***
После Хэллоуина между Гарри и Луи абсо-блять-лютно ничего не меняется. По крайней мере, ничего в лучшую сторону. Луи наивно думал, что, возможно, после их мирного и - осмелится сказать - приятного занятия за день до Хэллоуина их общение пойдет на лад. И ошибся. На самом деле, все пошло крахом. Нет, Гарри не стал злым. Он не был таким же жестоким и высокомерным, как раньше. Ну, не настолько высокомерным. Просто... Гарри, казалось, приковал себя к подземке своего разума, и Луи думал, что причиной вполне может быть слишком стремительное развитие их мирного взаимодействия. Слишком быстро, слишком хорошо. Луи подошел к пугливой белке, и теперь она скрывается в чертовом дупле дерева, время от времени кидая в голову Луи орехи, причиняя боль и загоняя в тупик. И в Луи бы возгорелись внутренняя паника и разочарование, потому что ему кажется, что они с Гарри Стайлсом бегают кругами, если бы в его голове не засел совет Найла. Поэтому он не терзался виной или мучениями, когда Гарри не отвечал на попытки Луи завести разговор. Он не терзался, когда Гарри приводил гостей на их занятия. Не терзался из-за того, что Гарри не улыбается, не смеется, не делает или не говорит ничего, кроме как изредка выражает публичное радушие, воспитанное в нем с детства, или хмуро здоровается и поглядывает на него, читая учебник. Он не терзает себя, не ноет Найлу, капая на нервы, не строит планы повторной атаки, враждебной критики и агрессивного поведения как защитного механизма. Он просто делает глубокий вздох, заталкивая подальше отчаяние, кричащие в голове вопросы, вину, эмпатию и дискомфорт от невозможности выразить чувства. Как-нибудь в другой день. Или месяц. Или год. Или декаду. И продолжает жить настоящей жизнью. И все же в один день, когда они сидят в библиотеке - ждут, потому что через несколько минут им нужно будет идти собираться и делать резервацию столика для ужина - Луи не удерживается и спрашивает Зейна. Лиам и Найл сидят в углу, смотрят на ноутбуке какие-то видео и приглушенно истерически смеются - один из немногих раз за последнее время, когда Лиам смеется: на него давит вторая половина осеннего семестра, пробуждая в нем трудоголика с удвоенной силой - пока Гарри очаровывает красивого парня, стоя возле стойки регистрации рядом с большими окнами. И нет, Луи не смотрит на них издалека. Не смотрит как ястреб. Потому что ему не любопытно, он не заинтересован и не раздражен в глубине души. - Итак, Гарри, - бормочет он Зейну, сидящему справа от него, молчаливо читающему большой пыльный роман со старыми страницами и бесконечными предложениями. Он поднимает взгляд от книги, глубоко вглядываясь в лицо Луи чарующе карими глазами. - Гарри? - очень тихо спрашивает он. - Да. Гарольд, - говорит Луи, закатывая глаза, Зейн улыбается. - Насчет него. Я, эм, не знаю, как он себя чувствует. - Он смотрит на виновника этого разговора, победно улыбающегося, слегка вздергивающего кудрями, обрамляющими лицо, приятно смеющегося и нежно обхватывающего запястье парня. Улыбка не скрывает мрачности, нарисованной на лице. Луи подавляет в себе желание состроить гримасу отвращения. - Что ты имеешь в виду? - спрашивает Зейн, теперь заинтересованный, мягко закрывает книгу и вглядывается в Луи. - Я... Я не знаю, что происходит. Один день все было прекрасно. А на следующий... Не знаю. - Он думает рассказать о цитатах, которые ему дал Гарри, затем останавливает себя. Сознание прыгает по полюсам сокрушения и сетования, жалея, что он рассказал о цитатах даже Найлу. - Я не знаю, что делать, - говорит он, Зейн кивает, поворачивая голову, и смотрит на Гарри. - Хотел бы я тебе помочь, - мягко отвечает он и пожимает плечами. - Но в этом ты лучше справляешься. - На самом деле, нет, - издает смешок Луи, в отрицании трясет головой. - Так скажем, это не в моей компетенции. Я нихуя не понимаю, что мне делать. Но, - теперь он говорит серьезно, - у меня есть вопрос. В животе что-то переворачивается. Потому что он не уверен, хочет ли ответа. Почему ему не плевать? Почему жизнь так поиздевалась над ним? Зейн поднимает брови, но терпеливо ждет, когда Луи заговорит снова. - Ты говорил, что самое важное в жизни для Гарри - это семья, да? Зейн кивает. - Вот я и подумал. Потому что Гарри стало хуже, я подумал... Дес... - Луи убирает волосы с глаз, поглядывая в сторону Гарри, и понижает голос еще сильнее. - Дес, ну, пропал? Гарри знает, где его отец? Как только Луи заканчивает говорить, лицо Зейна становится