***
Прописанные отцом две недели отдыха пролетели на редкость быстро, и Рой даже расстроился, что его плечо заживало так прекрасно. Разумеется, рациональная часть его понимала, что ничего хорошего в длительной травме нет и нужно радоваться, что не произошло заражения, но ему так хотелось подольше поваляться в кровати и не быть обременённым никакими обязанностями! Папа, сославшись на его состояние, позволил гонять балду и не делать вообще ничего (чем Рой активно пользовался), а потому снова привыкать к жесткому распорядку никак не хотелось. Но были и свои плюсы: на следующий день после того, как ему зашили плечо, Калман пригласил к себе какого-то мужчину для (вроде бы) планового обследования и, закончив все свои докторские дела, тихим, но страшным голосом сказал пару фраз, после которых мужчина долго извинялся и обещал во всём разобраться. Через пару часов в дом Рихтеров пришёл зарёванный мальчишка, в котором Рой с изумлением узнал Дракулу. Бывший мучитель утирал бегущие по щекам слёзы, надрывно всхлипывал и, смотря куда угодно, но не на Калмана с Роем, бубнил извинения и обещал впредь вести себя хорошо. И если Рой с готовностью простил старшеклассника и даже мысленно посочувствовал — судя по тому, как он переминался с ноги на ногу, морщился и вечно одёргивал руки от попы, досталось ему неслабо, — то Калман смерил подозрительным взглядом, пригрозив в случае повторения лично заняться его воспитанием и лишь после согласился принять извинения. На памяти Роя так стремительно их дом не покидал ещё никто. В груди растеклось приятное чувство теплоты, а на губах заиграла улыбка. Но окончательно отомщённым юный Алхимик почувствовал себя когда под вечер к ним заявились оставшиеся хулиганы. Вид у них был ничуть не лучше, чем у Дракулы и извинялись они не менее искренне. Видимо, отцы хулиганов дружили так же крепко, как их сыновья. Или же Дракула решил сдать «подчинённых» чтобы не быть единственным, кто получил. Он мог. Рой вздохнул, зачеркнул на календаре подошедший к концу день и с тоской подумал, что завтра ему снова придётся идти в школу. Было немного боязно: а вдруг Дракула не сдержит слово и снова прицепится или, что хуже, разнесёт по всей школе и деревне молву о его алхимическом даре? Что тогда будет? Вряд ли папа сможет защитить его, если против него ополчатся не только дети, но и взрослые. «Ты ему вообще не родной, а всего лишь приёмыш! С чего ему жертвовать своей репутацией ради тебя?» Маленький Алхимик дёрнулся как от пощёчины, вспомнив брошенную вскользь фразу одного из приспешников Дракулы. Понятно, что тот просто хотел заткнуть его, стоило пригрозить рассказать всё папе, но всё равно… Слова проникли в самое сердце, затронув те отсеки мозга, что отвечают за возникновение сомнений. Часто пустых и бессмысленных, но выматывающих кучу нервов. Рой Рихтер знал, что папа не приходится ему биологическим родителем — мужчина объяснил всё сразу, как только мальчик вырос достаточно большим, чтобы это понять, — но в его сердце Калман всегда был исключительно «папой» и он и представить себе не мог, что однажды назовёт его как-то иначе. Было совершенно без разницы, родной или нет — он оставался единственным и самым-самым, кого Рой искренне обожал и кому подчинялся почти безоговорочно. Сначала — из страха быть отвергнутым (пусть для него ничего и не изменилось с открытием правды, но мало ли что думал об этом сам Калман), дальше — просто потому, что отец всегда оказывался прав, и Рой потом очень жалел, если решал что-то сделать вопреки его предупреждениям. Разумеется, были и детские капризы, и позиции принципа, но, как правило, ссоры длились недолго, и спустя пару часов отец и сын снова вели дружескую беседу, дурачились и делились тайнами словно и не было никакой распри. О родных родителях Рой интересовался редко. Частично потому что совершенно их не помнил и чувствовал себя очень комфортно и в компании одного Калмана, частично — потому что папа вдруг становился очень грустным, когда начинал рассказывать эту историю. Особенно, когда говорил о маме. И Рою не нравились такие перемены, хоть он и не отказался бы послушать