"За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Он смотрит в темный и пустой, но все равно кричащий своим богатством и ценностью - как и все в этом ебаном университете - потолок."За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Сердце барабанит. Чувство такое, будто от притока крови голова вот-вот расколется."За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Найл уже вернулся? Он не слышал звука открывающейся двери."За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Гарри уже вернулся?"За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Или Гарри уничтожен умом, телом и духом, облеплен множеством бездушных тел, облаченных в версаче и шанель? Или он валяется в канаве? На полу ванной комнаты? Мирно спит в своей постели? Он улыбается? Или терзает себя? Он знает, что Луи давно ушел? Не плевать ли ему? Не плевать ли ему хоть на что-нибудь?"За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия." "Луи Томлинсон."
Да. Нет. Луи не может спать.***
Луи просыпается от громоподобной игры на пианино — Чайковский? — ранним утром. Но ему плевать даже на это, тело неподвижно лежит в кровати, взгляд упирается в потолок. Он не хочет думать о записке. Записка. Записка, которую он написал. Которая скрыта в тетради Гарри с его именем на обратной стороне. Он не хочет думать об этом, потому что ничто не важно - Гарри игнорировал его весь вечер, стер его присутствие из своей жизни, был пустой гордой оболочкой, которой он всегда и являлся. Ничто не изменилось. Гарри не изменился. "Я НЕ МОГУ ИЗМЕНИТЬСЯ". Перед глазами Луи промелькнула въевшаяся в кожу Гарри надпись. Как же, блять, иронично. Слишком много мыслей. Как и сообщений, которые он видит, как только смотрит на экран телефона. Он видит сообщения то от Зейна, то от Лиама - и, конечно же, ни одного от Гарри, это было бы что-то из ряда фантастики - но не читает их, просто снимает блокировку и ищет единственный нужный ему сейчас контакт. Гудок звучит один раз. Пианино останавливается. - Томмо, - здоровается голос Найла в телефоне и по другую сторону стены. - Ты где? - В своей кровати. Смешок. - У тебя опять похмелье? - Нет. - Все нормально? - зевает он. Доносится одинокий звук нажатой клавиши. - Нет. Приди и полежи со мной. Я во тьме. - Что это значит? Ты голоден? - Нет, придурок, не голоден, - раздраженно отвечает Луи. - Я уязвим, стою на краю темной пропасти. Молчание. - Ты хочешь пить? - Блять, Ирландец, просто притащи сюда свою задницу. Звонок отключается, и резко открывается дверь. - Томмо, - с улыбкой на лице заходит Найл в наполовину расстегнутой, с пятнами чего-то грязного, рубашке и спортивных штанах, подвернутых до лодыжек. Не мешкая, он плюхается на кровать лицом вниз, моментально занимая половину кровати и сужая свободное пространство Луи. Луи и не против. - Спасибо, - хрипит Луи, плотнее заворачиваясь в одеяло, ногам уже гораздо теплее от жара тела Найла Хорана. Может, он и правда дракон. - Ну чего? На тебя нашел утконос смерти* или как там? - невнятно бормочет Найл в подушку. Луи закатывает глаза. - Гарри вел себя прошлой ночью как мудак. - Ты удивлен? - Да, - он пожимает плечами. Внезапно Найл взрывается легким и светлым смехом - ебаное солнышко, его вообще невозможно расстроить и проникнуть под его солнечную толстую кору. Луи хотел бы, чтобы он был таким же. Он ненавидит Найла. - Не беспокойся за Гарри, окей? Я понимаю, что он - центр твоего внимания, но- - Он не центр моего внимания, - резко прерывает Луи. Найл поднимает брови. - Неважно. Ты все равно должен прекратить. Это сводит тебя с ума. Спустя секунду до Луи доходят слова, и он кивает. - Да. Да, ты прав. Поэтому сегодня я не буду звонить, писать или идти к нему. Если он хочет поговорить, он сам может прийти. С меня хватит. Все кончено. Если он хочет знать, почему я рано ушел- - Ты рано ушел? - удивленно спрашивает Найл. Ох, даже так. - Да, рано, - сквозь зубы говорит Луи и злостно смотрит на Найла, но взгляд отскакивает от него и подушек рядом и растворяется в воздухе. - Хах, я не заметил. - Пожалуйста, не льсти себе, - сухо отвечает Луи. Найл улыбается. - Я был занят. - Ты невнимательный. - Я накурен. - Уже? - Луи вытягивает шею, чтобы ближе рассмотреть лицо Найла. - Нет. Но собирался. Хочешь присоединиться? Давай посмотрим мультики. Рори принесет завтрак. Найл вытаскивает его из кровати и тащит в гостиную.***