серьезным. - Я не знаю. Правда, не знаю. И Луи облегченно вздыхает, радуясь, что не получил ответа, который загрузил бы его еще больше, но неизвестность - тоже не вариант решения. - Ладно. Но спросить стоило. Зейн кивает в ответ и продолжает неуступчиво смотреть. - Луи, - с нежностью в голосе тихо произносит он. - Возможно, могло быть хуже, да? Луи не знает, что это значит. Ни черта он не понимает, но язык примерзает к небу, ему нечего сказать, и он кивает, пока Зейн ожидает ответа, пристально смотрит. - Да, - еще раз кивает он и не понимает, на что соглашается, если это вообще соглашение, выражение лица Зейна становится спокойным и нейтральным, и он отводит взгляд. У Луи нет никаких мыслей в голове. И он перестает об этом думать.***
Луи сдал экзамен. Он сдал. (Едва хватило баллов, но сдал же, черт возьми.) И все благодаря Гарри. От радости он посылает ему сообщение, состоящее из смайликов, символов и слов: "Я СДАЛ ЭКЗАМЕН ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПЕРЕД ВАМИ ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО". Сегодня он может позволить себе сарказм и пафос. Он через многое прошел. Так хорошо пожинать плоды недельных стрессов и занятий с репетитором. Луи чувствует себя действительно умным - словно он хорош во всей этой "университетской" штуке. Словно он не закончит свою жизнь в мусорном баке возле Теско. Он мысленно делает себе заметку покрыть пол Гарри цветами, или расцеловать его ноги, или влить шампанское в рот по капле, да что угодно, что Гарри пожелает, потому что без него, его неприветливого поведения и всего остального Луи бы завалил экзамен, и безуспешно пытался бы выбраться на нормальные оценки, и получал бы сильный стресс, и дал бы Чарльзу больше причин говорить о том, как бесполезен его сын, даже в таких вещах как учеба. Да, Луи определенно хочет осыпать Гарри похвалами и подарками. Хотя, скорее всего, все равно это будет насмарку, учитывая, что Гарри ему до сих пор не ответил, он также вряд ли заметит и то, что Луи хочет для него сделать. Он так и не узнал, получил ли Гарри его цитату Дориана Грея, которую он просунул через дверь после Хэллоуина... Но их дружба становится все меньше и меньше похожей на таковую, и изнутри это медленно поедает Луи, оставляя пустоту, но он знает, что в данный момент ничего сделать не может. Потому что Гарри ведет себя все более и более безумно, а Луи позволено лишь наблюдать. С тех пор как семестр начал подходить к концу, и экзамены стали более серьезными, взаимодействия парней практически перестали быть безобразно активными и дорогими. Они стали меньше ходить на вечеринки, бесчинство поведения сошло на нет, липкие сладкие ночи заменились на сон и бурение страниц учебников. Если они и проводят время вместе, то либо сидя за столом Зейна, смеясь обо всем и ни о чем, попивая алкоголь, куря сигары, фотографируясь и вяло путешествуя по страницам интернета, либо у Лиама, пуская в расход клетки мозга на видеоигры, дорогие ликеры и отвратительные джейм-сейшны*. Конечно, не самые роскошные и тошнотворно-гламурные вечера, которые у них были, но Луи нравится. Ему нравится, как сидит вечерами в черных спортивных штанах и брендовой старой футболке Зейн, волосы в беспорядке, большие очки с черной оправой съезжают с его носа, пока он записывает заметки, глотая роман за романом, делает закладки из-под того, что попадется под руку, на особо символичных главах и ярких цитатах. Ему нравится наблюдать за лицом Лиама, хмурым от волнения и концентрации, пока он работает в электронных таблицах и поверпоинте, закатав рукава безразмерного джемпера до локтей, отвечает на важные телефонные звонки, пичкая звонящего деловой информацией и быстрой речью, и плечи напряжены, и темные тени лежат под глазами. Ему нравится, как все ощущают давление университета, как нечто единое, и спустились до уровня неопрятной одежды и грязных волос. И как без постоянного напева взбудораженного восторга от вечеринок они все равно прекрасно ладят, заботятся друг о друге, все еще веселятся больше, чем все остальные на планете, и все еще всему другому выбирают совместное времяпровождение. Потому что Луи понял - теперь они лучшие друзья, все вместе, и это прекрасно, комфортно, лучшее, на что Луи мог надеяться в этом чертовом университете. С другой стороны... На Найла университет никак не влияет. Рори делает за него домашние задания, на которые ему наплевать, и пока все занимаются учебой, он возится со своими аудио