***
Время пролетело незаметно. Вопреки ожиданиям январь закончился слишком быстро, оставив после себя неприятное послевкусие от закончившегося безделья и растаявшего снега. В первый месяц Нового года всё казалось правильным: морозы под минус двадцать, снежные сугробы и стаи красногрудых снегирей, оккупировавших все окружные деревья в поисках замёрзших ягод и плодов. Мороз разрисовывал окна замысловатыми узорами, детвора с визгами и смехом скатывалась с горок на санках и листах линолеума. А потом с приходом самого сурового зимнего месяца всё… исчезло. Снег растаял и расплылся по дорогам огромными лужами, от вылепленных снеговиков остались неровные, грязные, наставленные друг на дружку комки да декор, птицы перестали верещать на всю округу, а дети с унылыми лицами плелись из школы домой, понимая, что подурачиться в снегу как совсем недавно уже не выйдет. Для Роя Мустанга начало февраля тоже выдалось напряжённым — пришлось терпеть недельную проверку их отдела, что начальство решило устроить благодаря длинному языку Маркуса Зейна. Рой до сих пор передёргивал плечами, понимая, что, не вызнай он вовремя все тонкости «разговора» своего недруга со Стальным, они не смогли бы полностью подготовиться к проверке и, возможно, где-нибудь да вылезли бы недочёты. А так, всё прошло отлично, и только хмурые рожи проверяющих свидетельствовали, что чьи-то планы по свержению самого молодого полковника накрылись медным тазом. Если посмотреть с этой стороны, стоило поблагодарить Небеса, что Маркус решил поговорить именно со Стальным, а не другим членом команды Мустанга. И хотя Рой понимал, что никто из его подчинённых не стал бы катить на него бочки и подставлять, всё равно чувствовал облегчение. Прочитать пятнадцатилетнего мальчишку было куда проще, чем любого взрослого. Рой повесил телефонную трубку, сложил руки на столе и обессилено опустился на них лбом. Разговор с Хьюзом выкачал из него всю энергию, и вовсе не потому что друг двадцать минут болтал о своей лапочке-дочурке и красавице-жене — к этому он давно привык и научился игнорировать. Нет, дело было в лиорских новостях. Вопреки их ожиданиям и отчего-то вялому интересу прессы к данной проблеме конфликт постепенно набирал обороты и в городе начинала происходить радикализация восстания. Местные власти и органы пока справлялись, но намекали, что вскоре возможен и запрос о помощи из столицы. Сначала со стороны внутренних войск и сил специальных операций, а потом — если обстановку не удастся стабилизировать — и армии. И Рой беспокоился по этому поводу. Если Правительство решит подключить армию к разгону радикалов, будет небольшая вероятность, что привлекут и государственных Алхимиков. И как уберечь мальчишку в таком случае, Рой пока не знал. Генералитет сможет отозвать его с любой миссии, из любого отпуска… разве что если Стальной сломает ногу или руку и будет не способен творить алхимию. «Ладно, это крайние меры». — В конце концов, переброска столичных сил — особенно Алхимиков — в восточный округ произойдёт только если местных будет не хватать. А на сколько Рой знал, в подчинении командующего Зейна было как минимум пятеро Государственных Алхимиков. Рой искренне надеялся, что мятежники обретут мозги и уймутся и до применения живого оружия дело не дойдёт — меньше всего Аместрису нужна была вторая гражданская война. Полежав на столе ещё некоторое время, выждав, когда мигрень притупится, Рой потёр горящие веки, помассировал лицо и, выпрямившись, снова взялся за телефон, набрал заученную комбинацию. Потянулись раздражающие гудки, но трубку снимать не спешили. Опять — понял он и раздражённо выдохнул. Стоило вернуть этим подросткам конфискованные рукописи, как они опять забыли о себе. Бросив быстрый взгляд на часы, убедившись, что до конца рабочего дня осталось каких-то сорок минут, Рой мысленно прикинул, не помрут ли мальчишки, если он задержится. По всем подсчётам выходило, что нет, и Рой был вынужден поджать губы и смириться с мыслью, что уйти пораньше не придётся. Элрики уже не грудные младенцы, подождут часок, а ему нужно доделать текущую работу. Да и на инстинкт самосохранения Альфонса можно было положиться: они не доведут себя до истощения. Наверное. — Войдите! — Крикнул он на слабый стук в дверь и тотчас напрягся, когда на пороге появился молоденький почтальон. — Добрый вечер. Полковник Мустанг? — парень дождался сдержанного кивка и протянул заказное письмо и уведомление, — подпишите, пожалуйста. Черканув свою подпись и её расшифровку, Рой кивнул почтальону уходить, дождался, когда