Зейн продолжает писать Луи. 'Ты как?' пришло ему на телефон тринадцать раз, на четырнадцатый Луи ответил. 'Все ненавижу. Хочешь выпить кислоту?' Проходит около пяти секунд, и телефон снова вибрирует. 'Я иду к тебе'.***
В дверь стучат один раз. - Заходи! - кричит Найл с дивана, уже успевший накуриться, глотает апельсиновый сок и водку, как марафонец глотает кислород после длинной дистанции, в одной руке держит пакет сока, в другой - бутылку. Мальчик из стали. Луи, зарытый в одеялах и окруженный покусанным печеньем и ред булом, выглядывает из-за Найла и улыбается как только видит Зейна - в больших черных очках и толстом черном свитере, которые делают его еще более привлекательным - заходящего в комнату. - Найл, - спокойно здоровается он, слабо ударяя кулаком о кулак Найла, и идет к Луи. - Зейн, чувак, - Найл делает отрыжку. Он поднимает вверх курительную трубку. - Будешь? - Позже, - без энтузиазма отвечает Зейн, уставившись шоколадными глазами на Луи. Он присоединяется к нему в гнездо из одеял, и Луи не может сдержать в себе смех, ведь это Зейн, безупречный Зейн, принадлежащий золотым тронам и гобеленам, а не кучке одеял на диване, пропахшем травкой и луковыми чипсами. - Привет, Зейн, - моргая мутными глазами, здоровается Луи и кладет голову ему на плечо. - Спасибо, что пришел проведать меня. Как Лиам? Он ухмыляется. - Спит. Знатно он вчера повеселился. - А разве так не всегда? - Вчера было сильнее, - говорит Зейн с легким качанием головы, ухмылка угасает. - Он становится слишком буйным. Нашел его на крыше полуголого и поглощающего какую-то розовую субстанцию. За ним нужно следить. Он мог себя ранить. - Господи, - бормочет Луи, но смех Найла практически заглушает его слова. - Это все из-за стресса? Взгляд Зейна скользит к телевизору, отчего-то резко заинтересовавшись происходящим на экране. - Наверное. - Почему ты был не с ним? Зейн снова смотрит на Луи. - Я был с Гарри. Всего лишь какое-то имя заставляет его желудок сжаться. - Понятно, - ледяным тоном отвечает он и чувствует на себе взгляд Зейна даже когда сам его отводит. Вопросов не задает. - Все нормально? Ты так рано ушел, - Зейн пристально осматривает Луи равнодушным взглядом. Нет, скорее равнодушным-только-с-виду-а-на-самом-деле-вовсе-наоборот. Луи ненавидит этот взгляд. Луи ненавидит Зейна. - Я? Чудесно. Великолепно. Невероятно, - голос Луи находится на грани срыва, заставляя и Зейна, и Найла в удивлении поднять брови. - Он не хотел быть с тобой грубым, Луи. Резкая боль - как ожог о нагретое железо в мастерской кузнеца - проходит по телу Луи и оседает в спине. - Но он был. Конец истории. - Все не так просто. Луи смотрит на него, пытаясь выразить всю злость во взгляде. - Не строй из себя блядского супергероя, Зейн. Вчера ты не смог позаботиться даже о собственном парне. От слов Зейн хмурится, взгляд становится острым и ядовитым. - Лиам способен сам о себе позаботиться. Я ему не сторож, - тихий, даже устрашающий, голос и сощуренные глаза впиваются в глаза Луи, щеки, шею. - Я люблю его и всегда буду рядом с ним настолько много, насколько возможно. Но я не его хозяин, он может делать все, что ему захочется. Луи сглатывает, поджимая губы от вины и зарываясь глубже в одеяла. Он никогда не ссорился с Зейном раньше. Откровенно говоря, чувство ужасное. Зейн взглядом словно вытаскивает из Луи ощущение того, что он неправ, что он совершил ошибку. - Я повел себя, - бормочет он и смотрит на Зейна, - как мудак. Зейн кивает. - Ты повел себя как самый настоящий долбоеб, - громко говорит Найл, выдыхая густой дым и заходясь в кашле. Зейн кивает, но губы в уголках дергаются в улыбке. - Ты флиртуешь, - обиженным тоном дразнит Луи, смотря прямо на Найла. Тот пожимает плечами. - Слушай, - вздыхает