Из огня да в полымя

      Эдвард поднял очередной ящик, и левая рука предательски заныла. Спину мальчик уже практически не чувствовал, а автоброня, казалось, ещё немного и развалится на составляющие болтики. Несмотря на ежедневные тренировки, на которые уходит в среднем по два-три часа, тело яростно протестовало против такой нагрузки.       Он уже неделю разгружал ночью вагоны, в то время как пострадавший сержант довольно ухмылялся и выполнял роль надзирателя. До чего же унизительно! Однако другого выбора, если он хотел сохранить произошедшее втайне от полковника, у Эдварда не было.       После инцидента с переломанной конечностью Шутера старший лейтенант Антос Блистэнд поставил Стальному Алхимику ультиматум: либо Стальной делает то, что прикажут в течение десяти дней, после чего отправляется восвояси, либо он, Блистэнд, звонит полковнику Мустангу и сообщает о непозволительном поведении его подчинённого. Эдвард не был уверен, как отреагирует начальник на этот несчастный случай: вариантов было множество, а самый опасный из них — лишение государственной сертификации и возвращение в полную мрака жизнь. Если бы Рой просто наорал на него — ладно, но такой гарантии не было. Он так же не желал упасть в глазах остальной команды полковника: младших лейтенантов Хэвока и Брэда, сержанта Фьюри и прапорщика Фармана, а также старшего лейтенанта и по совместительству личного адъютанта полковника — Ризы Хоукай. Да и перед Алом будет стыдно, если всё раскроется: младший брат никогда не любил насилия.       Вот и приходилось ради своей, ещё не заработанной, репутации топтать гордость и гнуть спину.       — Эй, ты чего встал столбом? Вагон сам собой не разгрузится! Работай давай!       Надменный голос сержанта разрезал стоящую тишину, выводя Эдварда из раздумий. Этот Жак Шутер неимоверно бесил юного Алхимика, и Эдварду приходилось по сотни раз на дню напоминать себе, почему он оказался в подобной ситуации. Стиснув зубы и вцепившись в стоящий рядом ящик мёртвой хваткой, Стальной попытался вытащить его из вагона, чтобы после благополучно перенести в стоящий в тридцати шагах грузовик. Эти прохиндеи явно над ним издевались! Эдвард никогда не жаловался на зрение, а потому мог с уверенностью сказать, что машины, в которые перетаскивали грузы остальные рабочие, стояли совсем рядом с вагонами. Похоже, управляющий Блистэнд решил отыграться на нём за всех насоливших ему Государственных Алхимиков.       Дурацкий ящик совершенно не хотел сдвигаться даже на миллиметр, и спустя пять минут Шутер начал злиться:       — Ты, псина цепная, прекрати халтурить и работай! Слышишь?       Откуда взялись силы, Эдвард не знал, так же, как и не знал, каким образом в мгновение ока оказался возле сержанта и схватил его за ворот формы. Этот человек не долго изображал из себя саму доброту — истинное лицо проявилось сразу же, как Стальной согласился на унизительный компромисс.       Казалось, Шутер жил только одной целью: сделать всем Государственным Алхимикам как можно больнее, раз уж прикончить их нельзя. Причём «больнее» — психологически, а не с физической точки зрения. Наблюдать, как Алхимики отводят глаза и нервно сглатывают слюну, доставляло Шутеру нечеловеческое удовольствие, и он старался продлить его себе как можно дольше, всякий раз говоря что-то новое, всё сильнее посыпая солью едва затянувшиеся душевные раны. Каким-то мистическим образом сержант узнавал самые слабые места своих жертв и «бил» именно туда. Стальная рука впилась в горло сержанта — лёгкая ткань формы не стала помехой для протеза.       — Если ты ещё раз скажешь что-то подобное, я вырву тебе язык и затолкаю в глотку! То, что я Алхимик не даёт тебе право оскорблять меня последними словами! И пофигу мне, если Мустанг разозлится! Хотя нет, уверен, в этом случае он меня поддержит! — последнее утверждение было полным блефом, ведь Эдвард не раз был вынужден выслушивать настояния полковника о терпимости к подобным недоброжелателям. Поэтому говорить о какой бы то ни было поддержке со стороны начальства не приходилось. Однако Шутеру про это знать было совсем необязательно, чем Эдвард и воспользовался.       Очевидно контрудар был выбран правильный, так как в следующее мгновение выражение лица сержанта сменилось с самодовольного и презрительного на всё такое же презрительное, но уже более нервное. Всё-таки Огненный Алхимик был личностью довольно известной и, судя по тому, как солдаты и офицеры низшего и высшего рангов смотрели на него, довольно уважаемой. И это притом, что он был одним из «проклятых».       — Если ты убьёшь меня, даже любимчик фюрера не сможет тебя спасти, а уж поверь, старший лейтенант Блистэнд позаботится, чтобы от правосудия ты не ушёл. Поэтому, малыш, разожми пальцы и не добавляй себе ненужных проблем, — сквозь зубы просипел Жак, губы которого уже начали синеть от недостатка кислорода. Стальной смерил сержанта уничтожающим взглядом, после чего пренебрежительно фыркнул и отпустил незадачливого офицера. Буквально в следующее мгновение стальной кулак врезался в лицо Шутера. Молодой человек взвыл от боли и, упав на спину, принялся корчиться в мучительных судорогах. Сквозь прикрывающие лицо пальцы вовсю сочилась алая кровь.       — Плевать я хотел на тебя и на твоего сумасшедшего начальничка. Я долго терпел, но больше не буду следовать вашей указке! Я выполню своё задание и вернусь в Централ — и никто мне не помешает. В противном же случае, — Эдвард опасно сверкнул глазами и хлопнул в ладоши. В ту же секунду автоброня на руке приняла вид клинка, — все, кто встанет у меня на пути, пожалеют.       Бросив на корчившегося сержанта раздражённый взгляд, юный Алхимик развернулся и, махнув напоследок Шутеру красным плащом, скрылся из поля зрения.

