Адвокатура - дело тонкое.

- Пропусти, окаянный, не видишь, я по делу спешному к государю нашему. Пусти, кому говорю! – за дверью в личные покои царя послышалась возня, брань и пререкания. - Не велено. Царь-батюшка почивать изволят, – грозно провозгласил один из стрельцов. Некто слишком усердно пытался попасть на аудиенцию к самодержцу земли русской, даже не помышляя о том, что ему могут быть и не рады. Этот некто обладал скрипучим высоким голосом и невероятной настойчивостью. - Да пусти ж ты, нехристь бусурманская, - змейкой просочился в царские покои юркий дьяк Филимон Митрофанович Груздев – человек достаточно ловкий, сующий свой нос в каждую щель, отчего особенно нелюбим окружающими. Зная эти его качества, стрельцам и было приказано не пускать Филимона Митрофановича к царю с новой «особенно важной» мелочью, вроде мелких краж кухарки или подвыпивших бояр. - Царь-батюшка! Беда приключилася, без вашего вмешательства уже не знаем, что и делать. Это все козни знамо-кого, – скороговоркой выпалил дьяк, на что царь, сидевший за столом с понурым видом и перебиравший бумаги, только повернул голову в сторону говорящего. При виде дотошного дьяка царь стал выглядеть еще более хмуро. - Чего тебе? Песни опять кто непотребные распевает, али снова драка среди мужичья? – Царь Горох приосанился и постарался сделать грозное лицо. «Опять по мелочи царя дергает. Не спущу на сей раз, не помилую» - Беда, Царь-батюшка, беда взаправдишняя. Народ взбунтоваться удумал. На площади, неслухи, собрались. Орут вещи непотребные про боярство да купцов. Смерти их требуют. Про энту, как ее… во, про де-мо-кра-ти-ю говорят. Без вас – никак, не извольте гневаться. - заискивающе доложился дьяк, то и дело, норовя заглянуть в царские бумаги. - Вы их в батога велите, всех в батога. А то, как же это – любая шавка подворотня будет на боярскую да цареву власть лаять. По мере доклада дьяк все больше и больше распылялся, будто бы это наипервейшим делом касается его, и именно на его честь и жизнь посягают «неслухи». - Уж я сам-то разберусь как-нибудь, - хмыкнул царь. - Покличь сюда стрельцов, да побыстрее. Чего встал истуканом? На площади стоял ошеломляющий шум. Все, от мала до велика побросали, кто бы чем ни был занят, и сейчас сотрясали воздух разного рода речами. Кто требовал свержения бояр, кто голосил что есть мочи, кто бранился, как умел, а кто в растерянности интересовался чего, собственно говоря, все собрались. Мужики хмурили брови, женщины заламывали руки, даже детишки и те, несмотря на недовольство взрослых, шныряли среди толпы. У стен стояли не менее хмурые стрельцы, сжимая в руках оружие. Атмосфера накалена донельзя. Толпа напоминала опасно тлеющий уголек, которому только дай пару веток, дай повод и он разгорится необъятным пламенем, столь велика была ярость народная. - Почему никто раньше не сообщил? Почему не доложили вовремя? Дождались пока все Лукошкино с окрестностями сбежится, – Царь Горох был зол. – А дьяк куда запропастился? Куда, я спрашиваю? Вот бы его сейчас туда. Рассказал бы он про свои батога. Ворчание Гороха растворилось в шуме и гомоне недовольных. - Из-за чего началось, может мне кто дать вразумительный ответ? – Царь в последний раз окинул взглядом окружавших его людей, после чего тягостно вздохнул. - Отпирай ворота. Сейчас сам все узнаю. Посторонись! - Батюшки… Появление царя никогда еще не было столь триумфальным: с грозным видом, на коне, при полном вооружении. Но не это делало его выход столь внушительным. Народ при его виде вмиг притих, замер, а кое-кто съежился и начал отчаянно креститься. Повисла оглушающая, резкая и до ужаса неприятная тишина. Горох, который тираном ранее не славился, пребывал в недоумении, что собственно происходит. Почему, собственно, разъяренная толпа горожан (а это он видел своими глазами), затихла при одном только виде самодержца? Неужели он столь страшен и велик? Почему, собственно, они затеяли весь этот спектакль? - Кто посмел выступить против царя? Кто посягает на власть самодержца? Тишина. Абсолютная тишина. Мужики недоуменно переглядывались, женщины смущенно переминались с ноги на ногу. Вот ведь как бывает – одной искорки иногда достаточно для пожара. Не получив не то чтобы вразумительного, а вообще какого-либо ответа, Горох теперь искал эту самую искорку. Хоть кто-то ему объяснит да хоть кто-то за это ответит. - Кто зачинщик? – громогласно вопросил он. Ответа не последовало. – Спрашиваю еще раз, кто все это устроил? Среди людей началось движение где-то там, позади. Двое здоровенных мужей, лет, эдак, за тридцать, волокли молодого парня, видимо больше их самих. Им потребовались для этого все их силы и способности. И не то, чтобы молодой человек упирался, нет. Он скорее просто оцепенел от дикости происходящего. Ни с того, ни с сего, он зачинщик мятежа - и вот его уже подводят пред царские грозные очи. - Так я же.. Это.. Царь-Батюшка.. Я же.. Пытаясь сформулировать предложение, парень изучал собственные сапоги, не зная куда деваться и что говорить. - Так, этого – в милицию. Там пусть допрос ведут по всей форме, а потом с докладом чтоб ко мне явились, – отдал приказ Царь стрельцам, сопровождавшим Его Величество. - Как? В милицию? Митьку-то? Так его ж там свои прикроют! Знаем мы Никитку подлого, он все так обернет, даже опомниться не успеете, как этого самого предателя и охальника, что заговор супротив Вашего Величества организовал, и отпустите. - Филимон Митрофанович, а мы вас нынче обыскались. Уж всю голову сломали, куда вы запропастились, – царь был не в том расположении духа, чтобы безропотно, в привычной манере, выслушивать поднадоевшего дьяка. – Уж коли хотите удостовериться, что нет обмана, так ступайте сами. Назначаю вас ответственным за проведение допроса, коли вам так угодно. Глаза Филимона Митрофановича просияли, да и сам он с легкостью мог заменить солнце в эту минуту. - Царь-Батюшка, я.. Я не подведу. Уж я-то прослежу, не волнуйтеся.