программами и смотрит бессмысленные видео на ютубе. И когда к одиннадцати вечера уже почти все вялые, тусклые и уставшие, он - единственный, кто выходит в город, веселится, в странные часы возвращается в квартиру и пережидает свою интоксикацию травой и алкоголем вместе с одетым в пижаму Луи. А еще Гарри. Тихий, сокрушенный безумием, одинокий Гарри. Он никогда не пишет курсовые - Луи не понимает, как его еще не выперли - почти никогда не сидит, всегда блуждает по комнате, всегда стоит и смотрит в окно, сжимает телефон до побеления костяшек. Но он всегда с ними, почти не разговаривает - даже с Зейном - и Луи не может вспомнить, когда последний раз у него был новый "фетиш" или "одержимость", ему не верится, что он говорит это, но в каком-то роде Луи даже скучает по этому. И иногда, когда Луи на середине рассказа очередной великой и ебанутой истории или дразнит сарказмом и шутками кого-либо из парней, он замечает, что Гарри на него смотрит, таким недоверчивым любопытным взглядом, впивается в него глазами, но так аккуратно, что Луи не может даже претензии предъявить - нормальный человек этого бы не заметил. Спокойный Гарри, не отводящий взгляд, нервирует. Но потом он отворачивается, и ничего не меняется. Их занятия такие тихие. Гарри не отвлекается от темы урока, его взгляд не смотрит никуда, кроме заметок и слов, длинные пальцы покоятся на корешках книг, пока он выделяет цитаты, не так уж много живого запомнишь с этих уроков. Он неспешно рассказывает определения и объяснения, выдыхая в тишине слишком громко, едва смотрит на Луи, едва приближается, не признает его существования, и как же это, блять, странно, ведь разве не этот парень наблюдал за восходом солнца вместе с Луи и подпевал ему под Daft Punk? Мир будто перевернулся с ног на голову. Но Луи нужно сосредоточиться, думать о школе, поэтому он только и делает, что шутит, улыбается и фыркает, не в состоянии сломать стену и пробраться в искренние углы его сознания. И сейчас Луи заходит в квартиру Гарри (единственная вещь, которая поменялась - Гарри держит дверь открытой, предоставляя Луи свободный вход во время занятий, а в хорошие дни он даже делает ему чашку чая, еще горячую к тому времени, когда Луи приходит), свежий и энергичный после успешной сдачи экзамена, единственное, что его беспокоит - это то, что он не взял для Гарри лилии в знак благодарности. Зал пуст - замечает Луи при входе. Ох, даже хорошо, что он не купил лилии, потому что кое-что другое покрывает каждый сантиметр пола - бумага. Стопки, кучки, обрывки бумаг. Похоже, нотные листки. От руки изящно написанные, элегантно нацарапанные. А Гарри нигде не видно. - Кудряшка? - нерешительно зовет Луи, на всякий случай проверяя телефон (но скорее ему Зевс напишет, чем Гарри), и начинает прогуливаться по квартире, заглядывает в пустые комнаты. И ничего. Просто привычные фигуры кошек, древние проигрыватели, книги, цветы и-хах. На небольшом замысловатом деревянном столике у окна стоит фотография Деса, Гарри и худой, чахнущей и милой девушки с большими глазами и красивыми волосами - сестра Гарри, никак иначе. Фотография черно-белая - разумеется, Гарри наверняка специально редактировал ее под стать своей обстановке - вроде с какого-то банкета, или шоу вручения наград, или премьеры, или подобной херни, известной миру. Они все с иголочки одеты и прижаты друг к другу достаточно близко, чтобы можно было считать их семьей. Довольно недавняя фотография, лицо Гарри еще тронуто детской непосредственностью и щеками, но это его лицо. Луи не может оторвать взгляда от его лица. Потому что он улыбается. Улыбается. По-настоящему улыбается. Широко, солнечно, оголяя все зубы, он выглядит... блять, он сверкает своим теплым взглядом и глубокими ямочками, и в животе Луи что-то переворачивается, потому что он понимает контраст с тем Гарри и Гарри, который сейчас. Пустым, холодным, мирами далекий от этого невинного и искреннего мальчика, от которого веет теплом. И незнание - он такой, потому что тогда ему было лучше, или потому что с ним была его семья? - бьет его по ребрам, и единственная причина, почему он может прекратить смотреть на него - это Дес. Дес. Суженные глаза, тени, неопрятные волосы и разинутый рот. Одна рука показывает большой палец вверх, другая - в кармане. Он не обнимает своих детей. Нет. Обе руки при себе, едва признает камеру, маниакально ухмыляется, темные глаза, достаточно пустые, чтобы Луи мог увидеть в них историю трагедии в очертаниях. Луи