дверь за ним плотно закроется и только тогда принялся изучать конверт. Марки из южного округа и пометка «вручить лично» заинтересовали, хоть и вызвали осторожность. Это явно не было военной корреспонденцией и вряд ли имело отношение к работе. Хотя бы потому как ни адрес, ни индекс, ни имя отправителя не были указаны. Гражданский? Или неприятель? На всякий случай Рой натянул на руку боевую перчатку и, выудив из недр тумбочки канцелярский нож, вскрыл конверт. Ничего не случилось. Не произошло активации неведомых кругов, кабинет не заволокло газом и наружу не вырвались агрессивные насекомые. Хотя касательно последнего итак можно было не волноваться — в феврале эти твари находятся в спячке и не активны даже если их силком разбудить. Рой вздохнул с облегчением и развернул сложенное вчетверо письмо. На пол упала небольшая фотокарточка, вложенная в бумагу, и подняв её Рой замер. На ней было изображение широкоплечего мужчины с собранными на затылке светлыми, почти золотистыми волосами, густой бородой и светло-карими, отливающими золотом глазами. Такие же глаза были у двоих подобранных Роем больше полугода назад мальчишек. — Ван Хоэнхайм, — пробормотал под нос Рой, жадно разглядывая изображённого мужчину. Отец Элриков выглядел почти как на фотографии в личном деле — что удалось найти с большим трудом, — разве что в волосах местами пробилась седина, а лицо пересекла сеточка морщин. Рой напряг память, вспоминая дату рождения Хоэнхайма, и подсчитал, что сейчас тому около шестидесяти четырёх-шестидесяти пяти лет. Он очень даже хорошо выглядел для своего возраста. Тряхнув головой упорядочивая мысли, Рой вернулся к письму.«Уважаемый полковник Рой Мустанг, Меня зовут Ван Хоэнхайм, и прежде я хотел бы принести свои искренние извинения, что отвечаю Вам только сейчас. Дело в том, что я путешествую по стране, собирая материал для своих исследований…»
Ван Хоэнхайм говорил о трудностях сбора материала в полевых условиях и вытекающих из оного потребностях постоянно переезжать с места на место, выражал сожаления, что корреспонденцию он получил день назад и сердечно благодарил Роя за то что тот стал «присматривать за его мальчиками». Также он был «шокирован», что старший стал Государственным Алхимиком и выражал надежду, что «военный бюджет не сильно пострадал от его выходок». В конце письма он сообщал, что «в связи с открывшейся информацией» намерен как можно быстрее, «сразу по завершении неотложного дела», бросить всё и приехать в Централ. Несколько раз моргнув, устало проведя ладонью по лицу, Рой поднял глаза в потолок и вернул письмо в конверт. Похоже, он не слишком ясно выразился в своём обращении к отцу мальчишек и тот решил, что у него «всё под контролем», и вопреки собственным словам не спешил садиться на ближайший поезд до столицы. Рой вздохнул. В какой-то мере у него действительно было всё под контролем, но не проходило и двух дней, как Стальной пытался из-под этого контроля вырваться и отчебучить что-нибудь эдакое, о чём потом будет сожалеть. Потерев лоб двумя пальцами, он снова вздохнул и, сунув конверт в стол, снова потянулся к телефону. Он должен был услышать голос хоть одного из Элриков, чтобы понять, что они в порядке. «Ой, да что с ними может произойти?» — возмутилась слишком занятая и оттого немного эгоистичная его часть. «Что угодно. Это же Стальной и его брат» — не согласилась часть рациональная и оттого ответственная. И когда дело касалось его несовершеннолетних подопечных, Рой всегда больше верил последней.***
Эдвард и Альфонс изваянием сидели на полу в окружении разбросанных листов бумаги. Последняя строка последней рукописи была взломана, все цифры и слова выписаны, упорядочены и составлены в несколько предложений. Тысяча простых кулинарных рецептов превратились в один-единственный, но далеко не такой безобидный. Это было ожидаемого — ни Эдвард, ни Альфонс не тешили себя надеждами, что секрет приготовления философского камня будет прост и общедоступен. Иначе не было бы вокруг этого стекляша столько размолвок и домыслов. Они были готовы к сложностям. Думали, что готовы. И всё-таки, реальность оказалось куда более жестокой. Эдвард поднёс трясущиеся руки к лицу, в неверии опустил глаза на листок перед собой. Мозг отказывался принимать полученную информацию. Возможно, они просто где-то допустили ошибку, что-то напутали или недопоняли. Потому что… ну не могло же всё быть настолько… бесчеловечно? И доктор Марко… он произвёл на Альфонса впечатление хорошего человека, а младший брат никогда не ошибался в людях. А