанским? уроков по викторианской эпохе у гарри в комнате? все, не могу, мысли не собираются. спасибо всем, кто был со мной с самого начала, с середины или конца. вообще всем, кто заходил и читал, иногда оставлял великолепные отзывы, заставляющие меня улыбаться. если бы не вы, кто знает, может я бы и не смогла довести все до конца. ставлю, в общем, статус "закончен", но напоминаю. автора просили написать небольшие отрывки и задавали вопросы типа "что будет с ними дальше, какое у них будущее" я сюда добавлю это отдельной главой. все, что найду у нее на тамблере, переведу и обязательно добавлю, так что, если вам интересно, как-то где-то отметьтесь, чтобы не потерять работу в океане других.