Из огня да в полымя

      За спинами Элриков захлопнулась тяжёлая металлическая дверь, и мальчишки, зная, что полковник вместе со старшим лейтенантом уже ушли, не потрудились обернуться. Машинально кивнув удивлённо изогнувшему брови коменданту, подростки поднялись на нужный этаж и зашли в свою комнату.       Привычная обстановка успокаивала.       Эдвард коснулся выключателя, и Альфонс прошёл к окну, завешивая шторы. После — практически сразу — нырнул за них, уткнувшись лбом в прохладное стекло: полковник Мустанг не спешил садиться в машину и о чём-то говорил с подошедшим к нему офицером. Альфонс узнал в мужчине тощего лейтенанта с верхнего этажа.       — Это разве не Шварц? Чего ты?       Альфонс заметно вздрогнул, когда голос брата раздался у самого его уха. Засмотревшись на полковника, он совсем упустил момент, когда Эд подошёл.       — Не заметил тебя, — Альфонс махнул рукой и прежде, чем Эдвард начал возмущаться, поспешил ответить: — думаю, он. Но что ему надо от полковника? Он же вроде не его подчинённый.       — Меня больше интересует, чего Мустанг в принципе с ним говорит, — Стальной опёрся на плечо Ала и так же прижался к окну. Меж нахмуренных бровей пролегла складка и Эдвард сжал кулаки, — сколько помню, он постоянно звонил начальнику этого Шварца и требовал, чтобы тот с ним разобрался. Не знаю, что они не поделили, но то что они сейчас так спокойно говорят, меня напрягает.       — Может, помирились? — предположил Альфонс и, возмутившись фырканью Эда, перешёл в защиту: — А что? Запросто. Ты же не знаешь, на чём основывался их конфликт.       — Да Мустанг этого слизняка на дух не переносит! Ал, ты просто не видел, как он на него смотрел!       — И как же?       — Словно убить хотел.       Голос Стального Алхимика понизился до шёпота, глаза театрально расширились. Альфонс закатил глаза.       — Думаю, ты преувеличиваешь.       — Ну и не верь, — обиделся Эдвард, сложив руки на груди. — А только этот слизняк полковника обозвал придурком, думая, что он не слышит. Любой бы после такого злился. Младший Элрик недоуменно нахмурился, вскинул бровь, несколько раз перевёл взгляд с брата на полковника за окном и обратно. В словах Эдварда не было никакого смысла.       — Вообще-то, ты тоже его постоянно обзываешь. И порой похлеще, — напомнил Альфонс, и Эдвард вскинулся:       — Эй, я это в хорошем смысле! Я не виноват, что порой полковник ведёт себя как последняя сволочь, и просто пытаюсь указать ему на его ошибки. Можно сказать, забочусь о его благополучии! — подросток сопровождал речь активной жестикуляцией и в упор не замечал всё более изумлённого взгляда брата. — И вообще, мне четырнадцать, а этому мужику — двадцать пять; я — подчинённый Мустанга, а он — нет. Мне можно.       Альфонс тупо поморгал, потёр висок и, решив, что раз полковник сам прекратил одёргивать подчинённого за его хамство, то и ему, Алу, возможно, следует смириться. В конце концов, если бы полковника действительно задевали слова Эда, он бы нашёл действенный способ прекратить это. В этом Альфонс не сомневался. Рой Мустанг был очень многогранной личностью и всегда добивался своего. Отвлёкшись от болтовни брата, мальчишка вернулся к окну как раз в тот момент, когда взрослые закончили разговор и Мустанг обходил машину чтобы сесть на переднее пассажирское место. Старший лейтенант Хоукай уже завела мотор и была готова трогаться.       — Хорошо, что нас подвезли. Ещё даже поспать успеем.       Стальной плюхнулся на свою кровать, даже не потрудившись снять ботинки. Лишь немного сместился вниз, чтобы ступни не касались покрывала или белья. Альфонс покачал головой и переоделся в пижаму, после чего погасил свет. Закинув руки за голову, Элрик устремил взгляд в потолок.       Спать совершенно не хотелось.       Наблюдение за полковником отвлекло от обрушившейся пару часов назад информации, но теперь, когда не на что было отвлечься, осознание случившегося обрушивалось волнами цунами.       