о ней ещё немного. Папа любил его маму — он и не скрывал, но Рой всё равно не мог понять, почему он в таком случае не стал её мужем, а позволил быть с его родным отцом. Нет, Рой очень любил своих родителей, но и Калмана просто обожал, а потому совсем бы не возражал, будь папа с самого начала один. — О чём задумался? — Мальчик вздрогнул, не заметив, как отец подошёл сзади. Мужчина положил руку ему на здоровое плечо, легонько прижал к себе. — Не хочешь в школу? — Немного, — не стал врать Рой. — Ну, ты и так долго отдыхал, приятель, — усмехнулся Калман, а потом вдруг стал серьёзным: — или дело в хулиганах? Так они больше не полезут — я прослежу. Некоторое время Рой молчал. Просто не знал, как начать волнующую его тему, да и, честно говоря, не был уверен, что отец не обидится на вопрос: всё же он не уставал напоминать, что Рой — нисколько не обуза, а наоборот, весьма ценный подарок. И всё-таки мальчик хотел раз и навсегда прояснить отношение отца к себе. — Что ты будешь делать, если остальные тоже узнают? Калман нахмурился. Не нужно было пояснять, о чём спрашивал сын, но сам факт вопроса изрядно напряг мужчину. Неужели Рой сомневался в нём? — Не волнуйся, я не позволю причинить тебе вред, — как можно твёрже ответил мужчина, надеясь передать свою уверенность сыну. — Знаю, — кивнул мальчишка, и Калман уже хотел расслабиться, когда Рой продолжил, неловко сцепив пальцы в замок: — но если против тебя пойдут всей деревней? — Не пойдут. — А если? Калман устало вздохнул. Рой так просто не отцепится, если захотел что-то узнать. Да и в неприятном вопросе определённо был смысл… Мужчина потёр виски, пытаясь придумать наиболее устраиваемый их обоих вариант. — Тогда переедем. — Это казалось самым разумным. Рой пристально посмотрел на отца — что-то странное промелькнуло во взгляде — и, наконец, неуверенно кивнул. Ответ родителя успокоил, но противное чувство, что он может ненароком испортить жизнь дорогому ему человеку, не отпускало. Отец был прекрасным доктором и очень любил и свою работу, и своих пациентов. Но, видимо, Роя он любил больше, раз был готов пожертвовать всем ради него — и это было жутко приятно. Хоть и немного стыдно. Возвращение в школу, как и обещал Калман, прошло спокойно; никто не тыкал в него пальцем, не обзывал и, естественно, не пытался подловить за поворотом и избить. Разговор Калмана с родителями хулиганов явно принес плоды. Но что-то всё равно было не так. Не как прежде. Некоторые одноклассники смотрели косо, перешёптывались и сразу замолкали, стоило ему пройти мимо, больше не звали погонять на перемене мяч или поиграть в салки. Его словно избегали. «Им рассказали? — Рой обернулся на словно по команде замолчавших старшеклассников, стоило ему приблизиться. На их лицах сложно было что-то прочесть, но атмосфера напряжённости так и витала в воздухе. — Нет, тогда бы они уже напали… Тогда что? Пустили какой-нибудь стрёмный слух?» — Рихтер? — Что? — Рой обернулся на голос единственного друга, с которым он мог быть почти откровенным: про свои способности он не рассказывал. — Пойдём на речку после школы? Пока вода холодной не стала. Рой задумался. Он не настолько любил воду, чтобы лезть в неё в конце лета, когда термометр показывал не такое высокое значение и ночами становилось прохладно. Конечно, за день вода нагревалась, но была приемлема разве что руки сполоснуть, а никак не купаться. Отказывать не хотелось, но слечь с температурой и больным горлом — тем более. Взвесив все «за» и «против», поняв, что собственное здоровье и мнение отца для него важнее, Рой решительно мотнул головой, отклоняя предложение. Друг поджал губы, раздосадованный отказом, но всё-таки понимающе кивнул: он прекрасно знал, что Рихтер обладал удивительной способностью простужаться даже в жару. Всё изменилось спустя два месяца. За восемь коротких недель посвященных в тайну стало больше, и Рой не раз ловил напряжённые взгляды со стороны как ровесников, так и взрослых. В один вечер на него вновь напали, и Калман, одновременно и ругая, и обеспокоенно хлопоча над состоянием сына, зашивал тому ногу. Роймант съёжился и передёрнул