мог бы смотреть на фотографию весь день, на изображение, стоящее тысячи слов, но вдруг- звук пианино. Ах да. Пианино. Безмолвно он направляется в спальню Гарри, оставляя фотографию без внимания. Звук пианино становится громче, прерывается по непонятным причинам, вновь возобновляется, нежно и неуверенно, снова прекращается и так по кругу. Будто кто-то пытается подобрать ноты и услышать, как они звучат вместе. Достигнув двери, Луи открывает ее. А вот и он. Сидит на краю скамьи, одной рукой бездумно нажимая на клавиши, другой зарывшись в спутанные бесконечные завитки волос, отрешенно смотрит в окно. - Что ты делаешь? - спрашивает Луи, его голос прорезает воздух и бьет Гарри словно пуля. Он резко встает, как если бы проснулся после крепкого сна, и выпутывает пальцы из волос. - Как давно ты здесь? - спрашивает он хриплым от истощения голосом. - Достаточно, - Луи оглядывает комнату, весь пол покрыт стопками чистой бумаги и нотными исписанными листками, какие-то бумажки смяты в аккуратные шарики, непонятные две книги лежат раскрытые. Он указывает на хаотично разбросанные листки. - Это что? Ты на музыкальном курсе? - Нет. - Гарри начинает собирать листки с пола. - Это ты все написал? - ошеломленно спрашивает он. Гарри поднимает голову и отчужденно на него смотрит. - Прекрати задавать вопросы. Луи поднимает брови. - Окей, Гестапо. Право голоса тоже заберешь? Гарри игнорирует его, продолжает собирать бумаги, затем соединяет их в одну стопку и кладет на пианино. Он смотрит на нее, рукой наигрывая простую мелодию, Луи наблюдает, стоя в проеме двери. Внезапно Гарри поворачивается, достает гитару и машет буквально перед его носом. - Сыграй си минор. Хочу услышать, как звук сочетается с пианино. Луи смотрит на него, не двигаясь с места. - Кудряшка, я похож на человека, который умеет играть на гитаре? Гарри практически рычит, возвращает гитару на место. - Не умеешь? Чему тебя учили в детстве? - Читать. Писать. Складывать. Вычитать. Подделывать кашель. Гарри снова не отвечает, хватает чистый лист бумаги и пишет на нем ноты в ровном и одновременно хаотичном порядке. - Ты выглядишь напряженным, - замечает Луи, продолжает неловко стоять в дверях и обхватывать ремень сумки, висящей на плече. - Да, так и есть. И сегодня я совсем не в настроении для занятия, давай сегодня отменим. - Хорошо. Ладно. Но... - Луи останавливается, рассматривая свои ногти. - Ты, хм, не против, если я останусь здесь? Гарри замирает. - Что? - Просто позаниматься. - Слушай, я сейчас не хочу помогать- - Я тебя и в первый раз слышал. Мне просто нужно место позаниматься. Я буду вести себя тихо. Найл дома играет в видеоигры, потому что никогда не делает свою домашнюю работу, поэтому место превращается в настоящий хаос и бедлам. Ну, в общем, ты понял. И так как ты тоже чем-то занят... Гарри в замешательстве моргает. - Ты просто хочешь... заниматься. - Да. - В моей квартире. - Да. - И не потому что тебе нужна моя помощь. - Да. Пауза. Гарри смотрит на него снизу вверх, сидя на корточках на полу, и выглядит маленьким в своих твидовых брюках, белой рубашке с воротником и с бумагами в руках. Пауза затянулась, и Луи беспокойно ерзает, пытается казаться равнодушным, но ему жутко неловко, и он поправляет свои волосы, нащупывает телефон и ждет. Может все же стоит позаниматься в библиотеке. - Хм, - тишина разрушается, и он тут же смотрит на Гарри. - Окей. Да. Хорошо, - наконец говорит тот, еще более беспокойно и недоуменно, чем раньше. Но это разрешение, и Луи с облегчением кивает. - Спасибо, приятель, - говорит он, кладет сумку и садится в кресло в углу, напротив пианино, Гарри повернут к нему спиной. У Луи пробегает мысль раскинуться на огромной кровати Гарри и заниматься здесь, но тогда, скорее всего, в него полетит книга, поэтому он избавляется от мысли и поудобнее устраивается в глубоком бархатном кресле, распаковывая нужные вещи. Гарри рефокусируется на том, чем был занят. В скором времени они забывают друг о друге, каждый работает над собственными проектами, тихо и сосредоточенно. Очень тихо. Но тишина приятная. Луи делает заметки в своей записной книжке, Гарри тонет в музыке, исходящей из-под его пальцев, закрыв глаза, слегка насупив брови из-за сосредоточенности, чувствуя мелодию, сквозь него проходящую. И Луи действительно сконцентрирован на домашке в его руке, но он также не может не замечать, какие невероятные звуки доносятся от пианино Гарри, и, в конце концов, он поднимает голову, наблюдая