Луи, пытаясь свободно сесть, освободиться от жарких одеял, кладет руку на одно из них и теребит холодную ткань в руках. - Я знаю, ты говорил, что нужно быть с Гарри терпеливее. Зейн слегка наклоняет голову, взгляд продолжает разрезать Луи на мелкие кусочки. - Но как долго это оправдание еще будет в силе? Просто, понимаешь, да, иногда я должен учитывать, что он, так скажем, не всегда способен справляться с теми или иными ситуациями. Но все остальное реально становится гребаным оправданием. Почему каждый раз, когда он лажает, я должен ссылаться на его статус раненого солдата и терпеть его проколы и унижения? Я должен принимать все, что он делает, и сидеть, сложа руки, ждать, пока ему станет лучше? Вот так я должен поступать, Зейн? - Не совсем. - Именно! И вот, например, прошлой ночью? С меня хватит. Хватит. Все было хорошо - мы прекрасно ладили - он позволил мне быть соорганизатором вечеринки, и мы провели вместе целый день. Спокойный день, чудесный день. Все было... круто, а потом он объявился на вечеринке и вел себя как кретин, и разъебал вообще все, что было между нами, и я... - Луи постепенно стихает, неуверенный, что говорить дальше. Сначала он хотел рассказать о дневнике Гарри и цитате, заставив мозг Зейна напрячься и дать ему самому гадать, что это значит, но часть эгоиста в нем (большая его часть) не хотела, чтобы знал хоть кто-нибудь. Это между Гарри и ним. И ему это нравится. Поэтому больше он ничего не говорит. После молчания, длящегося гораздо меньше, чем чувствуется, Зейн вздыхает и потирает переносицу. - Я слишком устал, - бормочет он, мягко проводя ладонью по лицу, скребя щетину. Луи беспечно смеется. Затем слышит смех Найла. - Знаешь что, Луи? - вздыхает Зейн и поворачивается. Луи моргает, ощущая себя маленьким совенком в гнезде. - Хуй с ним. Просто...делай, что хочешь. Делай, что хорошо для тебя, окей? Забудь о Гарри хоть на секунду и сфокусируйся на себе. Вот что меня волнует. Вот что важно. Это мило, искренне и мило, и Луи чувствует, как его губы расплываются в улыбке, и рука принимает объятия Зейна, но в груди давит что-то большое и объемное - может и правда камень? - и не сдвигается с места, не становится легче даже после принятия добрых слов и верной дружбы, за которую он действительно благодарен... Даже Зейн перестал верить в Гарри. Безуспешные попытки, борьба, все то дерьмо, не дающее ему спать по ночам, поедающее его месяцами, только что было отвергнуто и замято, и Луи каким-то образом должен просто взять и забыть? Да, конечно, он может сфокусироваться на себе, но это не значит, что он не сможет позаботиться и о других. Не то чтобы у него появилось огромное желание заботиться о Гарри, уж точно не после прошлой ночи. И если оно вообще когда-нибудь было. И... Блять. Пошло все и правда нахуй.***
Примерно через час Зейн уходит, под кайфом, глаза стеклянные, он с любовью смотрит на телефон и отправляет Лиаму приторно-сладкие сообщения, поздравляя с похмельем. - Уже начинаю скучааааать, - кричит Найл, прощаясь, Луи машет, и комната погружается в тишину. Лишь телевизор что-то тихо щебечет, рассказывая о происходящем на футбольном матче, но голова Луи гудит, он не обращает на мелькающие картинки никакого внимания. Хочет перестать думать о Гарри. Хочет перестать чувствовать себя так, будто по нему проехались танком, а потом еще и попрыгали, чтоб уж наверняка. Что важнее? - Я ненавижу абсолютно все, Найл, вот честно, - заявляет он, пялясь в экран плазменной панели. Найл в ответ смеется. Луи вздыхает, игнорируя тяжеленный камень, блокирующий воздух в легкие и увеличивающийся в размерах. Он не будет вступать с Гарри в контакт. Не будет.***
Луи будит Найла мягким похлопыванием по груди. - Ирландец, мне нужно, чтобы ты спрятал мой телефон, - тихо говорит он. На него смотрят отвратительно яростным взглядом. - Отъебись, - рычит Найл и отворачивается. Луи сглатывает слюну, чувствуя, как телефон прожигает дыру в ладони.***