плечами, вспомнив, как больно нить-проволока впивалась в кожу, соединяя разорванные ткани. Болезненнее накладывания швов было только их снятие, и мальчик искренне радовался, когда спустя полторы недели отец потратил куда больше времени, чем того требовалось, но сделал всё максимально комфортно. После того случая Калман запер сына дома и ещё около двух недель сопровождал из дома в школу и обратно: это был единственный способ защитить Роя. Но, как бы мужчина ни хотел обеспечить безопасность своему ребёнку, постоянно находиться рядом не мог — осень сменилась зимой, и количество заболеваний и несчастных случаев росло в геометрической прогрессии. Будучи врачом, он не имел права игнорировать запросы о помощи, а открыто заявлять, что не лечит хулиганов и всех, кто с ними связан, не имело смысла: не было абсолютно никаких доказательств. Последнее нападение произошло поздно вечером, со спины, и лиц напавших сын не видел. Можно было бы обвинить Дракулу и его приспешников, но, опять же со слов сына, те обходили его десятой дорогой и в упор игнорировали. А за косые взгляды и перешептывания к ответственности не привлечёшь. Увы. Поэтому Калман мог только надеяться на адекватность старшего поколения и потихоньку откладывать деньги на переезд — благо, до нужной суммы оставалось не так много.***
Февраль в тот год выдался особо холодный. Снегом заметало не только дорогу, но и двери и ворота с калитками, из-за чего пройти к собственному дому или, наоборот, покинуть его, было порой проблематично. Деревенские вооружались лопатами, мешками с песком и солью и шли на борьбу с сугробами и гололедицей. У единственного в деревне врача Калмана Рихтера забот тоже прибавилось: лихорадки, сломанные конечности и другие неприятности, требующие немедленного врачебного вмешательства. Рой допил кружку кипячёного молока с мёдом, вытер рукавом рот и, быстро сполоснув посуду, подошёл к окну. Зима была любимым временем года: укрытые белым саваном земля и деревья, узоры мороза на окнах, горячая печь и снующие туда-сюда снегири с воробьями и синицами, опустошающие кормушку по пять раз на день. Мальчик залез на подоконник, предварительно поплотнее запахнув полы безрукавки. Под самым окном мелькнул рыжий мех, и в следующую секунду мохнатая морда с выразительными светло-карими глазами оказалась почти на уровне мальчишечьих глаз. — Альфа, вниз! — спохватился Рой, вспомнив наказ отца не позволять собаке опираться лапами о подоконник. Коготки царапали краску, а жёсткие подушечки оставляли отпечатки. Натянув пальто и сапоги, надвинув на глаза вязаную колючую шапку и схватив ещё днём подготовленную косточку, мальчик поспешил выскочить на улицу. Альфа уже ждала его и, стоило плотно закрыть за собой дверь, подскочила, намереваясь облизать лицо. — Не надо! Лучше на вот, — Рой поспешно протянул дворняге угощение, и та, радостно махнув хвостом, принялась хрустеть. — Как-то ты похорошела, что ли, а, девчонка? Мальчишка упёр ладони в колени, с лёгкой улыбкой наблюдая за собакой. Та и прям кардинально поменяла имидж: летняя буро-рыжая шерсть сменилась чисто рыжей на спине и с небольшими белыми вкраплениями на животе и морде; лапы окрепли и удлинились, хвост стал ещё более пушистым, а вот второе ухо так и не встало, несмотря на то, что прошёл почти год. «Значит, такой уже и останется. Ну, по-своему мило», — Рой выдохнул, с удовольствием наблюдая, как маленькое облачко пара подхватил ветер. Мальчик подтянул шарф, закрывая щёки, но почти сразу вернул как было — дышать стало неудобно и ткань быстро намокала от горячего воздуха. — Ну что, пойдём погуляем? Альфа ответила радостным лаем и принялась вертеться в погоне за собственным хвостом, как обыкновенно делала, когда хотела выразить свою радость. Рой улыбнулся и открыл калитку, немного подождав, пока собака покинет участок. Протянув руку и задвинув шпингалет, мальчишка направился в сторону холмистого луга. Летом там пасли лошадей и коров, а зимой, когда снега выпадало достаточно, местная детвора устраивала турниры по катанию на санках и лыжах. Прогулка должна была помочь расслабиться, снабдить организм свежим воздухом и