как завораживающе, дико и чарующе Гарри создает мелодию. - Знаю, ты не хочешь знать моего мнения, - начинает он, пианино резко останавливается, и Гарри испуганно открывает глаза, вырванный из своего мира. - Но это - одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо слышал. Гарри оглядывает Луи, затем хмурит брови и хватает еще один чистый лист бумаги. - Нет, неправда. - Правда. Это невероятно. И если ты это написал.. что ж. Следует признать, что я впечатлен. - Мнение субъективно, - бормочет Гарри, совершенно не затронутый похвалой, Луи хмурится, опускает ручку и глядит на поникшую фигуру Гарри. - Разумеется. Но если и есть какой-то чувак, которому это не нравится, то не думаю, что его мнение хоть чего-то стоит. - Он делает паузу. - И, знаешь, я говорю это, не потому что хочу показаться добрым. Я никогда не вру, говоря комплименты. Никогда. Еще ни разу в жизни такого не было. Да и комплиментов я в своей жизни не так много говорил, так что, знай, с моей стороны они значат гораздо больше. То, что я тебе делаю комплимент — большая честь. Не за что. Гарри поднимает глаза. - Ты никогда не лжешь? Луи улыбается. - Я слишком молод и смел, чтобы врать. Он ожидает, что тот закатит глаза, но получает только тихий долгий взгляд. И затем, разумеется, он отворачивается, ограждая себя от Луи. - Все лгут. Это часть человеческой природы. - Ох, как же мало ты меня знаешь, - ухмыляется Луи, и Гарри вновь смотрит на него, Луи же отворачивает взгляд, возвращаясь к тетрадям, ручка танцует в его руке, на губах до сих пор играет улыбка. Он чувствует взгляд Гарри на себе, но не смотрит в ответ, вместо этого поворачивает страницу учебника, готовый начать новую главу.***
Прошло пару часов, солнце начало садиться, и Гарри все еще был погружен в свою работу, пока Луи все проверял и наслаждался объемом домашней работы, которую он выполнил, когда услышал обрывки прекрасной мелодии. Он только начал считать этот день самым спокойным и удачным днем за все время учебы, и тут же зазвонил телефон. Он смотрит на экран и чувствует подступающую тошноту. - Черт. Мама, - произносит он, не думая, смотрит на телефон и не двигается. Гарри оборачивается, с едва уловимым интересом смотрит на него. Взгляд мечется между Луи и светящимся телефоном, который лежит на подлокотнике рядом и не переставая гудит. - Ты не ответишь? - спрашивает он, кивая в сторону телефона. Луи напрягает челюсть. - Нет. Что бы она ни сказала, я не в настроении. Мне нужно заниматься, - отрезает он, нажимает на блокировку и возвращается к своим записям, по телу растекается напряженность, переходящая в сжатые руки. Разумеется ей нужно было позвонить и испортить столь приятные мысли. Разумеется. Разве не Найл сейчас заменяет ей сына? Не он - единственный, кому она звонит? В комнате чувствуется напряжение, тишина тяжело наседает, и Луи чувствует непонятное тепло под кожей от мысли, что в этот раз причиной беспокойства стал он. Он чувствует взгляд Гарри, вызывающий дискомфорт, он знаком с последствиями, которые могут вызвать его неаккуратно брошенные слова, лучше ему вообще ничего не говорить. Или он должен был ответить и отмахнуться от нее небрежными фразами, как он уже привык делать. - Ты не ладишь со своей мамой, - говорит Гарри, и это не вопрос. Луи не поднимает взгляд. - Да. Не лажу. Пауза. - Но она же твоя мама. - Разве? - фыркает Луи. - Я что-то не заметил, чтобы она вела себя подобающе маме. Гарри, кажется, заинтересовался темой разговора, изменив свои взбудораженные, резкие действия и маниакальное перелистывание нотных страниц на рассеянное разглядывание одной и той же случайно открытой страницы, пытаясь сделать вид, что что-то читает. - В смысле? - спрашивает он, его голос кажется беззаботным, но Луи чувствует нарастающее напряжение, искреннее любопытство и ... что-то, не поддающееся идентификации. - Потому что... - Луи останавливается. Он никогда не говорит о своей маме. Не говорит много. Он просто не видит в этом смысла. А если все же приходится о чем-то, связанном с ней, упомянуть, то его наполняет гнев, впитывается в него, заставляя думать об этом гораздо больше, чем нужно, и настроение моментально меняется, поэтому он не думает, не говорит о ней. Просто смиряется с участью. Но Гарри спрашивает, и ему кажется, что он хочет слышать ответ, Луи терять нечего. Он продолжает. - Потому что когда Чарльз ушел, она стала эгоистичной и ненормальной, и мне постоянно приходилось после нее собирать все по