Доктор Марко погиб.       Его больше нет.       Убит.       Почему-то верилось в это с трудом. Наверное, всему виной тот факт, что они болтали с ним совсем недавно, пару дней назад. Скорби, как таковой, тоже почему-то не было. Возможно, потому что они толком и не знали мужчину? Но ведь это неправильно, так? Неужели у него окаменело сердце? Альфонс зажмурился и перевернулся набок, поплотнее укрывшись одеялом. Собственная реакция пугала. Он всегда был чутким, а тут — бац — и ничего. Абсолютно. Только в первые минуты что-то появилось.       — Знаешь, я совсем ничего не чувствую. — шёпот Эдварда разрезал звенящую тишину.       Альфонс перевернулся лицом к брату и не без удивления отметил, что тот уже переоделся в пижаму и так же лежит под одеялом. И когда только успел? Неужели он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил копошений?       — Думаешь, я плохой человек? — Эдвард тяжело вздохнул, сглотнул и, не дав брату ответить, продолжил: — Он столько для нас сделал, а я даже печальный вздох выдавить не могу. По крайней мере сейчас. В машине, когда старший лейтенант только рассказала, что случилось, на меня словно ушат ледяной воды вылили: я не мог и слова сказать. Шок — единственное, что чувствовал. Мне даже плакать хотелось. Мимолётно подумал, что это наша вина: вдруг его выследил кто-то из недругов только потому, что пришли мы? Но потом полковник перевёл тему, пообещал, что полиция разберётся, и я успокоился. Постепенно. Теперь вот вообще ничего не чувствую, я имею в виду, подобающего в данной ситуации. Только думаю, как ты будешь без доктора. Ведь летом нужна будет вторая операция, а Марко, чтобы провести её, больше нет. Я эгоист, да?       Альфонс не ответил. Только понадеялся, что его плечи дрожат не так сильно, чтобы это было заметно в темноте комнаты. Плач он подавлял подушкой. В своей исповеди старший брат невольно описал его собственные чувства, и Альфонс не выдержал. Это не были слёзы скорби или отчаяния, но огромного стыда, найти объяснение которому мальчишка не мог. В конце концов, не было ничего плохого в том, что он не оплакивал смерть доктора — Мустанг с Хокай тоже держались, будто ничего не случилось, и лишь лёгкая печаль во взглядах выдавала, что они были знакомы. Но они — взрослые, к тому же, прошедшие ужасы войны. Они умеют прятать эмоции. А они с Эдом? Всего лишь два подростка. Пусть и немного потрёпанные жизнью.       — Ал, так что ты думаешь? — Эдвард поднял тон голоса, поняв, что отвечать брат не собирался. Но он точно не спал. А Эдварду очень был нужен ответ. Противное чувство сжирало его изнутри и было жизненно необходимо, чтобы кто-нибудь заверил его, что всё в порядке.       — Не знаю, — едва слышно прошептал Альфонс. Душа у Эдварда ухнула в пятки, но, прежде чем он успел сказать что-то ещё, младший брат добавил: — полковник сказал, нам сейчас следует о себе волноваться. Что этот Шрам может начать выслеживать и нас, ведь мы, вернее, ты его видел.       Полковник и правда так сказал. Без ненужных намёков и хождения вокруг да около. Поставил перед фактом и взял обещание, что отныне мальчишки будут глядеть в оба и при первых признаках опасности свяжутся с ним или — если его не будет — с кем-нибудь из команды. Пришлось чуть ли не на крови поклясться, чтобы он поверил и отстал. Но на мучившие вопросы ответа начальник не дал — просто потому что у Стального не хватило духу спросить у Мустанга нечто подобное.       — Если честно, я чувствую то же самое.       Эдвард оторвал голову от подушки, опёрся на предплечье и вгляделся в темноту. Глаза привыкли не сразу, а потому пришлось подождать, прежде чем он сумел уловить лёгкое подрагивание на кровати брата. Ал что, плакал? Стальной резко откинул одеяло и встал, прикрыв глаза от вмиг закружившейся головы.       — Ал, ты как?       — Всё нормально.       «Точно плачет!» — понял Эдвард и поспешно присел на край кровати, протянув руку к волосам брата. — Эй, ну что ты? Всё будет хорошо.       — Думаешь, мы чёрствые люди? — Альфонс приподнялся на кровати и с мольбой посмотрел на брата. От неожиданности Эдвард даже растерялся. О чём это он? А потом нахлынуло осознание. Вот ведь, и почему всегда так получается, что, начиная мыслить вслух о чём-нибудь неприятном, он неизбежно доводит Ала до чуть ли не депрессии?       — Нет, — не раздумывая ответил Эдвард, мысленно давая себе затрещину. Вот кто его за язык дёргал, знал же, что Ал впечатлительный. Нужно научиться держать свои мысли при себе. — Сам же сказал, что полковник думает, что мы тут ни при чём и Шрам выбрал доктора рандомно. Да и полковник со старшим лейтенантом, в отличие от нас, знали господина Марко, но не были особо расстроены. Если бы полковник был бодряком, а старший лейтенант горевала — я бы сказал, что полковник чёрствая сволочь и мы тоже, раз уж не можем должным образом реагировать на смерть. Но мисс Хоукай была такой же почти невозмутимой, а значит, мы не должны чувствовать себя плохо из-за смерти доктора. Мы ведь его совсем не знали. Да и тела не видели. Это нормально.       Альфонс замялся, но в итоге согласно кивнул, отметив про себя, что лучшим способом успокоить его брата было, как ни странно, прямым текстом заявить, что всё плохо. Тогда он начинал оправдываться и приводил железные доводы в свою пользу. А самое главное, действительно начинал верить в свои же слова.       Тем не менее, младшему Элрику стало легче. Как и Эду, ему было важно услышать собственные оправдания из уст ещё кого-нибудь. Особенно брата.

***

      Стальной Алхимик нервно постукивал ручкой по парте, пытаясь отвлечься и заставить время течь быстрее. Получив освобождение от занятий, он совершенно не ожидал, что ему позвонят так скоро и потребуют явиться на суперважный диктант по аместрийскому, провести который учитель решила не в конце семестра, а пораньше. «Чтобы все успели закрыть плохую отметку» — цитата. А так как с гуманитарными науками у Элрика складывались так себе отношения, было понятно, что энтузиазмом написать контрольную он не горел.       И всё-таки, был в школе один плюс: выводя в тетради слова и прокручивая в голове все возможные правила орфографии и пунктуации, Эдвард полностью абстрагировался от случившейся трагедии с Марко. Не то, чтобы он сильно переживал, но всё равно. После того случая прошло три дня, и Эдвард был рад, что сегодня пятница: уроков у его класса в этот день было всего пять, а для Стального, не ходившего на физкультуру, вообще четыре. Это был отличный повод вновь наведаться в пятую библиотеку и постараться узнать, в какой секции были рукописи Марко. Может, они просто искали не там, и записи уцелели.       Учитель собрала тетради в стопку, легонько стукнула ею о стол, выравнивая, и принялась ходить взад-вперёд по классу, раздавая только что проверенные тетради. В отличие от остальных учителей, она не любила передавать их на первую парту или старосте класса, считая, что это рушит дисциплину. Стальной скрестил пальцы, когда его тетрадь оказалась на парте, глубоко вдохнул и осторожно перелистнул две страницы.       — Да чтоб тебя! — разочарование заполонило собой каждую клеточку его тела, и Эдвард не заметил, что выругался вслух. Громко. Очень громко. Его диктант был испещрён красными чернилами, а внизу красовалось размашистое «Отвратительно!».       — Элрик, что ты себе позволяешь?       «Ой» — Стальной непроизвольно съёжился на гневный окрик мадам Нелер. Эта женщина была до ужаса правильная, строгая и совершенно непреклонная. Эдвард с уверенностью внёс её в тот редкий список взрослых знакомых, с которыми так и не нашёл контакта. — «Честное слово, даже с полковником объясняться проще».       Подросток поднял угрюмый взгляд на недовольную женщину, пытаясь придумать наиболее правдоподобную отговорку. Простое «извините» в данном случае не сработает.       — Опять пытаешься урок сорвать? Написал ужасно, так сиди и думай, как исправить, а не ругайся на весь класс. — мадам Нелер зло сверкнула глазами, поджав губы.       У них с Элриком случилась нелюбовь с первого взгляда. Женщину раздражало поведение мальчишки и его неусердие на её уроке, а сам подросток считал учительницу занозой в одном месте и огрызался на любое замечание. Когда он отлично написал предыдущую работу по языку, надеялся, что мадам поменяет о нём своё мнение, но, похоже, женщина только разозлилась пуще прежнего. «Можешь же, когда захочешь!» — железобетонный довод, возразить на который Эдвард не нашёл что. В принципе, так и было, за одним моментом: перед той контрольной он сидел несколько дней в общежитии, штудируя правила и заучивая особо тяжкие слова — стимул был ого-го! — но стоило нужной отметке появиться в бланке, как все знания разом покинули область мозга. Защитная реакция организма или ещё что — Стальной не был уверен. Перед этим диктантом же он совершенно не готовился. Не до того было.       «Справедливо», — подумал Эдвард, но поспешил отогнать неудобные мысли. Наверное, его лицо в тот момент отражало не самые светлые эмоции, потому как Николас Вуди, классный задира, просюсюкал на весь класс:       — Малыш Эдди просто расстроен, что у него ни мозгов, ни роста нет, да, малыш?       «Сдохни!»       Интонация и аж два запрещённых слова в момент переключили Стального с состояния «недовольный мирный» на состояние «в ярости». Подросток даже не успел осознать, что делает, когда левый кулак с силой впечатался в скулу одноклассника. Николас упал вместе со стулом, вдобавок ударившись головой о пол.       По классу разнёсся дружный вздох, на мгновение воцарилась тишина, а потом все начали орать, причитать, охать и ахать. Громче всех и противней всех визжала мадам Нелер. Её тонкое «да что ты себе позволяешь?!» отдавало в голове эхом ещё несколько минут. Мадам помогла Николасу подняться, осторожно осмотрела пострадавшую голову и практически взвыла, обнаружив на затылке капли крови.       — Ты разбил ему голову! — схватилась за голову женщина.       — И зуб выбил, — прошептал кто-то из одноклассников, указывая на пол.       Стало резко не по себе. Эдвард понимал, что натворил дел, но пытаться оправдаться в данной ситуации было бы не лучшим решением. Подросток сцепил пальцы в замок, безучастно смотря на свою парту.       Облажался.       Опять.       И на этот раз по-крупному. Николас был сыном одного из политических деятелей, непонятно что забывшим в обычной школе, и его папочка наверняка позаботится, чтобы любой, кто причинит вред его чаду, был исключен. Не то, чтобы Эдварда волновала школа, но получение образования было сделкой с полковником, игнорировать которую он не мог. Но и терпеть унижения и придирки со стороны сверстников или учителей подросток не собирался. Быстрым движением спихнув вещи в сумку, Эдвард встал и направился к двери.       — Элрик! Куда собрался, а ну вернись! — взвизгнула мадам Нелер, и Стальной поморщился. Голос этой женщины и так раздражал его, а когда количество децибелов превышало более-менее приемлемый порог, и вовсе выводил из себя.       — Отцепись, — в раздражении бросил подросток, и мадам задохнулась от возмущения.       — Что ты себе позволяешь, молодой человек? Мало того, что ведёшь себя отвратительно, дерёшься, так ещё и дерзишь! Чтобы в понедельник пришёл с отцом или кто там у тебя …       В хлопок дверью подросток вложил бо́льшую часть своей силы. С косяка посыпалась штукатурка, и это немного приглушило злость, но не убрало полностью. Эдвард не стал дожидаться, когда разъярённая мадам Нелер выскочит из класса вслед за ним, и поспешил спуститься на первый этаж, где, если правильно подобрать время, можно было проскочить мимо не шибко бдительного вахтёра.       Лишь оказавшись за пределами учебного корпуса, Стальной Алхимик осознал ситуацию и смог ясно осмыслить последние слова учительницы. В горле встал ком, подросток нервно закусил губу. «Полковник меня убьёт».