улучшить настроение. Рой совершенно не предполагал, что за ним наблюдали, а потому, когда Альфа с восторженным лаем погнала в сторону леса зайца, не спешил следовать за собакой, прекрасно зная, что та вернётся сразу, как потенциальная добыча скроется за могучими раскидистыми елями. Он не был готов сражаться. Напали трусливо — со спины и без малейшего предупреждения. Возможно, Рой бы и заметил, но вечером видимость была просто отвратительная, а завывание ветра ничуть не способствовало улучшению слышимости. Сколько их было всего Рой так и не понял. Трудно было сосредоточиться и посчитать, когда нападали со всех сторон и, к тому же, швыряли от одного к другому как какой-то мяч. Однако без боя сдаваться Рихтер не любил, а потому успешно зарядил одному из хулиганов кулаком в лицо, а другому — сапогом по промежности. Вой со стороны неприятелей порадовал лишь на секунду, а потом остальные — освирепев пуще прежнего — набросились на него всем скопом. Удары были и руками, и ногами, никто не разбирал, куда бьёт, и Рой мог лишь свернуться калачиком в попытке защитить голову и живот. Отбиться не представлялось возможным, и нападавшие это тоже понимали. Потому и не сдерживались. Неизвестно, сколько бы продолжалось бесчинство, если бы не вернулась Альфа. Увидев, что маленького хозяина обижают, собака разразилась злым лаем и бросилась на хулиганов, ухватив самого нерасторопного за воротник пальто и повалив наземь. Подросток завизжал и попытался отбиваться, но, когда собака ухватила его за рукав, резко передумал и заставил себя лежать спокойно. Почувствовав, что жертва перестала сопротивляться, Альфа нехотя разжала зубы, позволяя хулигану вырваться на свободу, и вновь зашлась в лае, рыча и скаля зубы. Не ожидав появления собаки и испугавшись, что лай вперемешку с собственными криками вызовут доктора, нападавшие скрылись за поворотом. Умная Альфа вдогонку не побежала, лишь фыркнула да бросила задними лапами вслед комья грязи и снега. — Молодец, девочка. Спасибо. — Рой пригладил вставшую на макушке собаки шерсть, благодарно чмокнул в нос. Собака ответила на редкую нежность облизыванием лица, и Рой непроизвольно отметил, что несмотря на собачьи поцелуи, лицо вовсе не мёрзло от холодного ветра. Ну, зато теперь на нём не было крови. Правда, синяки всё равно образуются… Встав в полный рост, Рой спешно направился в сторону дома — на его территории его никто не тронет. В тепле, за надёжной дверью, стало легче. Наливающиеся синяки болели не так сильно, горло больше не сдавливало спазмами, а мозг наконец-то расслабился и начал анализировать ситуацию. То, что произошло, скрыть уже не получится. Против него ополчилась большая часть деревенских, а это не есть хорошо. И Калман тут мало что сможет сделать… Рой съёжился, вспомнив, с какой силой его били и какие угрозы выкрикивали. Самой страшной казалась угроза «поучить уму» и его отца, чтобы больше «неповадно было прятать Проклятых». «Что же делать? Я не могу допустить, чтобы папа из-за меня пострадал!», — Рой мерил шагами комнату, прокручивая в голове сразу несколько вариантов. Самым желанным был, конечно, не реагировать на угрозы, рассказать обо всём отцу и позволить ему решить, что делать дальше. Второй вариант был смелым — вызвать недругов на бой и показать, чего он стоит. Но вряд ли десятилетний ребёнок в одиночку справится с толпой погодок, подростков и, быть может, даже взрослых. Глупо надеяться на подобное. Оставался самый трусливый, но, видимо, самый лучший вариант: сбежать. От угроз, от проблем, от… отца. В горле встал ком, а на глаза навернулись слёзы. Он не хотел расставаться с Калманом. Но это был единственный способ оградить его от проблем с местными. Ведь если те, ничего не боясь, нападали на Алхимика-десятилетку, то что сделают со взрослым, который этого Алхимика укрывал? Они ясно дали понять, что ничего хорошего. Папа, конечно, был сильным и смелым, но в одиночку против компании вряд ли что сможет. Те просто возьмут числом. Если бы ему только можно было использовать алхимию! Рой плюхнулся на диван, подтянул ноги и спрятал голову в коленях. Нет, так он не только нарушит