кусочкам. До этого она была в порядке - нормальной мамой. Читала истории на ночь сестрам, обнимала нас утром перед школой, готовила ужин, украшала дом на каждый праздник. Она спрашивала нас о том, как мы провели день, и помнила даты наших рождений, и подписывала разрешения в школу на экскурсии. Но Чарльз ее испортил, и, наверное, слишком сильно, потому что она никогда не обращала внимания на тот факт, что я ему абсолютно не нравлюсь. Она была слишком занята подарками, поездками и ювелирными украшениями, которые он ей дарил. И после того, как он ей изменил, и они расстались, она потеряла себя. А может и до этого была такой, не знаю. У меня пять сестер. Самой младшей - четыре. Я буквально вырастил их, а не она. Она плачет, потому что хочет внимания, срывается на мне, если чувствует себя плохо, и она любит меня, да, но больше всего любит, когда я полезен ей. Она поддается своей слабости и забывает о нас, полностью забывает о том, что у нее, блять, существуют шесть детей. И в следующую минуту она буквально душит нас своим вниманием, потому что не хочет отпускать - просто впивается ногтями в плечи, сидит на коленях и плачет все гребаное время. Иногда она просто уходит из дома на несколько дней, потому что хочет 'найти себя'. Я не имею понятия, куда она уходит, но особо никогда и не пытался узнать. Иногда она хочет найти себе парня. Просто потому что она чувствует скуку и уязвимость. И иногда она флиртует с моими лучшими друзьями ради внимания. Иногда кричит на меня при множестве людей, потому что я с ней не соглашаюсь. И временами она нормальная, да, отвозит на прием к врачу или заботится, когда я болею. Она приехала сюда помочь мне с переездом. Она скучает по мне. Но дело в том, что скучает она по мне только из-за того, что я присматривал за ней и выполнял ее желания. Я не знаю. Помнишь день, когда ты отвез меня в свой дом? Она была очень уверена в своем выборе и ехала сюда, чтобы забрать меня, заставить уйти из университета. И все из-за того, что у нее выдался плохой день, и она решила винить меня за проблемы с Чарльзом. Блять, наверное, и за собственные тоже! И я еще раз хочу поблагодарить тебя за то, что тогда, хоть ты и, скорее всего, не делал этого специально из-за меня, ты забрал меня с собой по каким-то причинам и спас мою жизнь. Я не лажу с ней. Найл. Вот кто ладит. Но я - нет. И мне не стыдно. Мне ее не жалко. Просто... наверное, просто немного обидно. - Он вздыхает, чувствует себя выжатым, слова не прекращали вырываться из его рта. Он не планировал рассказывать так много, но так даже лучше, потому что теперь он чувствует облегчение, и Луи заставляет себя вернуться в настоящее и смотрит на Гарри. Его голова склонена, руки на коленях, и Луи не уверен, слушал ли он вообще- - Специально, - внезапно говорит он, голос тихий и низкий. - В тот день я специально взял тебя с собой. - Он поднимает взгляд на Луи, лицо пустое, лишенное эмоций, но глаза полны клубящихся туч - самое живое, что Луи видел в них за все недели. В комнате настолько тихо, что тишина кричит в уши, забираясь под самые нервы, Луи и Гарри смотрят друг на друга через комнату. Черт. Он знал. Знал, но не мог понять. Луи остается только смотреть. Смотреть в хмурые, затянувшиеся тучами глаза, болезненно впивающиеся в него в ответ, не дающие отвернуться, вздохнуть, подумать. Слишком сильно. - Я знаю, каково это, - бормочет Гарри, бормочет буквально в душу. - Когда нужно... нужно сбежать. Ненадолго. Желудок Луи переворачивается, и если бы он сейчас стоял, колени бы подогнулись. Но с другой стороны ему даже хорошо, взволнованное, пьянящее, теплое, шокировано переполняющее чувство окружает его, и он улыбается, немного опускает голову, чтобы было не видно его смущения. - Ну, тогда. Спасибо еще раз. Ты не должен был. - Должен. Молчание. Гарри смотрит на клавиши, Луи - на свои книги, воздух наполнен чем-то тяжелым, плотным, чем-то, что чувствуется как взаимопонимание. И Луи хочет сказать больше, хочет продолжить разговор, но в горле застрял воздух, а момент такой хрупкий, что Луи кажется, он вот-вот разрушит его своими неуклюжими руками и переизбытком энергии. Слова Гарри водоворотом кружатся внутри. Если бы Луи сказали, что когда-нибудь от каких-то там пары слов он непомерно начнет задыхаться, он бы рассмеялся им в лицо. Они возвращаются к своим 'обязанностям'. Кажется, Гарри погружается в работу с легкостью, не проходит и минуты, а он уже увлеченно царапает ручкой по бумаге, напряженно