***

      На местном кладбище царили пустота и покой. Было два часа дня, и большая часть жителей трудилась на работе, а не оплакивала усопших друзей и родственников.       Почему-то северная окраина Лиора слишком полюбилась смерти за последние пять лет. Численность населения падала в геометрической прогрессии, и никто не мог найти этому причины: эпидемии не было, климатические условия тоже не менялись, да и преступность была почти на нуле. И всё же люди вымирали десятками каждый день.       Кто-то уже смирился, кто-то обвинил во всём чёрнокнижников и, продав всё имущество, поспешил убраться подальше от гиблого места, а кто-то продолжал верить в спасение. Население условно разделилось на два лагеря: одни в срочном порядке искали риелторов, желая поскорее получить нужную сумму денег и сбежать вглубь Аместриса или в Ксинг, другие закрылись от остального мира и решили остаться в родных местах. Отсутствие средств у последних — главная тому причина, но помимо неё были ещё и нравственные принципы. Люди не хотели покидать знакомый с детства городок, где вдоль и в поперек изучена каждая улочка, каждый «тайный» лаз, позволяющий сократить в два, а то и больше раз дорогу к нужному месту, оставлять покрываться бурьяном могилы родных и близких… Казалось, северный край Лиора погрузился в глубокий траур — на улицах редко можно было встретить улыбающихся прохожих, беззаботно болтающих о мирских проблемах, магазины работали через сутки, что ещё больше омрачало картину.       У одной из могил на коленях, припав к земле и сжав в кулаках маленькие травинки, сидела девушка. Длинные волосы её в беспорядке рассыпались по плечам и спине, и отдельные волоски ещё больше спутывались между собой. Расчесать образовавшиеся колтуны потом будет не просто. Длинное белое платье перемазалось свежей землёй, а босые ноги были стёрты в кровь.       — Кайн… — девушка сильнее сжала кулаки, вырывая зелёные травинки и загоняя под ногти ещё больше земли. Из синих глаз рекой лились слёзы. Кайн, её жених, скончался совсем недавно по неизвестной причине. Просто лёг спать и не проснулся. Девушка никак не могла отойти от своей потери и после похорон почти поселилась на кладбище. В каком-то роде это стало благословением для могил других умерших, чьи родственники покинули город: в тщетной попытке притупить боль она очищала от сорняка чужие надгробия, поправляла кресты и мраморные плиты.       — Ты опять пробыла тут всю ночь? — Сухенькая старушка появилась у за спиной девушки внезапно. Мисс Грэйт доживала уже девятый десяток, но в свои годы была совершенна здорова и при отличной памяти. За такую необъяснимую живучесть местные жители за глаза иногда называли её ведьмой. Мисс Грэйт про такие речи знала, но нисколечко не обижалась. — Роза, ты себя доведёшь. Думаешь, Кайн бы обрадовался, увидев, как ты измываешься над собой, а?       Розитта не сказала ни слова, лишь подняла на старушку полные слёз глаза. Неделю назад она потеряла последнего дорогого ей человека — Кайна — сил следить за собой просто не осталось, как не осталось и воли к жизни.       — Ты слышала о преподобном Корнелло? Говорят, он может воскрешать умерших, если сильно попросить его об этом. Он почти безвылазно находится в восточном храме, — задумчиво проговорила мисс Грэйт, видя, что Розитта никак не отреагировала на предыдущее её замечание, разве что вновь готова была расплакаться.       — П-правда?       — Я точно не знаю, но слухи ходят по всему Лиору. Странно, что ты не слышала… Ты куда?       Утерев лицо руками, Розитта поднялась с колен, неловко отряхнула платье от травы и земли и быстрым шагом направилась к выходу с кладбища.       — Бабуля, спасибо вам огромное! Даже если это и не правда — я попытаюсь! Вы вернули мне надежду! — донёсся до мисс Грэйт подхваченный ветром крик убегающей девушки, что стремительно покидала территорию кладбища.       «Надеюсь, у неё всё получится. Бедняжка. В таком юном возрасте пережить столько потерь…» — мисс Грэйт печально покачала головой и, пробубнив себе под нос что-то неразборчивое, пошла вдоль узенькой дорожки, ведущей прямиком к надгробию Рэйши — старший брат скончался семь лет назад и не оставил после себя наследников, поэтому присматривать за могилой приходилось далеко не молодой Грэйт.

***

      Эдвард в раздражении закатил глаза и едва сдержал рвущийся наружу рык. В шахты его упорно не пускали. Двое верзил-охранников и глазом не моргнули на серебряные часы Государственного Алхимика, продолжая нести свою вахту и загораживать массивными телами проход. Не было никакого способа проникнуть внутрь, что не могло не настораживать.       Если в шахтах всё чисто и не ведутся незаконные эксперименты, почему бы тогда не пропустить инспектора из столицы? Стальной Алхимик задался этим вопросом уже раз в тридцатый за эти несколько часов, что он проторчал у входа в подземелье. Из этого сам собой напрашивался вывод: полковник оказался прав и что-то тут нечисто. Эдвард вдохнул побольше воздуха, после чего медленно выдохнул, прикрыл глаза и прислушался. Что происходило под землёй, понять было невозможно — слишком слабы были отголоски — но то, что работа там кипела вовсю, сомневаться не приходилось.       Слабое, едва различимое сквозь звон стальных молотов потрескивание заставило Стального Алхимика вздрогнуть. Этот звук… Сомнений не осталось. В шахтах действительно проводились алхимические эксперименты. Эдвард с трудом подавил вспыхнувшую в груди ярость: если он намеревался проникнуть внутрь, сейчас точно было не лучшее время показать, что он обо всём догадался.       Охранники, хоть по виду умом и не отличались, но наверняка получили инструкцию не спускать глаз с лица Стального Алхимика, если тот явится. Поэтому рисковать Эдвард не мог. Просто не имел права. Нужно было всеми силами изображать несмышлёного ребёнка, попавшего в ряды армии исключительно из-за алхимического проклятия, пока он не придумает способ отвлечь нежелательных свидетелей.