значит, доктор Марко не мог написать нечто столь ужасное. Это точно должна была быть ложь. — Думаешь… Мы ошиблись? Голос Альфонса звучал слабо. Ему пришлось до максимума напрячь голосовые связки, чтобы звук вышел громче искалеченного шёпота. Как и старший брат, он находился в шоковом состоянии, не в силах поверить, что их единственная надежда обернулась таким потрясением. — Всё было правильно, — голос Эдварда были ничуть не лучше, такой же сиплый и задушенный от подступивших к горлу слёз. — Мы всё сделали правильно. Даже полковник подтвердил, когда показали… Эдвард поднёс левую руку к горлу, чуть сжал трахею в попытке избавиться от поступающей тошноты. Его всегда подташнивало, когда он нервничал, и к глазам всегда подступали слёзы. Его всё ещё трясло, в голове всё ещё не укладывались мысли и он по-прежнему надеялся, что, сильно зажмурившись и резко открыв глаза, он проснётся на полу и обнаружит, что сложенные в пять коротких предложений слов оказались всего лишь страшным сном. Очередным ночным кошмаром. Он даже ущипнул себя автобронёй за бедро и согнулся в дикой боли. На коже вспыхнула красная полоса, что тотчас налилась бордовым цветом. Синяк будет болеть ещё долго. Только реальность не обернулась ни сном, ни наваждением, и исписанные листы бумаги угрожающе разметались по полу, отображая самый страшный секрет алхимии. То, на что они уповали, оказалось недостижимой сказкой. Страшной сказкой. Будущего просто не было. Рваный вдох сорвался с губ, и это стало толчком для дальнейшей истерики. По щеке заскользила робкая слеза, пальцы впились в волосы, и в груди что-то завыло голодным волком. Всхлипывания рядом подсказали, что Альфонс тоже едва держался до этого момента и наконец позволил эмоциям выйти. Страх, неверие и безысходность накрыли обоих братьев, и две небольшие комнаты военного общежития постепенно наполнились звуками всхлипываний и мягких рыданий. Эдвард искренне старался держать себя в руках: яростно стирал бегущие слёзы рукавом кофты, дышал через рот и старался вернуть себе уверенное выражение. Он не имел права ломаться перед младшим братом и уже плохо было, что позволил ему увидеть свою несдержанность, своё отчаяние. Он не имел права отбирать у Альфонса надежду на восстановление ног; вместо никому не нужного нытья должен был успокоить его и убедить, что они обязательно найдут другой способ. Вот только другой способ вряд ли был — им нечего было предложить Истине в обмен на возвращение связок Альфонса, а бездумно провести ещё одну человеческую трансмутацию без возможности обойти закон равноценного обмена было подобно самоубийству. Кое-как подавив бушующую боль, каким-то чудом заставив слёзы перестать течь, Эдвард неловко обхватил плачущего Альфонса за плечи и притянул к себе. Положив подбородок на его макушку, устремил взгляд в потолок. Слёзы стояли в глазах, но позволить им пролиться было никак нельзя — иначе горло снова сведёт спазмами и он просто разревётся в голос. А тогда младший брат окончательно потеряет веру в возможность исправить ситуацию с их телами. Он должен был оставаться сильным для Альфонса. Со стороны двери что-то громко хлопнуло и в следующее мгновение перед глазами Эдварда возникло обеспокоенное лицо Мустанга. — Что случилось?! Вы поранились?! Щёки полковника несколько раскраснелись, дышал он рвано, словно недавно бежал, а зрачки расширились настолько, что было трудно понять, где начинается радужка. — Стальной! Альфонс! — мужчина бегло осмотрел их с братом на наличие только ему понятных травм и ничего не найдя немного успокоился. Всего на пару секунд, а потом вновь раскричался: — До вас ни дозвониться, ни докричаться, и вы единственный ключ забрали! Мне пришлось трансмутировать дверь. Что случилось?! Эдвард сглотнул ком слюны, открыл рот, заглатывая воздух, но так и не смог выдавить из себя ни слова. — Отвечай мне, Стальной! Это приказ! Начальник начал выходить из себя, и Эдвард понял, что ответить придётся. Врать не было ни сил, ни желания. Да и Мустанг ложь всегда за версту чуял. Сиплые звуки наконец сложились в слова и невероятными усилиями смогли покинуть горло. — Всё это время… поиски… всё напрасно… — Да в чём дело? — Мустанг затряс его за плечи и поднял ладонь, словно намереваясь дать отрезвляющую пощёчину. — Скажи нормально, что случилось? — Мы разгадали шифр и… Полковник… — Эдвард наконец поднял на командира красные, полные боли глаза. — Главным ингредиентом… Главным ингредиентом философского камня являются живые люди.ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...