кусает губы и наклоняет голову. А вот Луи с такой легкостью погрузиться не может, он прислушивается к сердцебиению, отдающемуся в ушах, замечает слабость в руках, глазами уставившись на первое слово первой страницы - 'Здесь'. Гарри специально увез Луи от матери. Он признал это. Он увез Луи. Он помог Луи. Гарри Стайлс помог Луи Томлинсону. Гарри Стайлс признал, что помог Луи Томлинсону. Вау. Луи погружается в свои мысли и смотрит в окно - небо теперь почти черное, начинает покрываться звездами, едва видными через окно светлого помещения. Гарри пишет, и пишет, и пишет, опустив голову, тыльной стороной руки создавая шорох. Но потом шорох прекращается. Луи напрягается, возвращается к книге, встречаясь со знакомым "Здесь". - Ты мог бы... - Гарри останавливается, кусая губы, и смотрит в сторону. Луи поднимает голову вверх. - Мог бы что? - спрашивает он, откладывая учебник. Гарри проводит пальцами по клавишам, не нажимая на них, зубы по-прежнему кусают губы. Он моргает, расслабляет и облизывает их. - Я тут думал. Если я сыграю что-нибудь. Мог бы ты... сказать мне, что думаешь? - Гарри ждет ответа, плечи напряжены, ноги соединены вместе, он сидит на самом краю скамьи. - Конечно, - выпаливает Луи от шока... то есть, теперь Гарри уже хочет знать его мнение? На горе свистит рак. Гарри кивает, ждет, удостоверяясь, не шутит ли Луи, потом медленно встает и подходит к скрипке, лежащей возле кровати. Луи уже заинтересован. Он смутно помнит, что Зейн упоминал, что Гарри умеет играть, но никогда не слышал лично, поэтому он внимательно следит, как Гарри вновь садится на скамью возле пианино, поворачивается боком, чтобы не видеть Луи, зато Луи виден его профиль и, по какой-то причине, грустные глаза, наполненные тревожной робостью и нерешительностью. Луи кладет руки на колени, Гарри поднимает инструмент к подбородку, слегка прижимая к нему. Длинными тонкими пальцами берет смычок и располагает напротив жестких струн. Неуверенно, с дрожащими веками, закрывает глаза. Луи задерживает дыхание. И смычок двигается. Он знал, что услышит что-то красивое. Каким-то образом. Просто... знал. Гарри водит смычком, сильно заводит руку назад, медленно проводит вперед, каждая капля эмоции отражается в его сдвинутых бровях, просачивается через струны в тускло освещенную комнату, забирается под кожу Луи, застывает под его джемпером. Нет, мелодия не красива. Она до смерти, тотально головокружительна. Чертовски невероятная, сладкая и невыносимо грустная. Крадущая новые звуки с плеч Гарри, несущих бремя, с синяков под глазами, с истощения в чертах его лица, и Луи думает, что больше никогда не хочет слышать ни звука. Не эту неведомо поразительную призрачную мелодию. Гарри Стайлс, возможно, сотворен из разрушения и погибели. Но как что-то настолько искреннее может быть создано тем, кто считается дьяволом? Тем, у кого якобы ничего не осталось внутри? Гарри плачет музыкой, а Луи смотрит на него в немом, безмолвном благоговении и понимает, что, возможно, он не так далек от того мальчика на фотографиях, как думал. Что та искренняя улыбка, которая была с Гарри, когда он был рядом с Десом и сестрой, тот лучик солнца, не погиб. И что может он покинут где-то в его глубинах, погребен под эмоциональной пылью и грязью. Музыка прекращается. Смычок перестает двигаться. Длинные бледные руки Гарри расслабляются, нежно опускают на пол скрипку. Он ждет. Луи напоминает себе, что нужно моргнуть. - Я никогда... - начинает Луи, не имея слов. Плечи Гарри напрягаются, он поднимает голову в сторону звука голоса Луи, смотрит мягко, ожидающе. И испуганно? Луи не понимает, Гарри боится, какими будут его слова? Но Гарри не должен бояться, он просто не может. Луи прочищает горло. - Я никогда не слышал ничего подобного. Это было. - Он останавливается, поднимает взгляд и смотрит на затененный профиль Гарри. - Гарри, это было потрясающе. Он надеется, что его голос способен передать все то, что он чувствует. Гарри не двигается, не отвечает. Поэтому Луи продолжает. - Слушай, я не знаю, зачем-не знаю, пишешь ли ты это ради веселья, или для кого-то, или еще по каким-то причинам. Но это самое прекрасное, что я слышал в своей жизни, и, если честно, я даже не знаю, как в полной мере объяснить. Я понимал, что ты хорошо звучишь - потому что ты хорош во всем - но не знал, что будет так. Это большая редкость. Это особенно, Гарри. У тебя получилось то, что ты хотел передать. Я знаю, у тебя получилось. Гарри едва дергает