Луи всегда знал, что в нем есть щедрая доля мазохиста. Потому что он звонит матери. После четвертого звонка она поднимает трубку. - Хм? - здоровается с ним безразличный голос, Луи садится на кровать, ощущая легкую неловкость. - Мам? - Кто это? Если бы в Луи существовал кран, регулирующий его раздражение, то сейчас он определенно открылся. - Твой сын. Луи. - Луи, - смятенным тоном произносит она. - Что тебе нужно, милый? Его внутренний громоотвод неисправно шипит. Конечно же. Блять, ну конечно же. Из рыдающей, нуждающейся мамочки, оставляющей пятиминутные голосовые сообщения, в которых она просит его вернуться к ней, она превратилась в того, кто едва помнит о существовании собственного сына. Желудок больно режет. Так на нее похоже. Так, мать ее, типично. - Просто хотел поговорить, - выдыхая через нос раздражение, говорит он. Его голос звучит незнакомо, чуждо. - Оу, - пауза. - Ладно. Он ложится на спину на свою кровать и чешет кончик носа. - Как девочки? - В школе. Окей. Это тоже ответ. - Хорошо. Я скучаю по ним. Она что-то уклончиво бубнит. - Окей, эм, было приятно с тобой поговорить, - сухо говорит он, по телу расплывается чувство ненужности и жалости, встает с кровати, вообще жалея, что взял телефон в руки, даже если это хоть как-то отвлекает и развевает мысли от Гарри и необходимости зубрить конспекты - все это ему сейчас не под силу. - Позвоню позже. - Подожди, милый, - вдруг говорит она, Луи навостряет уши. - Найл рядом? Я бы хотела с ним поговорить. Он бросает трубку. Нет, блять. Только этого ему еще не хватало ко всему прочему дерьму. День длится бесконечно.***
Может в нем не щедрая доля, возможно, Луи - абсолютный мазохист. Потому что если бы с ним все было нормально, он бы не променял уютную квартирку и сопящего Найла на отвратительный холод и ожидание возле двери Гарри. И прямо сейчас он бы не поворачивал дверную ручку, чтобы зайти внутрь. Он с рвением открывает дверь, оказываясь в квартире сначала телом, и только потом уже разумом, энтузиазм распаляется, конструируя тысячи ставящих в тупик вопросов и обвинений, пока он представляет как будет говорить, смотря в нефритовые глаза. Внезапным порывом его выбрасывает в реальность - он видит наполненную незнакомцами комнату, они одеты в ту же одежду, что и на вечеринке, окружают Гарри - усталого, художественно растрепанного, стоящего в середине комнаты - выползли, блять, из рекламы гуччи и все еще не отрезвели от дозы диаморфина. Все глаза смотрят на него. Гарри моментально поднимает голову вверх. - Луи Томлинсон, - откровенно удивленным голосом здоровается он, и его тон не то громкое мурлыканье с фальшивой любезностью, которые он создает всякий раз, когда окружен людьми. Это его настоящий голос, настоящего Гарри, и его глаза широко открыты от удивления, внимательно, не моргая, зафиксированы на Луи. Луи осматривает сцену театра абсурда - люди переплетены друг с другом, с Гарри, держат бокалы шампанского и минеральной воды, смеются самым искусственным в мире смехом и смотрят на Луи как на следующую добычу. Они все здесь по одной причине, встали вокруг Гарри - трахнуть его, использовать, присвоить, выжать все соки - если уже этого не сделали. Потому что они - слепые бездушные хищные суки с задранным кверху носом, банковским счетом и родословной, вцепились своими когтями в лацканы жакета Гарри - и нет, НЕТ, Луи просто не хочет смотреть на это, и думать, и принимать позицию смиренника. - Ладно. Пофиг. Пока, - говорит он и поворачивается к двери. - Увидимся. - Подожди! - практически кричит Гарри, Луи поворачивается обратно, удивленно подняв бровь. Болтовня гарпий становится слегка тише. - Не хочешь познакомиться с моими изысканными гостями? - спрашивает он, в показных словах все еще голос Гарри, Луи не может его игнорировать, не может отвернуться. - Не особо, - отвечает он, ощущая, как решимость в его глазах отражается в широко открытых глазах Гарри. - У меня нет манер, я не любезный и не горю желанием остаться. Так что, пока. Луи выходит за дверь, от кожи исходит пар, во рту сухо, напряжение в комнате позади, после его ухода усилившееся пятикратно, нагоняет его и лижет пятки. Он движется вперед, готовый