Адвокатура - дело тонкое.

Поднялся я еще затемно. Волнение за сотрудника с вечера не давало мне уснуть, а с утра – вдоволь выспаться. Даже петух, нагло будящий меня каждое утро, и тот еще мирно спал в курятнике. Я спустился в сени. Мирный храп младшего сотрудника был слышен издали. Ни волнения, ни страха. Счастливый. На главной площади вновь было полно народу. Суд над боярином – все же редкое событие. Так уж тут водится, по крайней мере, так водилось ранее. Как же сильно я надеюсь, что смогу привить тут подобные традиции и немного уменьшить беззаконницу. От этого суда на самом деле зависит многое. Он ведь публичный: приходи, смотри, возмущайся, всяк желающий. А нам честь мундира надо поддержать. Да и именно от этого суда будет зависеть система правосудия в целом. Главная цель Митьки сегодня – получить для подсудимого ровно то наказание, которое он заслуживает. Не меньше, и не больше. Вот на площадь выезжает царь на своем бравом скакуне, на площади гневными речами веселит народ дьяк – заранее пришел, кто бы сомневался. А вон там, вдали, уже можно разглядеть лицо человека, чья судьба сегодня будет решаться. Суд начался. Царь провозгласил короткую, но весомую речь и опустился на трон. Толпа, собравшаяся вокруг, притихла. В центр площади вышел дьяк Филимон Митрофанович Груздев: - Сегодня, милостивый Царь-Батюшка, будет решаться судьба раба Господова, боярина Ершова. Он, как вам известно, верою и правдою служил царю в течение стольких лет, что я уж и не упомню, как и отец его, и отец его отца. За верность этого рода я лично могу поручиться. И не каким-то прохиндеям осуждать представителю Ершовых за убийство какого-то там конюха, – народ недовольно загудел, но дьяка это не останавливало. Напротив, он еще больше размахался руками. - Это ж надо, подумать только, какая-то там милиция на Ершова руку подымать вздумала. Годится ли это, Царь-Батюшка? Уж на кого руку поднять и стоило, так это на того самого конюха, буде он не ладен. Каков похабник! К чужой жене удумал захаживать! Даром, что отец его из купцов уважаемых. Посрамил он славных предков своих, не иначе. Но Никитка ваш Ивашов, нет, чтобы осудить публично посрамителя энтого, нет, он натравил свого Митьку непутевого на боярина. А меж тем, конюх слугою был Ершова, а значит, в мере какой-то ему и принадлежал всецело. Так что, Царь-Батюшка, уповаю на вашу справедливость. Народ после окончания такой речи заголосил. Они теперь, значит, собственность бояр? Посмотрим, посмотрим… На центр площади, меж тем, выходил Митя. Ну, давай, родной, не подведи отделение. - Итак, Царь-Батюшка, народ честной, сегодня в вашей власти определить судьбу известного боярина. Но перед тем, как заявлять о полнейшей его невиновности, хочу обратиться к уважаемому дьяку. Филимон Митрофанович, как же так получается, что Ершов быть виноватым не может, раз его родители в думе заседали спокон веков, а вот конюх – виновник наипервейший, да к тому ж родителей славных своих посрамил? Не ладно это, не считаете? Так, собственно, о чем я речь свою буду вести… Пред вашими очами сейчас стоит подсудимый. Какой кары за деяния свои он заслужил? Это ужо решать царю. Однако, сказать о том хочу, что хотя и имел основания он совершить такое-то, разве след прощать убийство, оставляючи его безнаказанным? Так вот. Сперва сказать хочу о том, как вел себя подсудимый во время задержания. Когда прибыл я по долгу милицейскому на место убийства, боярин был бел, и слегка не в себе. По его показаниям, чего творил – не помнит, в ту минуту не разумел, ибо зол был дюже за измену. Таким образом, подсудимый не виноват, так как не ведал, что он делает. Но, народ честной, привожу на ваш суд и вашу совесть такой факт: как только что вещал дьяк, неужто каждый из нас и впрямь собственность чья-то, и делать можно с ней чего удумается? Нет, ибо, каждый из нас – человек свободный, хотя и власть царская над всеми нами простирается. За таковой поступок, что Гришка совершил, надобно наказывать – спору нет. Но заслужил ли то человек кару смертную? Да коли б мы всех грешников за проступки их перевешивали, да кто бы остался то? И потом, почему мы так взъелись на Гришку, но даже не обратили внимания на боярыню Ершову, супругу подсудимого? А она ли не виновна в произошедшем? Силою ее-то никто не тащил в покои. Потащишь такую, как же, такой гвалт подымет, слышно на другом конце города будет. Так имеем ли мы право осуждать ее мужа, ее не осуждаючи? Осуждать Гришку, не принимая во внимание согласие обоюдное с боярыней? Только чья бы вина не была, теперича судить поздно, ибо совершено убийство преступное и судим мы прежде всего его. Так, повторюсь, имеем ли мы право не осуждать боярина вовсе, даже принимаючи во внимание его состояние душевное, нестабильное. А я вам, скажу – не имеем. Ибо нет такого закону, по которому один человек другого убить может безнаказанно. Про то даже в Библии написано, дьяку ли об этом не знать. Митька закончил свою речь, повисла напряженная тишина, в ожидании царского вердикта…