плечом, открывает глаза. - Это только твое мнен- - Не впихивай мне свое 'мнение субъективно', - прерывает Луи, закатывая глаза, несмотря на берущие верх эмоции. - Что бы там ни было, я здесь. Сижу и говорю тебе, как охуительно и гениально это звучало. И, насколько я могу судить, в данный момент важно только это, да? И даже если весь мир думает о тебе дерьмово, знай, что существует по крайней мере один человек, знающий, что ты - потрясающий. Гарри молчит, по-прежнему сидя на скамье, рассматривает свои колени. Проходит время, но Луи не отворачивает взгляд, наблюдает за Гарри, пока в голове до сих пор отдается эхом музыка скрипки. - Мне кажется, что если бы мелодия была сыграна быстрее, и с гитарами, и барабанами, получилось бы хорошо, да? - тихо спрашивает Гарри, склонив голову. Луи не уверен, откуда он придумал это, зачем вообще сказал, что у него на уме, но кивает. - Да. Да, это было бы гораздо больше, чем хорошо. Гарри кивает. Луи смотрит. - Эм, - Гарри трет глаза и встает, немного неуклюже, едва не запутавшись в ногах. - Думаю, я скоро пойду спать. Я- Я устал. Так что... - прерывается он, почесывая пальцем за ухом, и держится взглядом подальше от Луи. - Да, - понимает Луи и начинает собирать вещи в сумку, по телу бежит горячая кровь, в голове давит тяжестью. - Конечно, Кудряшка. В комнате звучит лишь шарканье книг, тетрадей и бумаг, которые Луи кладет в сумку, Гарри неловко стоит позади него. Большие старинные часы в углу едва слышно тикают. - Что ж, - говорит Луи, стоя с собранной сумкой, переброшенной через плечо. Он поворачивается и смотрит на Гарри, его брови не как обычно нахмурены, нет, он выглядит расслабленно. - Спасибо за то, что позволил мне здесь заниматься. Гарри кивает. Луи прочищает горло. - Я, эм. Увидимся завтра, да? Ну только если тебе не нужно на пару дней отдохнуть от занятий- - Нет, - непроизвольно говорит Гарри, удивляя Луи. Гарри кусает губу и отводит взгляд в сторону. Его руки крепко сцеплены за спиной. - Ладно. Окей. Тишина. - Спасибо, что позволил мне рассказать о маме, - пробует Луи, у него нет желания уходить. Но нужно, нужно ведь. Гарри хочет побыть один, Луи должен уйти. Гарри пожимает плечами. - Я ведь сам спросил, - пожимает плечами снова. - Ну, да, но. Я никогда о таком не разговаривал. Если честно, я не помню, чтобы я вообще когда-либо говорил о своей маме, ну только если пару слов. Гарри смотрит в глаза Луи. - Никогда? - Нет. - Почему? Луи наклоняет голову. - Просто мне плевать на это, не вижу в подобных разговорах смысла. Гарри смотрит на него с любопытством, с осторожностью, с некой мольбой, все сразу. - Почему тогда сегодня рассказал? - Потому что ты попросил, - легко отвечает он. Взгляд Гарри мелькает - вспыхивает и гаснет. И Луи не хочет на него давить, не хочет напугать Гарри большим количеством слов, секретов, поэтому он идет к двери. - Мне нужно идти. - Ага. Он выходит из комнаты Гарри ко входной двери, ноги кажутся тяжелыми и ватными. - Выспись. Насчет песни не переживай. У тебя все отлично получилось. И помни — я не вру. - На всякий случай он улыбается, не может понять, почему так странно себя чувствует - эмоционально истощенным. Гарри отстраненно кивает, потому что телефон в его кармане начинает жужжать, он сосредоточенно читает текст на экране, черты лица омываются сиянием. Луи понимает, что сейчас самое время уйти. - Ночи, Кудряшка, - говорит он, открывая дверь и выходя наружу. По лицу волнами ударяет прохладный воздух, смывая с него жару, неловкость и кучу мыслей, он давит рукой на дверь, чтобы закрыть ее, но неведомая сила мешает ему это сделать. Он поворачивается — Гарри. Его большая ладонь давит на дерево, не давая закрыть, и он смотрит на Луи, в глазах тусклые искры, на голове — беспорядок, едва заметно хмурится. Но он смотрит на Луи, и хмурый вид исчезает, разглаживаются черты лица, лицо становится спокойным, ничего не выражающим и искренним. - Спасибо, Луи, - говорит он, голос глубокий, немного хриплый, медленно обтекает слова мягким ритмом. Ничего себе. Луи никогда не слышал раньше, чтобы Гарри произносил его имя, по крайней мере, не таким тоном, обычно он говорил это безразлично, дополняя имя фамилией. Ничего себе. Луи устал себе напоминать, сколько всего происходит с ним каждый день из-за Гарри. Ему бы присесть. - Всегда пожалуйста, - отвечает Луи и улыбается, Гарри смотрит на его улыбку и убирает руку с двери. Он уходит, возвращается в свою комнату, Луи закрывает дверь и идет домой.