родительский запрет, но и добавит Калману проблем. Нужно было уходить. Альтернативы просто не было. Ну, то есть, была, конечно, но жить в вечном страхе и боли не очень-то улыбалось. Да и допустить, чтобы отец тоже страдал из-за его способностей, он не мог. Утерев рукавом выступившие слёзы обиды и боли, Рихтер-младший зашёл в свою комнату и грустным взглядом осмотрелся. Это была хорошая комната, удобная. Выполненные в светло-зелёных тонах стены и шторы, небольшой комод в углу, множество полочек для книг и разной мелочи, кровать, угловой письменный стол с невероятно удобным и тяжёлым стулом, узорчатый ковёр и непонятного вида цветок в горшке, который, на памяти Роя, так ни разу и не зацвёл. Ему будет не хватать всего этого. Мальчик решительно выдохнул, вытащил из комода большой тканевый рюкзак и принялся набивать его одеждой и разными вещами, что, по его мнению, могли пригодиться. Благо, отделений было предостаточно. Сборы заняли не много времени, и, когда всё нужное было аккуратно сложено, настал черёд задуматься о провианте. Рой не питал иллюзий и прекрасно осознавал, что в отличие от отца прокормиться не сможет, если только не возьмёт с собой достаточно, чтобы можно было утолить голод по пути в город — единственное место, где можно было спрятаться и попытаться выжить. Там слишком много людей и слишком много различных мест, где можно спрятаться — как-то они с отцом ездили в столицу, и впечатления у Роя остались самые разные. Напихав в рюкзак еды, мальчик подумал написать отцу записку с объяснениями, но быстро пресёк эту идею: в этом случае папа тотчас кинется его искать (и наверняка найдёт), а ему нужно было выиграть время чтобы сесть на поезд. На прощание погладив и обняв Альфу, приказав ей идти в будку, Рой поплотнее укутался в пальто, поправил шарф и шапку и, осмотревшись по сторонам, решительно вышел за калитку.***
Тело болело, но больше болела душа. Он же ничего такого ещё не сделал. Просто приехал в столицу (спасибо невнимательной проводнице, не заметившей юного пассажира), а на него уже налетели. Взрослые или подростки — трудно было сказать — отобрали рюкзак с запасами и одеждой, обозвали алхимическим уродцем, разбили лицо и бросили замерзать возле какого-то заведения, из которого периодически раздавались громкие пьяные голоса да бьющая по ушам музыка. Рой не знал, где оказался, но отец постоянно говорил ему держаться подальше от таких заведений — взрослые в них обычно «под градусом» и неизвестно, что могут сделать с ребёнком вроде него. Но сейчас, чувствуя лишь боль и леденящий тело ветер и снег, мальчишка не столько боялся людей, сколько замёрзнуть насмерть. Такое могло случиться — отец пару раз упоминал о подобных случаях. Сознание медленно уплывало, сил встать не было и всё, о чём Рой мог думать, это о приближающейся кончине и о том, как сильно он подвёл отца, пытаясь облегчить ему жизнь. Мелькнула неуместная мысль, что он поступил правильно, не сказав, куда идёт — так отец никогда не найдёт его окоченевший труп и, может быть, будет разочарован не столь сильно. — Ребёнок, ты живой?! — разрезал звенящую тишину слегка грубоватый, но оттого не менее обеспокоенный женский голос. Рой нехотя разлепил глаза. Над ним нависла широкая тень и, собравшись с силами, он осторожно поднял голову. Раз на него ещё не накинулись с кулаками, значит, можно было не бояться. Наверное. — Боже, что с тобой случилось?! Ты же весь в крови! Пышная женщина тотчас присела рядом, совсем не боясь запачкать грязью свою шубу, принявшись осматривать его разбитое лицо и что-то причитать. Потом рядом оказалось ещё несколько человек — молодых девушек, младшая из которых была лишь немногим старше Роя. Женщина что-то им крикнула и, убедившись, что идти Рой вряд ли сможет, осторожно подняла на руки, кутая в собственную шубу, унесла в неизвестном направлении. Так Рой Рихтер встретил женщину, сумевшую подарить ему любовь и вырастить как родного сына — Крис Мустанг или мадам Кристмас, как её часто называли посетители бара, коим она владела. Знакомство с мастером алхимии Бертольдом Хокай и его дочерью Ризой случилось несколько позже.