спрятаться от мира в святостях своей квартиры и успокаивающих руках Найла, когда внезапно слышит звук открывающейся и закрывающейся двери. Смотрит назад - Гарри. Это Гарри. - Что? Забыл что-то? - резко говорит Луи, поворачиваясь. - Хочешь, чтобы я принес тебе еще один латте? Имбирное печенье? Датскую ватрушку с сыром? - в голосе чувствуется горечь, откровенное нагое разочарование, он чувствует как мышцы глаз дергаются в уголках. Но ему плевать. Гарри откровенно пялится на него, в огромных глазах читается удивление. Обида и, может, тень боли некомфортно расположились в уголках, наигранная поза повелителя вечеринок исчезла, растворилась, оставила после себя опущенные от усталости плечи и послушные руки. Он стоит в длинной леопардовой футболке, была бы она темного цвета, ее можно было бы спутать с бесконечностью Вселенной (блять, ну и бред же приходит к нему в голову) и болезненно узких брюках, кудрявые волосы скрывают уши. Его глаза сегодня зеленее. - Почему вчера ты так рано ушел? - тихим детским тоном спрашивает он. Слова мягкие, хриплые, вьются в зимнем воздухе, оседают хрустящими осадками на мертвых листьях. Губы бледные, кожа фарфоровая, повреждена бессонной ночью эксцесса. На самом деле, это выглядит прекрасно. Блять, он выглядит прекрасно. Мудак. - Очевидно, потому что я не хотел там быть, - с едкостью отвечает Луи. Складывает руки на груди, игнорирует дуновения ветра и то, как он колыхает кудри Гарри, как одна из тонких прядок спуталась с ресницами. Глаза Гарри становятся еще больше. - Тебе не понравилось? - спрашивает он так, словно Луи уронил его мороженое, вот-вот губа затрясется. Черт. Нет, не так. Пиздец. - Конечно, понравилось, придурок кудрявый, - вздыхает Луи, его голос звучит не так жестоко и равнодушно, как он планировал. - Просто в следующий раз, когда ты решишь игнорировать мое существование, пожалуйста, блять, не ожидай, что я буду хлопать тебе от радости. Наконец-то. Грубая честность. Хорошо говорить это вслух. Сбрасываешь весь груз. От его слов боль из глаз Гарри исчезает, сменяется на замешательство. Он внимательно смотрит на Луи. - Я не-Я только-Я сделал это не специально... - выдавливает он, его слова спотыкаются о самих себя. Он опускает голову, сдавшись в попытках связно объясниться, ударяет землю носком ботинка. - Эм, - говорит Луи, его гнев истощается (в самое неподходящее время). - Это нельзя назвать оправданием, ты ведь понимаешь? - горло саднит от засухи, и все же, блять, нет, это кажется именно оправданием. Гарри молчит, буравя взглядом землю. Черные ресницы контрастируют с бледной кожей лица - был бы Луи романтичным, подумал бы, что о его ресницах можно слагать поэмы - да и сам по себе он выглядит несправедливо очаровательно. Ублюдок. - Я не хотел, чтобы ты уходил. Блять. Тихие слова, сказанные в землю, лишь маленькие камешки, старые булыжники, увядающая ива и Луи могли их услышать. И сердце Луи, треснувшее прямо посередине. Или оно раскололось вовсе? Блять. БЛЯТЬ. Ослабевшие ноги еле держат. Луи сглатывает. - Тогда почему ты так себя вел? Так... безразлично. Холодно. - Его голос сжимается и дрожит от собственной абсолютной честности, он пристально смотрит на Гарри, уже даже не скрывая эмоций, не пытаясь надеть на себя маску чуждого спокойствия или беспечности, все, что есть, все его чувства - на лице, въелись в изгибы губ, впалость щек, выступ носа, глаза. Пауза. Тишина. Ебаное ничто. Луи стоит, ждет, и Гарри поднимает голову, показывает глаза, полные боли, туч, беспорядка, шторма. Вспышки молний на радужке, сокрушающий ливень над роговицами. Луи слышит раскаты грома в его груди. - Мне нужно вернуться внутрь, - говорит Гарри и вот, вот, он делает то, что всегда - собирает себя, перекраивает черты лица в состояние апатии, взгляд - в незаинтересованные ничем зеленые озера. Он пятится назад к двери, взгляд все еще на Луи. Пальцы Луи немеют, пока он глупо смотрит в ответ. - Я сделал это не специально, - последнее, что говорит он, почти умоляюще - или Луи пытается себя в этом убедить? - и скрывается за дверью.